Сингомэйкеры
Шрифт:
Тарасюк перебил озадаченно:
– Так на фига?
– …для прогулок важно, – ответил я, – не как стоит, а как висит, а с этим все норм! Эта операция сейчас обгоняет по популярности все остальные. Значит, нудизм скоро выплеснется на улицы. Что предпримем? Кто-нибудь занимается этой проблемой? К чему это может привести, на что повлиять? Есть ли опасные подводные камни?
Все посерьезнели, переглядывались, но натыкались на требовательный взгляд Глеба Модестовича и опускали головы. Он оглядел всех строго.
– Роберт Панасович, это, мне кажется, больше по вашей части.
Жуков
– Почему я? Почему я? Нудист я, что ли?
– Вы занимались проблемой молодежной моды, – напомнил Глеб Модестович. – Это близко по теме.
– Да где близко, где близко?
– Очень близко, – подтвердил Арнольд Арнольдович, в голосе чувствовалось облегчение, – кому, как не вам…
– Да-да, – загалдели все, – Роберт Панасович у нас самое то!
Тарасюк дулся до обеда, но, когда мы всей гурьбой завалились в наше кафе, уже острил и рассказывал анекдоты. Жуков в ожидании, пока принесут его обед, просматривал новости на карманном ПК, вдруг заулыбался, хихикнул, гордо напряг плечи и подтянул пузо, словно перед приближающейся красоткой.
– Что там? – спросил Тарасюк заинтересованно. – Новый порносайт открыли?
– Круче.
– Да ну? Что еще круче?
– Через два года, – сказал Жуков счастливо, он улыбался во весь рот, – Интель обещает запустить в производство девяностоядерный проц!
– Закон Мура в действии? – спросил Арнольд Арнольдович.
– В супердействии, – воскликнул Жуков, – сроки сокращаются!.. Удвоение оборачивается уже за девять месяцев!
– А там, – сказал Тарасюк, – будет восемь, семь, шесть, пять…
Жуков сказал мечтательно:
– И настанет день…
У всех лица стали настолько отрешенно-мечтательными, что я поневоле насторожился. Ощутил, что «день» произносится как «День», это что-то особое, спросил, не думая:
– Какой день наступит?
Они умолкли, переглянулись, наконец Тарасюк сказал без нотки превосходства, а даже как бы чуточку виновато:
– Ты еще не допущен на уровень В…
Весь день я ломал голову на работе, по дороге домой и даже дома. Ничего особенного не приходит в голову, разве что при ускорении научно-технического прогресса темп настолько взвинтится, что уже не будем успевать усваивать открытия. Это в самом деле будет особый День, хотя, конечно, не день, это растянется на какой-то срок побольше, чем день.
Правда, велика надежда на технологии, что позволят расширить наши возможности. В смысле, возможности человеческого организма, когда не то мозг начнет работать впятеро быстрее, не то можно будет информацию закачивать прямо в мозг, как на хард.
Конечно, еще непонятно, как это произойдет, за первенство борются сразу три ведущие технологии: нано, био и медицина, но все уверяют, что как только развернутся, то человек сможет избавиться от болезней, быть всегда молодым, очистить сосуды от бляшек: в том числе и сосуды мозга, так что человек будет все помнить и никогда ничего не забудет. Возможно, про наступление такого дня и говорит Жуков, когда мы сразу хотя бы обновим память, вспомним то, что учили в школе и университете, а новые материалы будут усваиваться
моментально и с предельной точностью.Правда, я предпочел бы не это «записывание в память», об этом мечтают как раз простые, которых Тарасюк так презрительно называет быдлом, а пропускание через быстрое усвоение материала. Чтобы я быстро смог прочесть и усвоить нужное, критически отделив важное от неважного, оставив полученную информацию лежать не в том же виде, как получил, а пополнить ею те отделы и закрома, где уже копятся данные по целому ряду интересных вопросов.
После недолгого перерыва в работе появился Арнольд Арнольдович. Я его увидел только в обеденный перерыв, он шел рядом с Глебом Модестовичем и улыбался, улыбался, улыбался, как дурак или голливудский герой, что в большинстве своем тоже дураки, но очень даже денежные дураки, а раз денежные – то не дураки вовсе.
Он и в мою сторону сверкнул звездным блеском безукоризненных зубов. Нижняя челюсть стала мощнее, массивнее, так и веет здоровой мужской агрессией, что, как шампанское, бьет в женские головы и разогревает низ живота.
– …да, – услышал я его голос, – тоже в Нижнем Новгороде!.. У них процент приживаемости самый высокий в Европе.
– А в Европе, – щегольнул знаниями Глеб Модестович, – самый высокий в мире.
– Вот-вот! – сказал Арнольд Арнольдович. – Я ему и так и эдак, а он уперся! Говорит, я патриот. Да хотя б патриот России, а то – Новгорода. Я говорю, что ты талант зарываешь в безвестности…
Жуков перебил:
– Это Дмитрий Язовцев? Ну, он не так уж и безвестен. У меня, уж поверьте, такие люди на заметке, Арнольд Арнольдович! У него своя клиника «Садко», к нему ездят делать зубы тузы из Москвы. И все насчет таких вот рискованных операций. Но что правда, то правда: переезжать даже в Москву не хочет. Про Швейцарию и слушать не желает. Да, Арнольд Арнольдович, я его вношу в особый список. Ноев ковчег – как раз для таких. Хотя, конечно, первыми туда ломанутся звезды шоу-бизнеса…
Слушавший ревниво Цибульский сказал саркастически:
– Ага, щас! Так мы их всех и примем. Разбежались.
Они вошли в кафе, я чуть замедлил шаг, вдруг ощутив, как пахнуло холодом мирового пространства. Цибульский, конечно же, прикалывается, мол, раздавать пропуска, кто пройдет через игольное ушко, а кто нет, будем мы. Но почему-то от такой шуточки мороз по коже, будто смотрю в дуло заряженной пушки, готовой выстрелить.
Может быть, потому, что у Цибульского чувство юмора на таком же уровне, как у моих ботинок, хотя острит постоянно.
Официантки быстро и ловко расставили тарелки с холодными закусками, бутылки с минеральной водой и соками. Арнольд Арнольдович жестом показал, что ему этой фигни не нужно, давайте сразу горячее жареное мясо.
К их столику подсел Орест Димыч, стеснялся, но все время заглядывал в рот Арнольду Арнольдовичу.
– А можно вопрос?..
– Ну-ну, – сказал Арнольд Арнольдович поощрительно.
– Я вот все думаю… Вы ведь столько мучений перенесли…
– Семь операций, – ответил Арнольд Арнольдович. Лицо его потемнело. – Семь операций. И полтора года без зубов.