Синева до самого солнца, или Повесть о том, что случилось с Васей Соломкиным у давно потухшего вулкана

Вася смотрел на Альку, слушал его голос, и потихоньку его наполняла досада на себя. Может, он завидовал этому Альке? Да ни капельки! И хорошо, что он не такой трепач. Но вот бы ему, Васе, немножко такой же беззаботности и уверенности. Этому Альке всё трын-трава! Ни взрослые, совершенно ему не знакомые, ни Вася, которого он видит впервые, — ничто не мешало ему. Скорей наоборот! Кроме того, судя по всему, ехал он в этот Кара-Дагский с огромной охотой…

На резких поворотах мама слегка обнимала Васю, чтобы он не стукнулся о дверку или спинку Алькиного сиденья, и приходилось то и дело отстраняться от маминых рук, чтобы Алька не видел и не думал чего не надо. Ну как мама не понимает, что нельзя так? Кто он, несмышлёныш, желторотый птенец, покрытый пухом?

Алька между тем продолжал оглядываться и наконец воскликнул:

— А я что говорил? Вон они! Наша машина догонит и перегонит вас!

— Ну и на здоровье, — сказал папа, — невелика беда, если приедем на пять минут позже.

— Вы в этом уверены? — спросил Алька.

— В чём? — не понял папа.

— Что невелика беда… Скоро сами всё поймёте… Совсем скоро!

— Значит, вам квартира в Кара-Дагском не нужна? — спросил таксист, всю дорогу молчавший. — А то могу устроить. В хороший чистый дом. Пять минут ходу от моря, и столовая рядом. И такса сносная — полтора с койки.

— Не нужна, — сказал папа.

— Урра! Вас обгоняют! — Алька запрыгал на своём сиденье. — Мы первые прикатим!

Его восторг, кажется, не очень понравился таксисту.

— Между прочим, всё зависит от меня, — сказал он. — Могу не пустить Петьку вперёд и первым приехать, куда пожелаете.

«Вот хорошо бы! — подумал Вася. — Утереть бы Альке нос, чтобы не вопил, не распоряжался в чужой машине, как в своей».

— А зачем вам, дяденька, не пускать её вперёд? — вдруг горячо заговорил Алька, словно испугавшись слов таксиста и Васиных мыслей. — Ваши пассажиры совсем не спешат…

Вася с нетерпением ждал, что ответит папа. Опять будет мягкий и вежливый?

— Мне-то что, мне всё равно… — Таксист полуобернулся к папе и вдруг хитро улыбнулся. — Цыплёнка бы подкинуть к петуху — и рискнул бы, уважил бы. Кое-куда можно и опоздать…

— А цыплёнок — это что? — спросил папа. — Рубль, два, три?

— Целковый… С хороших людей не люблю драть.

— Спасибо за доброту, гражданин Зацепин, — съязвил папа — видно, прочёл на дощечке перед Алькой фамилию таксиста. — Петуха суньте в свой суп, а цыплёнок пусть побегает живой… Нам не к спеху.

Алька притих, перестал смотреть назад, на гнавшуюся за ними машину, но Вася-то отлично видел, как левая щека его радостно округлилась, и сердце у Васи упало: всё! Их обгонят. Не так, не так должен был папа ответить таксисту!

— Дело хозяйское, — ответил тот и зевнул. Снял ногу с педали акселератора, скорость упала, и Вася едва не стукнулся зубами в спинку Алькиного сиденья.

И в то же мгновение мимо них с протяжным, захлёбывающимся от восторга сигналом промчалась синяя, плотно набитая Алькиным семейством машина, и было видно, как краснолицый мальчишка восторженно кричит, широко раскрыв рот, да ещё вдобавок машет руками.

Вася зажал ладонями уши, потому что Алька заорал, как сумасшедший:

— Урра! А я что говорил? А я что говорил?

Васе захотелось стукнуть его.

— Слушай, друг, нельзя ли немного потише? — спросил папа. — Ты не один в машине… Я уже оглох на одно ухо.

— Теперь можно и потише… — Алька не спускал быстрых, счастливых глаз с удалявшейся машины.

Давно осталась позади облупленная, полуразвалившаяся церквушка с кустами на крыше, мимо проносились посёлки; справа и слева тянулись длинные, плоские, рыжевато-зелёные горы и холмы с причудливыми, плавными складками и морщинами. И не было этим горам и холмам конца и края… Тоска! То ли дело у них — леса, перелески, полянки и болотца, тоненькие берёзки и мощные, как силачи, дубы, высоченные сосны и весёлые рябинки, мелкая рябь на Мутном пруду, в который на велосипеде бесшабашно прыгал Санька. Всё там до последней травинки и ароматной земляничины, до скрипа калитки и уютного шороха листвы на яблоньке возле крыльца — своё, близкое, понятное…

А здесь? Здесь всё не так! Здесь всё открыто и громадно. Ярко. Даже глазам больно.

Ветер яростно врывался сквозь полуоткрытые стёкла в машину и, забивая бензиновую вонь, доносились терпкие запахи чебреца, полыни и моря.

Дорога делала небольшие изгибы, уходила вниз и взлетала вверх.

Вот они вынеслись на небольшой перевал, и перед ними открылся сам Кара-Даг — Чёрная Гора — некогда огнедышащий вулкан, громадный, мрачновато-коричневый, с зубцами на вершине, чем-то похожий на развалины великанской крепости. Вася притих, забыл про все свои огорчения. Нельзя было объяснить, почему, но внутри у него сильней и тревожней обычного застучало, глаза помимо его желания расширились, чтобы в них вместилось всё вот это, открывшееся впереди…

Всё-таки здорово! Не оторваться!

Рядом с Кара-Дагом возвышалась огромная, массивная, полукруглая, как каска. Святая гора, заросшая тёмным густым лесом. А перед этими горами в обширной освещённой резким солнечным светом долине непринуждённо раскинулся зелёный посёлок Кара-Дагский — отсюда он не казался знойным и пыльным, и красиво изгибалась синяя бухта с пенисто-белой полоской наката…

Алька смотрел вперёд, нетерпеливо вытянув шею, весь устремившись следом за исчезнувшей машиной. Папа сидел неподвижно и молча. С лица мамы не сходила мягкая счастливая улыбка.

— Какой простор! — сказала она. — Какая ширь и сколько света… Сколько раз вижу, а не привыкну!

Один таксист, кажется, ничего, кроме серого асфальта шоссе, не замечал, и густо поросшие пучками рыжих волос короткопалые руки его скучно лежали на баранке, и такие же рыжие пучки уныло торчали из ушей.

Машина влетела в посёлок, пронеслась с километр и свернула влево — впереди мелькнул зелёный павильон тира. Такси въехало в открытые ворота на территорию дома отдыха, посторонилось, пропуская возвращающуюся назад машину уже без Алькиного семейства — водители приятельски перемигнулись, — и подкатило к одноэтажному белому дому с круглыми колоннами. Этот дом назывался административным корпусом, здесь была контора, душевая, медпункт с весами в коридоре и кабинет директора.

Такси ещё не остановилось, а Алька уже рванул на себя дверцу, оглушительно прокричал: «Большое спасибо!», по ходу машины выпрыгнул и кинулся к корпусу. Вася помогал папе вытаскивать из багажника вещи, а таксист равнодушно стоял рядом, скрестив ноги в щегольских туфлях. Он лениво покуривал сигарету и, прищурив глаза с рыжими ресницами, насмешливо поглядывал на Васю, папу и маму.

Папа торопливо сунул ему в руку скомканного синего «петуха» и, не сказав ни слова, пошёл к дому с белыми колоннами. Таксист потянулся и зевнул, сверкнув золотыми клыками, потом профессионально огляделся, нет ли попутных пассажиров в Феодосию, щелчком откинул на благоухающую клумбу вонючий, с завитком дыма окурок и неторопливо, расслабленно и надменно, как какой-нибудь там калифорнийский мультимиллионер, сел в машину и уехал.

Глава 4. Стреляный воробей

Из административного корпуса маленькой, но шумной толпой вышло Алькино семейство и повалило по асфальтовой аллее в глубь парка. Впереди процессии, помахивая ключами на кольце, важно шествовала служащая в безупречно белом халате. За ней — Алькин отец, красиво мелькая ярко-голубыми лампасами. Далее шли полноватая смуглая женщина с точёным носом и рубиновыми губами, худой старик, грузная, толстоногая старуха и Алька с упитанным мальчишкой Васиных лет. Замыкала шествие, шагов на пять отставая, будто не с ними шла, худенькая девчонка в полосатых брючках, с чёрными, как дёготь, косами.