Синий олень. Трилогия
Шрифт:
– Но кто мешает вам связаться с госпожой Муромцевой и прояснить этот вопрос?
– Мы попробуем с ней связаться, но это займет время.
Вольмар Холльгрен поднялся, положив перед Берьессоном свою визитную карточку.
– Что ж, наше предложение остается в силе в течение двух месяцев. Свяжитесь со мной по этому телефону, пожалуйста, чтобы сообщить о вашем решении.
Едва посетитель вышел, Рунеберг набросился на компаньона:
– Ты с ума сошел Олаф? На эту сумму мы можем приобрести четверть акций «Дагенс нюхетер». Для чего тебе согласие
Берьессон, откинувшись на спинку кресла, спокойно ожидал, пока приятель угомонится. Когда Карл выдохся, он сказал:
– Я тебя послушал, теперь послушай и ты меня. Если этот тип – Хилльгрен – предлагает такие деньги, то, возможно, будут и другие предложения, зачем спешить? Что-то тут нечисто, но что, я пока не разберусь. В любом случае мы должны поставить в известность Аду Муромцеву иначе рискуем нарваться на неприятности – профессор Ларсон и его коллеги постоянно пользуются нашими услугами, и именно Ларсон рекомендовал ей наше издательство.
– И как ты намерен с ней связаться? Ты ведь помнишь, что госпожа Муромцева сама просила нас без крайней необходимости не искать с ней контакта? Материалы книги были вывезены из Советского Союза без разрешения КГБ, и она боится неприятностей.
– Я позвоню профессору Ларсону, – подумав, ответил Олаф, – она просила в случае экстренной необходимости обращаться именно к нему, как ты помнишь.
Рунеберг криво усмехнулся:
– О, да! Мне показалось даже, что профессор слегка неравнодушен к этой русской даме. Но что, если и он не имеет возможности с ней связаться?
– От души надеюсь, что это именно так.
– Боже мой, Олаф, что ты несешь! Неужели ты хочешь отказаться от столь выгодного предложения?
– Вдумайся, Карл: если мы не сумеем вступить с ней в контакт, несмотря на все наши усилия, это развяжет нам руки. Ларсон не станет обсуждать с ней этот вопрос по телефону или в письменной форме по той же причине, что и мы.
Рунеберг, соображавший не очень быстро, подумал и, расплывшись в улыбке, погладил рукав Олафа:
– Олаф, ты гений! Конечно – никто не сможет нас упрекнуть в некорректности по отношению к автору – мы сделали все, что могли. Звони старику.
Однако к вящему неудовольствию обоих профессор Ларсон, выслушав Берьессона, сказал ему тоном, не допускающим возражений:
– Что ж, в течение двух месяцев я сообщу вам ответ госпожи Муромцевой. Без ее согласия ничего не предпринимайте.
Ганс Ларсон с нетерпением ждал встречи с Адой Муромцевой. Во время последней встречи в Стокгольме он дважды просил ее стать его женой, но она колебалась, уверяя, что нужно еще раз все как следует обдумать. О чем тут думать, непонятно, если им хорошо друг с другом! Оба уже немолоды, и оставшееся у них в этой жизни время не стоит тратить на ненужные колебания и размышления.
«Ада, дорогая моя, лучше всего будет, если мы с тобой зарегистрируем наш брак в Стокгольме – если ты вернешься в Союз, то неизвестно, когда тебя выпустят в следующий раз. Возможно, что вообще никогда».
Она невесело пошутила:
«Ганс, в нашей стране лучше быть вором, чем невозвращенцем».
«Я не предлагаю тебе во всеуслышанье просить политического убежища, как делают ваши диссиденты, ты просто станешь моей законной женой, и по всем нормам международного права никто не посмеет нас разлучить. Дорогая, решение просить твоей руки пришло ко мне не сегодня, я имел время познакомиться с историей вашей страны. После войны Сталин действительно
запретил браки русских с иностранцами, но сейчас восьмидесятый год, и никто не может нам помешать. Я знаю, что в вашей стране многие специально заключают фиктивные браки, чтобы уехать заграницу. Чего ты боишься?»«Я вновь и вновь возвращаюсь к расшифрованным мною посланиям пришельцев. Ты знаешь, что я не могла не предать гласности полученную мной информацию».
«Ты права, это было бы преступлением – человечество должно знать о том, что рядом с ним обитает иной разум. Дорогая моя, я восхищаюсь твоим талантом и твоей отвагой».
«Я сделала то, о чем прежде не смела бы и подумать – тайно провезла на Запад материал, который в Союзе мне никогда не разрешили бы опубликовать. У моих братьев могут быть крупные неприятности, Ганс. Когда выйдет моя книга, им могут предъявить обвинение в нарушении режима секретности, хотя материал, который я публикую, сам по себе секретным не является. Объяснить тебе, в чем дело, я не имею права, но хочу сама отвечать за свои поступки».
«Хорошо, – вздохнув, кивнул он, – тогда мы достигнем компромисса: уезжай, а в начале лета я приеду в Советский Союз. Если мы зарегистрируем наш брак в твоей стране, мне предоставят вид на жительство. Я математик, могу работать и в России, хотя, конечно, не сумею преподавать, не зная вашего языка. Но мы, по крайней мере, будем вместе, когда выйдет твоя книга».
«Когда выйдет моя книга… Ганс, я так боюсь – вдруг что-нибудь этому помешает».
«Что может помешать? Издательство вполне надежно, я сотрудничаю с ним уже года два, они всегда выполняют свои обязательства».
«Тот блондин – Рунеберг, по-моему, – показался мне немного странным. Он постоянно трогает руку своего приятеля и смотрит на него, словно влюбленная женщина».
«Что тут странного, дорогая, они любовники, у нас в стране люди не скрывают подобных отношений».
«Но это же извращение! Ты хочешь сказать, что они…гомосексуалисты?»
Слово «гомосексуалисты» Ада Эрнестовна, побагровев от смущения, выговорила с большим трудом. Ларсон рассмеялся:
«Не надо из-за этого так волноваться, Ада. Я знаю, что у вас в стране это считается преступлением, за которое полагается наказание. Но у нас каждый живет так, как ему нравится, и оттого, что твои издатели находятся в интимных отношениях, они не станут хуже работать. Давай забудем об их отношениях и вернемся к нашим. Тебя устраивает мой план действий?»
«Почему? – голос ее дрогнул. – Почему ты так этого хочешь?»
«Я хочу быть рядом с тобой, как человек с человеком. Я хочу тебя, как нормальный мужчина хочет нормальную женщину».
«Ганс, ах, Ганс, как тебе не стыдно! Ты говоришь ерунду, как мальчик, а ведь мы с тобой старики».
«Тем более – нам нельзя терять того, что еще осталось. Значит, договорились? Я приеду к тебе в ближайшее время»,
«В ближайшее время тебе приехать вряд ли удастся – скоро начинается олимпиада, возможно, будет трудно оформить визу. Думаю, нам лучше отложить нашу встречу до осени, потому что… я должна еще все обдумать, нельзя же так вдруг… Милый мой!».