Сингомэйкеры
Шрифт:
Кронберг заканчивает разговор, я вижу, как шевелятся губы, но слов не слышно, работает сверхчувствительная аппаратура, улавливая и преобразовывая колебания в гортани.
В этой области остался последний ожидаемый шажок, подумал я с трепетом. Сегодня еще надо шевелить губами, завтра будет достаточно четко думать, чтобы импульсы мозга преобразовывались в слова.
Пока он говорил, я рассматривал его украдкой. Когда он впервые позвонил мне, он уже был таким же престарелым аристократом: с седой головой, натянутой пергаментной кожей, с прямой спиной. Это было, если не ошибаюсь, пятнадцать лет тому. Он и
К тому же молодое лицо Кронберга и даже тело могут быть заслугой ботоксов, глютаминовой кислоты, липосакции и всяких там подтяжек, потому я обычно обращаю внимание, как такой моложавый господин двигается: легко ли встает и садится, на сколько градусов поворачивает голову и на прочие характерные для возраста мелочи.
Кронберг не только быстр и точен в движениях, но он у нас чемпион и по главному признаку «нестарости» – работоспособности. Он в состоянии пахать с утра до вечера, и перед сном его мозг почти все так же свеж, как и утром. Это главное мерило молодости, а не детская кожа или даже спортивная фигура: мужчины тоже прибегают к ботоксам и вставляют грудные и прочие имплантаты.
Он кивнул, заканчивая с кем-то разговор, улыбнулся и повернулся ко мне.
– Юджин, присаживайтесь. Простите, срочные звонки всегда не вовремя. Привыкайте держаться более раскованно.
Он не отводил взгляда, пока я пересек кабинет и опустился по жесту его руки в кресло. Думаю, морда у меня сейчас совсем не голливудская: бессонная ночь и восемь чашек крепчайшего кофе за рабочий день – заметно даже для моего молодого организма.
– Плохо спалось? – поинтересовался он. – Работаете вы всегда каторжно…
– Плохо, – согласился я. – Вы мне дали новую информацию, я всю ночь провел в поисках…
– Так долго?
– …а потом старался осмыслить.
– И что помыслилось?
При строгом облике участие во взгляде, я с холодком понял, что я не все еще узнал. Впереди что-то пострашнее.
– Я плохо представляю, – признался я, – момент перехода в сингулярность. Точнее, совсем не представляю.
Он поинтересовался:
– Технически?
Я покачал головой.
– Техника меня не интересует. Но вот как это будет выглядеть, если одни уже получат бессмертие, а другим придется умирать…
– Умирают же сейчас, – ответил он непреклонно. – Это раз. И еще: сейчас тоже не у всех собственные яхты и личные самолеты. Но человечество с этим примирилось.
– Это просто вещи, – возразил я, – а вечная жизнь – другое.
Он чуть изогнул губы в усмешке.
– Мы везде наносим упреждающие удары. Наши специалисты всюду насаждают мысль, что жить вечно – плохо.
– А если сработает недостаточно? Социальная несправедливость проявится больше всего как раз в том, кому жить, кому умереть. И, боюсь, населению слаборазвитых стран придется ждать дольше, чем несколько недель или месяцев!
Он кивнул, не дрогнув лицом, выражение глаз не изменилось.
– Юджин, а вы хорошо себе представляете, как это будет выглядеть? Я имею в виду, сам Переход?
Я развел руками.
– Нет, – признался честно, – очень смутно.
–
Опустите технические детали, – посоветовал он.– Опускаю…
– И что?
Я развел руками еще беспомощнее.
– Я становлюсь вроде бы умнее. Ну, за счет того, что мозг не устает и работает намного быстрее. В инете ничего не ищу, а сразу все схватываю. Знаю все языки и все науки… Любое достижение науки, только что свершенное, сразу же становится мне известным и понятным…
Он слушал, как я перечисляю, все больше сбиваясь и запинаясь, кивал, поддакивал, подбадривал, наконец я договорился до того, что в железном теле уже почти перестану быть человеком, а уж в атомном вихре – тем более, особенно если всякую дрянь, доставшуюся людям от обезьян и прочих предков, выброшу, а создам совершенно новые свойства.
Я остановился, фантазия забуксовала. Он помолчал и сказал тихо:
– Юджин, вы все сказали сами.
– Что? Что я сказал?
Он опустил взгляд, голос прозвучал так же тихо:
– Проанализируйте все, что сказали. Там есть и ответ. Вы его просто не заметили вот так с ходу.
Я тяжело вздохнул, в голове и на душе сумбур, сказал с раскаянием:
– Простите, что вывалил на вас все свои сомнения.
Он кивнул, сказал просто:
– Но помните, вы один из нас.
Вошла Мария с подносом в руках, бокалы и шампанское, следом вдвинулся неразговорчивый и почти не покидающий свои Альпы Вильгельм Данциг, при взгляде на которого мне даже в самом мрачном состоянии духа хочется тихонько взвизгнуть от восторга и почтительно повилять хвостиком.
Данциг – автор ставшего знаменитым слогана: «Make love, no war». Он говорит, что придумал его в каком-то озарении, откликаясь на задание снизить накал страстей в молодежных движениях, но Кронберг как-то проговорился, что Данциг не одну неделю бился головой о стены, пробуя приспособить и религиозные доктрины, и увлечение спортом, и защиту животных, пока не сообразил, что для масс нужно что-то проще, намного проще, как можно проще…
– Вы тоже, – сказал он мне тогда с иронической усмешкой, – не спешите рассказывать, что в великих муках что-то придумали! Народ любит гениальные озарения. В них что-то от магии.
– Так то народ, – сказал я.
Он грустно улыбнулся:
– Увы, мы тоже народ.
Сейчас я смотрел, как Данциг протягивает мне руку, как равному, а в голове ошалело-восторженно-почтительная мысль, что Данциг действовал уже в шестидесятые годы прошлого века, способствовал появлению хиппи, именно он сумел остановить войну во Вьетнаме и сделал в самом деле невообразимо много, а я только раздуваюсь от гордости, как эзопова жаба перед быком.
Не успела Мария выйти, появился Макгрегор, довольно потер ладони, заприметив шампанское.
– Хорошо, – сказал он. – Ребята, наливайте, не жмитесь. Я знаю, какого года это вино, потому нужно успеть употребить до того, как Ноев ковчег отчалит.
Кронберг, посмеиваясь, по-хозяйски наполнил бокалы. Макгрегор сразу взял свой и отпил две трети, прижмуриваясь от удовольствия.
Кронберг воскликнул с укором:
– Это ж не пиво!
– Да, – согласился Макгрегор с явным сожалением в голосе, – но ничего, и шампанское сойдет.
– Хорошо, – сказал Кронберг ядовито, – что вы такой непривередливый.