Синева небес

— Пожалуйста, ешьте на здоровье. У меня привычка не есть на ходу.

— И давно?

— В детстве, кажется, ела часто, но отец считал, что есть на ходу — это плохая привычка. В Японии дети едят даже в электричках… Еда — это ведь целый ритуал. Отец был строгим и ненавидел безалаберность.

— В чай сахар и молоко тоже нельзя добавлять? — Фудзио, наконец, и это заметил.

— Нет, просто такой у меня вкус. Без добавок лучше ощущаешь аромат чая.

— Я человек простой, поэтому считаю: что бы ни принесли — надо все съесть — даже сахар, даже молоко, даже лимон. Нельзя ничего оставлять. Как-то смешал молоко и лимон, тогда даже провинциалы надо мной смеялись.

Ханако Госима слегка улыбнулась.

— Если смешивать все, чай будет невкусным, а это только во вред.

— Да, конечно. Это я понимаю.

Фудзио интуитивно чувствовал: чтобы понравиться этой слишком самоуверенной дамочке, лучше не соперничать с ней в интеллекте, а прикинуться дурачком. Так он и поступил.

— А что, Венеция — красивое место? — спросил он. — Когда-нибудь, если подвернется случай, я тоже туда поеду. Увидеть Венецию и умереть, — ведь так говорят…

— Умереть лучше после того, как увидишь Неаполь.

— Правда?

Про Неаполь Фудзио не подумал. Честно говоря, про Неаполь он ничего не знал.

— Красива Венеция или нет, — думаю, каждый человек решает сам, — ответила Ханако. — Есть люди, которые говорят, что, приехав туда, ощущают наркотическое великолепие упадка. Этот город, погружающийся в море, уже не спасти. А некоторые говорят, что, приехав туда, хорошо понимают, почему Италия не модернизируется. Во всяком случае, этот город был колыбелью венецианского купечества и, видимо, не отличался высокой нравственностью.

Для Ханако каналы Венеции были ужасающими. Камни причала у порталов домов были покрыты всякой дрянью и слизью, а порой и вода источала зловоние. Фундаменты зданий всегда пропитаны влагой и, кажется, страдают ревматизмом, как и живущие в них люди.

Пока Ханако распространялась о Венеции, Фудзио делал вид, что с восхищением слушает ее, а на самом деле обдумывал нечто иное. Что, если решиться и впрямь переспать с этой женщиной, какова будет цена?… — вот о чем он размышлял.

Подобные женщины высокомерны, и соблазнить их, вероятно, не так-то просто. Значит, их следует решительно атаковать… — думал Фудзио, с отсутствующим видом кивая головой. Однако его мечты не раз прерывались, и вовсе не потому, что Ханако была такой уж хорошей рассказчицей: просто она затрагивала темы, к которым невольно хотелось прислушаться.

Едва разговор зашел о Венеции, Ханако сказала, что пробыла там недолго; однако, послушав ее, Фудзио понял, какими обширными знаниями и какой памятью обладала эта женщина! Оказывается, Венеция получила свое имя, избавившись от владычества гуннов, и выражение «вени эциам», от которого произошло название города, означало, что после изгнания варваров, сюда «придет» еще больше людей, а Марко Поло и Казанова были гражданами Венеции.

Однако особый интерес Фудзио вызвал рассказ о том, что вплоть до XVI века в Венеции существовала рабовладельческая система. В этом маленьком городе жило свыше десяти тысяч куртизанок. Статус женщины был чрезвычайно низким, и нередко она вносилась в описи имущества богатого человека. Среди женщин Казановы были и монахини, которые часто становились дорогими куртизанками.

О моде на гомосексуализм и скотоложство Ханако говорила хладнокровно, изысканно, сдержанными словами, словно все это набило ей оскомину. Она намеренно избегала называть вещи своими именами и употребляла эвфемизмы. Однако это как раз звучало провокационно и возбуждающе.

— Вероятно, к тому, что называют роскошной красотой, неизбежно примешан аромат испорченности. Думаю, особенно интересен XV век, однако именно тогда произошел знаменитый случай: юношу убили его любовники в пылу наслаждения. После этого, говорят, куртизанкам Венеции разрешили стоять по ночам на перекрестках с обнаженной грудью.

Фудзио успел лишь мельком пролистать альбом, но фантазия уже рисовала ему очаровательных и жизнерадостных женщин с обнаженной грудью под светом уличных фонарей и город, похожий на скопище надгробий с высеченными на них людскими желаниями.

— Это сделали для того, чтобы венецианские мужчины прекратили заниматься сексом в извращенной форме.

— Не потому ли существовала содомия, что в Венеции было много бедняков, которые не могли купить женщину? Ведь и теперь, если нет денег, жену не купишь, таких стран сколько угодно, я где-то читал об этом…

— Более вероятно, что в Венеции все переплелось не только между мужчинами, а… даже между куртизанками и их клиентами. Видимо, так произошло потому, что женщин покупали зажиточные иностранцы, аристократы, а также католические священники. Религиозные заповеди — это особый вопрос, и дело не в бедности, если сексуальное влечение принимает извращенную форму. Скорее, венецианцы уже не могли получить наслаждение обычным способом.

— Да, вы правы. — Фудзио понемногу начинал понимать ситуацию. — Однако вы так все хорошо знаете! Надо иметь потрясающую эрудицию, чтобы так хорошо разбираться в истории края, куда вы, как говорите, ездили ненадолго.

— Это случайность. Просто мне довелось перевести одну книгу, где рассказывается о Венеции.

— И она только что была на полке среди других? Фудзио изобразил восторженный взгляд.

— Нет, прошло уже лет пять, поэтому в издательстве она, может быть, и сохранилась, но в магазинах ее давно раскупили.

— Как бы я хотел прочесть вашу книгу! Понизив голос, Фудзио добавил:

— Вы свободно говорите с мужчиной о сексе, что для японки нехарактерно. Это сознательно? Вы сторонница эмансипации женщин? — сказал Фудзио, вложив в свой вопрос частицу своей злобы. У него было ощущение, что он забросил крючок с наживкой из тухлого мяса. Если рыба по глупости клюнет, то точно отравится.

— Ничего подобного. Просто Венеция действительно была таким городом. К тому же, нельзя ведь считать, что разговоры о сексе — прерогатива мужчин? Женщины, разумеется, тоже имеют пол. А я, собственно, не феминист. [33]

— Конечно, не феминист. Потому что женщина, — подытожил Фудзио.

— Что такое феминист? Это человек, который выступает за равноправие мужчин и женщин, или участвует в движении за расширение прав женщин. Естественно, что среди них есть и женщины.

33

В грамматике японского языка отсутствует обозначение рода.

Фудзио был знаком лишь с японским бытовым значением слова «феминист», означающим мужчину, охочего до женщин, поэтому он почувствовал, что опозорился. От этого ему стало еще неприятнее.

Из стоящего перед ним чайника Фудзио налил еще одну чашку. Ханако ему объяснила: к настоящему черному чаю обязательно подают кипяток, поэтому Фудзио, решив, что в таком случае кипяток тоже нельзя не выпить, в последнюю чашку специально налил жидкий, как дождевая вода, чай и выпил, чем вызвал плохо скрытую презрительную усмешку Ханако.