Синие стрекозы Вавилона

Она поднялась, легким шагом направилась к двери. На пороге чуть помедлила. Мурзик поставил свою тарелку на пол и пошел провожать ее. Я слышал, как они возились в коридоре. Мурзик надевал на нее легкую шубку, застегивал пуговки. Потом натягивал на ее ножки сапоги. Я слышал, как взвизгнула застежка-молния, как прошипела Цира:

— Кретин, чулок прищемил... стрелка пойдет...

Мурзик покаянно пробормотал что-то. Цира неожиданно засмеялась тихим, сердечным смешком. Хлопнула входная дверь. Мурзик вошел в комнату и развел руками:

— Ушла...

Я посмотрел на него и неожиданно мне расхотелось бить его по морде.

— Прибери все, — буркнул я. — А мне включи телевизор. Найди какой-нибудь фильм с драками. Чтоб побольше крови.

На тридцать первом канале Мурзик обнаружил фильм «Безумный киллер-3». Я сказал Мурзику, чтоб оставил — мне, мол, это подходит. Правда, канал ханаанский, «Безумный киллер» шел на непонятном мне языке, но там, хвала богам, почти и не разговаривали.

...И сразу я увидел себя полуобнаженным, волосатым и таким мускулистым, что внизу живота все разом осело и сжалось. Мои руки были как ноги. Мое тело — сплошные мышцы и жилы, скрученные и надутые. Смуглую, почти бронзовую кожу пересекало множество шрамов, старых и недавних. Я стоял в густом лесу. Меня окружало буйство зелени, неистовство растительности. Самая почва под моими босыми ступнями источала животворящую силу, и такова была эта сила, что все вокруг было ею властно пронизано. Воздух был напоен мощью. Я был плоть от плоти этого молодого, яростного мира. И сам я был яростен и велик.

— Арргх! — закричал я и захохотал, гулко стуча себя в грудь. — Ххарр-ка! Аннья! Эк-эль-эль-эль...

Радостное клокотание вырывалось из моего горла. И природа внимала. И я знал, что повсюду растворено божество.

Люди — о, они где-то были тоже. Смутно я понимал, что и я — человек. Но я был настолько больше, настолько могущественнее и сильнее их, этих пастухов в козьих шкурах. Я ловил их скот. Я мог взять козу за задние ноги и голыми руками разорвать пополам. И время от времени так я и поступал.

Но потом я встретил... я встретил равного. Его звали... да, его звали Гильгамеш.

А я был Энкиду. Вот кто я был. Энкиду. Великий герой. Друг.

— Энки! Энлиль! Эль-эль-эль-эль!.. — клокотал я, лежа на диване в своей малогабаритной квартире.

Я ощущал невнятное присутствие Циры и Мурзика. Они были рядом. Я смущал их. От этого мне было еще радостнее. Я грозно рычал. Теперь мне было внятно каждое слово из тех, что я произносил в тот день, когда свалился почти без чувств от усталости и недосыпания и заговорил на непонятном языке. Это был мой язык. Это была речь Энкиду.

— Друг мой, нам было бы легче понять тебя, если бы ты говорил по-вавилонски, — мягко уговаривала меня Цира.

Ничтожная маленькая Цира. Я могу схватить ее за ноги, как козу, и разорвать пополам. И печень вывалится из ее бессильного тела, и я поймаю эту печень на лету зубами и начну жевать, и моя борода покраснеет от живой крови...

Я не желал слушаться уговоров Циры. Кто она такая, чтобы я говорил с ней на ее птичьем, свиристящем наречии? Я буду говорить языком мужчин! Я буду говорить языком богов! Я буду говорить тем языком, каким разговаривал с Гильгамешем!

— Гильгамеш, хаа...аан! Р-кка! л'гхнма! Эк-эль-эль-эль! Энки, Энки, Энки! А-а-а!..

Неожиданно оттуда — из жалкого земного бытия бедного ведущего специалиста — донесся еще один голос. Это не был голос бедной маленькой Циры. Это был голос мужчины. Голос Равного. Он пророкотал:

— Кхма-а! Эль-аанья! Энкиду, лгх-экнн! Ннамья!

Все мое существо радостно встрепенулось навстречу сородичу.

— Ннамья! — закричал я. — Эль-энки?

— Энкиду! — звал меня голос. — Ио-йо-кха, Энкиду!

— Кха-кхх! — ответил я.

— Ты возвращаешься в свое тело... медленно, медленно... — вклинилась Цира в беседу двух мужчин, двух могучих воинов.

— Заткнись, жалкая баба! — проорал я на ее наречии и снова перешел на свой родной язык.

Но Цира не унималась.

— Твое сознание опускается к твоему телу... к телу твоего нынешнего воплощения... оно входит в твое тело... по счету «гимл»... алеф... бейс... гимл!

Она хлопнула в ладоши, и я умер.

Я открыл глаза. Я плавал в собственном поту. Дернув ногой, я сбросил с себя одеяло.

Цира была очень бледна. Она вся тряслась, глядя на меня. Мурзик поднял одеяло и отложил его в сторону. Потом намочил полотенце и принялся обтирать меня, задрав на мне рубаху.

— Эль-эль-эль... — затрепетало у меня в горле.

— Нньямья, господин, — отозвался Мурзик. — Экхха?

— Хранн... — сказал я и стянул рубаху через голову. — Э кваа-ль кх-нн?

Мурзик кивнул.

— Нхнн-аа...

И вытащил из шкафа свежую рубашку.

Тут я вдруг понял, что происходит что-то не то. Впервые в жизни я видел Циру растерянной. Она ничего не делала, ничего не говорила. Она молча смотрела на нас с Мурзиком широко распахнутыми глазами.

— Ты что, Цирка? — спросил ее Мурзик почти весело.

— Мальчики... — пролепетала Цира. — Что это было?

— Да ты же сама отправила господина в прошлое. Ты же сулила ему, что быть, мол, ему великим героем? Вот он и оказался великим героем! Да я ль в том сомневался, подруга! Кем ему еще быть, господину-то моему, как не героем! Вон какой ладный молодец!

Я помог Мурзику натянуть на меня свежую рубашку. Встал, расправил плечи. Радость еще не вполне оставила меня.

Цира, побелев, как сметана, шагнула ко мне навстречу и вдруг преклонила колени.

— Ты чего? — смутился я. Радость в моей груди вдруг разом потухла.

— Господин Энкиду, — молвила Цира. — Я обрела тебя.

Я поднял ее и поцеловал.

— Что, теперь не будешь с Мурзиком трахаться?

— Как ты велишь... — прошептала Цира. — О, я сразу увидела, сразу... Но я не ожидала, что ты — Энкиду...

— Слышь, Цирка, — спросил Мурзик, бесцеремонно плюхаясь на мой диван, — а кто такой Энкиду? Ты б хоть пояснила, а то неловко как-то... Все про него речи, а я и не ведаю, об чем беседа...

Повернувшись к Мурзику, но не ускользая из моих объятий, Цира молвила торжественно:

— Энкиду был велик и дик, он скитался по лесам и дружен был с великими древними дикими животными. Но вот однажды он встретил женщину. То была блудница, а блудницы не ведают страха — все мужчины пред ними равны. И возлег он с нею и познал ее...

— Что? — переспросил Мурзик.

— Оттрахал, Мурзик, выеб он ее, — пояснил я моему рабу.

Цира покорно повторила:

— И выеб Энкиду блудницу и взял из ее рук молоко и хлеб. И стал Энкиду как все люди. И боялись Энкиду, ибо был он велик и страшен. Но вот повстречал он Гильгамеша, и оказались они равны друг другу. И побратались они, сделались как братья... Много подвигов совершили вместе, но потом, когда настал час умирать Гильгамешу, выступил перед богами Энкиду и принял на себя смерть, что назначалась побратиму...