Синие стрекозы Вавилона

Коммунистка тряхнула растрепанными желтыми волосами и резко бросила:

— Я ухожу! Я видела предостаточно! Народ будет оповещен обо всех тех непотребствах и бесчинствах, которые... И пусть ваш холуй проводит меня к выходу!

— Здесь нет холуев, сударыня, — еще вежливее ответил ей Ицхак. — Только сотрудники.

— Какая разница! — рявкнула коммунистка. И, вильнув крепкой попкой в кожаной мини-юбке, направилась прочь по коридору. Тяжелая сумка била ее по бедру.

Я посмотрел ей вслед, но провожать почему-то не захотел.

Самописец вычертил на ватмане несколько кривых и умер. Вскоре на лестнице послышалась возня. Ицхак подбежал — ловить даму, буде та упадет.

Дама благополучно одолела последнюю ступеньку и вывалилась в помещение лаборатории. Она была очень красна.

Одернув платье, она подошла к ватману. Уставилась на кривые.

— Что вас интересовало? — спросил Ицхак. — Как видите, здесь имеются пики и впадины, характеризующие положительные и отрицательные показатели интересующего вас процесса в его динамическом развитии...

Дама сердито спросила:

— Что значит — «в динамическом развитии»?

— На горизонтальной оси мы традиционно откладываем временные интервалы... Вертикальная характеризует сам процесс.

— А...

Дама, проявив неожиданную сметку, поняла. Приблизила лицо к графику. Хмыкнула. Остальные дамы обступили ее. Поизучав график — потом оказалось, что даму интересовало финансирование детских дошкольных учреждений на ближайший квартал — дамы воззрились на Ицхака куда более приветливо.

— Я могу это взять? — спросила дама-экспериментатор. И, не дожидаясь ответа, потянулась к ватманскому листу.

Ицхак только склонил голову.

Дама выдернула лист и ловко свернула его в трубку.

Ицхак направился к выходу. Открыл дверь.

— Если у вас больше нет вопросов, господа...

— Все, что мы здесь увидели, чрезвычайно любопытно, — сказала другая педагогическая дама. — И, возможно, имеет большой практический смысл. Однако это не снимает главной проблемы: проблемы соблюдения приличий. Нельзя ли как-нибудь оградить... от обозрения... жопу?

— Сударыня, — терпеливо сказал Ицхак, — жопа должна быть подставлена всем ветрам. Это одно из основных условий. Без этого прогноз может многое потерять в точности.

— А может, и пес с ней, с точностью? — спросила самая молчаливая из трех дам. Судя по ее виду, она была кем-то вроде завхоза. — Моральный облик, знаете ли, дороже...

— В таком случае, мы сталкиваемся с неразрешимой проблемой... — начал было я. Мне захотелось поучаствовать в разговоре.

— Неразрешимых проблем не бывает, — брякнул представитель эксплуатирующей организации.

Девица в пушистом свитере подошла к Ицхаку и молча, очень крепко пожала ему руку. Ицхак ухмыльнулся ей. Она с каменным видом повернулась и направилась к выходу.

Ицхак по очереди обменялся рукопожатием со всеми пиджаками. Толстяк из «Курьера» хлопнул его по спине и ободряюще кивнул. Ему здесь понравилось, я видел. Крепко сбитый паренек из «Обсервера» сложил глиняные таблички в холщовые карманы, свернул и убрал в фирменный портфель с жесткими стенками. Высокомерно кивнул Ицхаку, а на меня вообще не обратил внимания.

Всей толпой мы направились к выходу. В темных коридорах наткнулись на коммунистку. Она безнадежно заблудилась и теперь плутала по башне, уныло дергая то одну, то другую запертую дверь.

Наконец, гости покинули «Энкиду прорицейшн». Ицхак вытер пот со лба.

— Ты молодец, — сказал я.

Он улыбнулся.

— Ты просто гений, — добавил я.

А бывшая золотая медалистка Аннини робко спросила:

— Они насовсем ушли?

— Нет, — сказал Ицхак. И повалился на диван. — Ребята, давайте звякнем Буллиту и надеремся все вместе, как сволочи?..

Я проснулся среди ночи оттого, что страшно хотел пить. Простонал, мотнул головой по подушке — туда, сюда. В диванном валике скрипнули влажноватые стружки. Я взбил ногами скомканное непостижимым образом одеяло и слабо позвал Мурзика.

Тот спал крепким, безмятежным сном и даже не пошевелился.

Обычно мой раб устраивался спать возле моего дивана на полу — вернее, на вытертой циновке. Не такой уж я кровосос, чтоб человека на голом полу держать. Я ему даже старый плед позволил брать. Кстати, Мурзик был вполне доволен. В бараке он вообще на досках спал, а случись перебор крутых — так и вовсе под нарами. Это мне сам Мурзик простодушно рассказывал.

Простертый в бессилии, я дотянулся до палки, какой обычно задергиваю шторы, уцепил ее пальцами и потыкал в бесформенную черную массу на полу. Масса дернулась и обрела форму Мурзика.

— А? — нелепо вскрикнул мой раб.

— Воды! — потребовал я. — С лимонным соком!.. Живо, ты!..

— А... — простонал Мурзик. Встал на четвереньки, потряс головой. Поднялся и, то и дело припадая к стенам, направился на кухню. Громыхнул чайником, сдавленно выругался. Вожделенно забулькал жидкостями: наливал в стакан воду и лимонный сок.

Я терпеливо ждал. Я очень долго ждал. Когда у моих губ неожиданно возник холодный и мокрый стакан, я вздрогнул.

— Давай.

Я отобрал у него стакан и выхлебал до дна. Оставшиеся капли ловко выплеснул Мурзику в морду.

— Что ходил так долго? Еще!..

Процедура повторилась. Поставив стакан на пол, я словил моего раба за ухо и сильно вывернул.

— Ай, — сказал Мурзик, окончательно обретая бодрость.

— Это за то, что ползаешь мухой, когда господин твой страдает, — пояснил я. Мне значительно полегчало. — Ну, ладно. Ступай спать.

Мурзик невнятно промычал и снова растянулся на полу. Он улегся так, чтобы холодный пол студил вывернутое ухо. Вскоре он снова спал — сопел ровно и спокойно.

А мне не спалось. Жажда была утолена, и голова болела не так сильно, но зато я стал мерзнуть. Космический ветер задувал в прорехи моего биополя. Я ощутимо зяб.

Хуже всего было то, что гад, кажется, вернулся. Он снова взгромоздился на мой загривок и принялся сосать космические энергии. Предназначенные и отпущенные, между прочим, мне! Сущий глист. Я почти физически чувствовал, как он раздувается у меня на загривке.