Синий олень. Трилогия

– Полагаю, из-за отсутствия возможности, – невозмутимо ответил подполковник, – на прилавки должно было поступить мясо, конфискованное у кооператива Володина, но сегодня Баяндин ознакомился с результатами работы комиссии и отменил постановление о конфискации. Мясо возвращено кооперативу.

В голосе Авдиенко невольно прозвучали нотки злорадства. Гориславский растерялся от неожиданности.

– Отменил? Гм… И как же теперь разрядить ситуацию?

– Люди взволнованы и хотят с вами побеседовать – так побеседуйте. Мои ребята обеспечат вашу безопасность.

Час спустя к зданию горсовета подкатили две «волги» в сопровождении трех милицейских машин, из которых, как горох из стручка, посыпались парни в милицейской форме. В одной из «волг» находились Гориславский и его первый заместитель, в другой – первый секретарь горкома Журавлев. Его, собственно, никто сюда не звал, но проигнорировать появление первого тоже было нельзя, и полненький Гориславский, с трудом выкарабкавшись из своей машины, дружески потряс ему руку – в конце концов, все они пока – пока! – были коммунистами.

Из здания вынесли аппаратуру, установили на специальные подставки, и председатель вскинул руку, призывая к вниманию.

– Товарищи, прошу меня выслушать! Поверьте, руководство города делает все, чтобы выправить ситуацию – в ближайшие дни в магазины поступят мясо и колбаса, а также будет завезено сливочное масло, это я вам обещаю. У меня самого талоны за два месяца не отоварены, жена ругается, говорит: пока снабжение не наладишь, буду тебя одной перловкой кормить.

– А трахаться она с тобой будет? – звонко выкрикнул из толпы молодой голос.

Народ посмеялся – то ли над шуткой председателя, то ли над выкриком наглеца. В продовольственные трудности жены Гориславского никто всерьез не поверил, да он и сам слегка проговорился – перловка в городе хоть изредка и появлялась, но за ней тоже нужно было будь здоров сколько простоять. Однако обстановка слегка разрядилась.

Затем выступил заместитель председателя, кандидат экономических наук Радкевич, долго рассказывал о том, что делается для нормализации обстановки. Говорил сложно, сыпал научными терминами, и хоть никто ничего не понял, но у людей родилось ощущение, что все и вправду не так плохо, потому что за них думает такой умный и ученый человек.

После Радкевича хотел было взять микрофон первый секретарь Журавлев, но Гориславский вежливо его отстранил и предложил высказаться «представителю городского населения». И протянул микрофон Агафье Тимофеевне Кислицыной.

«Жену бы твою в очередях поставить, – рвалось с уст Агафьи Тимофеевны, – да чтоб мордой потыкалась в пустые прилавки!»

И много еще чего хотела сказать пенсионерка Кислицына председателю горсовета Гориславскому, а под конец добавить длинное непечатное ругательство. Но не сказала и не добавила – помешало впитанное с материнским молоком чувство почтения к старшим по рангу. Вместо этого она для чего-то подала ему список очередников и робко пролепетала в микрофон:

– Сказали, мясо будет, а не привезли. Прокурор по телевизору обещал, люди с ночи стояли, список вот. Зачем обманули-то? По домам уже есть нечего.

Гориславский с торжественной важностью принял у нее список, всем своим видом выражая сочувствие к несправедливо обиженным очередникам, с чувством потряс мозолистую ладошку пенсионерки.

– Со всем этим мы разберемся, с прокурором Баяндиным вопрос выясним, и кто-то будет за все это крепко наказан. А продовольственную проблему в городе мы решим в кратчайшие сроки, еще раз обещаю вам это, товарищи.

Обнадеженный народ потоптался еще немного и начал расходиться. Возбужденная сознанием собственной значимости Агафья Тимофеевна шагала рядом со своей товаркой Марией Егоровной и рассуждала:

– Коли мы никогда высказываться не станем, так начальство никаких мер и не примет. Теперь время такое, что простым людям тоже свое слово надо иметь.

Всегда робевшая перед начальством Мария Егоровна восхищалась:

– Молодец ты все-таки, Агаша, все ему высказала, у меня б вообще язык отнялся, если б он мне микрофон дал.

На углу Советской и Коминтерна Агафья Тимофеевна распрощалась с приятельницей и отправилась домой. За спиной ее, казалось, выросли крылья, и она взлетела на свой этаж с легкостью пионерки, какой была шесть десятков лет назад.

Но уже на площадке тонкий нюх Агафьи Тимофеевны учуял застоявшийся запах горелого, и ее обуяли недобрые предчувствия. Ворвавшись в квартиру, она, прежде всего, бросилась на кухню и застыла на месте при виде открывшейся ее взору безобразной картины – на затоптанном полу валялись картофельные ошметки, плита была залита подгоревшим отваром, и в довершение ко всему из мойки торчала любимая эмалированная кастрюлечка, наполовину изгаженная, наполовину сожженная.

Как разъяренная фурия встала Агафья Тимофеевна на пороге комнаты Коли Тихомирова, и на голову его обрушилось длинное непечатное ругательство, изобретенное специально для председателя Гориславского, но так ему и не высказанное. Предусмотрительный Вася, как был с ферзем в руках, так и юркнул под стол, но Коля мужественно решил оказать сопротивление.

– Агафья Тимофеевна! – завопил он. – Выйдите вон, вы не имеете права вторгаться в мою комнату!

– Я тебя мордой в твое право! – грозно рыкнула она и швырнула перед ним на стол свою погибшую кастрюлечку. – Это что такое?

Кастрюлечка смела фигуры с шахматной доски и сшибла со стола бутылку с недопитым ректификатом. Бутылка при падении больно стукнула Колю по ноге, отскочила и разбилась, после чего по комнате пополз острый запах спирта.

– Крыса старая, гремучая! – вне себя от гнева закричал он, ухватил шахматную доску и изо всех сил метнул ее в сторону нападавшей.

Доска ударила Агафью Тимофеевну острым углом прямо в висок, и последним острым чувством ее была горечь – оттого, что нынче, впервые в своей горькой и нелегкой жизни, она ощутила себя человеком, а теперь вот должна так нелепо умереть от руки распоясавшегося нахального мальчишки, залившего плиту и спалившего ее любимую кастрюльку.

«Гориславский руку жал, – с ужасающей скоростью замельтешило в угасающем сознании, – квартиру отдельную, может, даже дали бы и к магазину со спецпитанием прикрепили. А этого паразита Кольку теперь точно посадят, не вывернется, падла!».

Эта греющая душу мысль была для Агафьи Тимофеевны последней, а потом в мозгу ее что-то сверкнуло, и все исчезло навсегда. Приготовившийся к бою Коля увидел, что противница его не шевелится, и в испуге замер на месте. Вася выбрался из-под стола и растерянно уставился на распростертое тело. Потом громко икнул и робко сказал: