Синий олень. Трилогия
Шрифт:
– Жив, вроде. Прокоп, ты меня слышишь?
– У него болевой шок – защитная реакция организма, – слабым голосом пояснил ей Сергей. – Пусть лучше пока побудет без сознания.
– А вы доктор? – женщина быстро повернула к нему исцарапанное осколками лицо.
– Я ученый – микробиолог.
– Да? А что вы делаете?
– Я изучаю микробов. Вы возьмите ребенка, что же он лежит на земле. А то я сам не могу, у меня что-то голова кружится.
Она подняла младенца и, прижав его к груди, покачала. Внезапно взгляд ее упал на мертвое тело матери подростка.
– Лиза, господи, боже мой! Что… что с ней?
– Она умерла. Не кричите, испугаете малыша.
Все также покачивая ребенка, женщина какое-то время в оцепенении смотрела на погибшую, потом опустилась на землю рядом с мужем и Сергеем.
– Лиза из Москвы, мы с ней четвертый
– Так даже лучше – он не чувствует боли.
– А, тогда ладно. А Юрка-то все стонет, что с ним? Я не могу подойти, я крови боюсь, а он весь в крови, – ее вдруг начала колотить дрожь.
– Это не его кровь – матери. Ничего, он придет в себя, – у Сергея все сильней болела голова, он лег на спину и закрыл глаза, а женщина, как в забытье, покачивала уснувшего младенца и возбужденно говорила, перескакивая с темы на тему:
– Молодой вы больно для ученого. Я все думаю, зачем нужны академики, если они заранее ничего сказать не могут? Кто ведь мог знать, что так получится – поехали на экскурсию. Щербинины, вот, погибли – разом и Андрей, и Зинка. Там, где они сидели, все в лепешку было. Как же так-то? Только что мы с ними бутерброды ели, и Зинка еще сказала, что колбаса несвежая. Хорошо еще, что мы с вами сейчас двое тут, а то я бы вообще сошла с ума. Ужас какой, меня всю аж колотит, а вас не колотит? Ваську теперь в детский дом, наверное, отправят. Я даже думаю, что, может, не надо было его вытаскивать – пусть бы уж они все вместе. Я видела, в каких условиях дети живут в детских домах, это ужас! Отправят его в детдом, как вы думаете?
Зубы ее мелко стучали, и странное оживление, звучавшее в голосе, явно указывало на то, что женщина не в себе. Нужно было поддерживать разговор, иначе она могла выкинуть что-либо непредсказуемое, и Сергей ответил, как можно спокойнее:
– Почему же, необязательно в детдом, у них, может, родственники есть.
– У Зинки сестра в Воронеже. Семейная, правда, и дети есть, но она, может, Ваську и возьмет – они всегда душа в душу жили. А вот Юрка у Лизы один остался.
– Ну, так он уже большой мальчик.
– Какой большой! Моему Алешке тоже четырнадцать, как и ему. Остался бы сегодня сиротой – мы с Прокопом ведь тоже могли бы погибнуть, если б сидели с другой стороны. И вы нас, хорошо, вовремя вытащили. Все случай – как я подумаю, что… Как в жизни получается, да? А вот у Юрки теперь никого. У вас нет закурить?
– Я не курю. А что, у него разве нет отца?
– Отец-то есть, без отцов дети не родятся. Только где он? Лиза была мать-одиночка, она Юрку в пятнадцать лет родила. Дружила с курсан-тиком одним, а родители поощряли и одних их оставляли – думали, что порядочный, и если что, то женится, потому что квартира у них московская и все такое. После войны-то родители на что угодно были готовы, чтоб девок замуж выдать. А он, когда окончил, покрутил хвостом, плюнул на Москву и уехал к себе на родину в Таллинн – там ему родственники эстонку нашли. Родители, правда, потом Лизу никогда ребенком не попрекали – чувствовали, видно, что и их вина в этом деле есть. Тем более, чего попрекать, если они не нуждались – отец у них очень хорошо зарабатывал. Только в шестидесятом он под поезд попал, и тогда вот Лиза на вредную работу с химией устроилась, чтобы семью поддержать – у нее ведь еще и сестренка младшая. На производстве им из-за этого постоянно сюда путевки и дают – из-за вредности. Юрку она тоже всегда с собой привозит. Другие в отпуске погулять любят, а она – ни-ни! – все с ребенком. Теперь не знаю, как у них чего будет – Лиза ведь одна и сестру, и сына тянула. И за матерью еще ухаживала – мать у них три года раком болела, этой зимой только умерла. Сестренке восемнадцать, она учится на первом курсе, а Юрка очень к матери привязан был, слышите – все маму зовет. Закурить у вас не найдется? Я в автобусе, жалко, сигареты оставила.
Столь искреннее сожаление о забытых в автобусе сигаретах показывало, что у женщины после перенесенного кошмара действительно не все в порядке с головой. Ладно,
пусть побольше говорит – на любую тему, лишь бы только чего-нибудь не сотворила. Надо продолжать разговор, но нет сил.– Я не курю, я же вам сказал, – Сергей потер лоб, потому что туман опять начал наваливаться, и в висках пульсировала боль.
– Да-да. А вы тоже бледный, голову ушибли?
– Есть немного. Ладно, ничего страшного.
– Спасибо вам, если б не вы… Не знаю, как вас… – она вдруг чисто по-женски всхлипнула и зарыдала в голос.
Только истерик ее сейчас им не хватало! Превозмогая боль, он попробовал пошутить:
– Ерунда, не стоит благодарности за такие малости. А вы молодец – смелая, прыгаете прекрасно, и мужем командуете тоже неплохо. Только не плачьте, ладно?
Женщина взяла себя в руки, вытерла слезы и даже попыталась улыбнуться:
– В молодости была гимнасткой. А что командую, так это по жизни – такая уж у меня работа. Я ведь магазином заведую, а Прокоп у меня продавцом. Так что за день приходится попрыгать и покомандовать – будь здоров! Ладно, что мы будем делать? Тащить мы их всех на себе не сможем. Давайте, покричим – услышит, может, кто.
Слава богу, она, кажется, начала приходить в себя.
– Берите всю инициативу в свои руки, – в голове у Сергея все вращалось – сначала медленно, потом быстрей и быстрей, и он слышал себя как будто со стороны: – Вы покричите, а я пока посплю.
Эхо ее голоса загрохотало тысячами отголосков:
– Помогите! Помогите, кто-нибудь!
Разбуженный младенец, проснувшись, вновь зашелся плачем. Она прижала его к груди и, покачивая, продолжала кричать. Когда, изнемогая от раскалывающей череп боли, Сергей приоткрыл глаза, он увидел, что уже стемнело. Женщина, стоя посреди дороги, по-прежнему кричала, и яркая луна освещала ее фигуру в изодранном осколками сарафане. Затем сквозь обрывки сознания до слуха его донеслось конское ржание, и кто-то отчетливо произнес:
– Тут нет дороги, а Лагодехи совсем в другой стороне.
Специальное послание Высшего Совета Разума 1.
Общий перечень задач и информация, которую нужно воспринять и передать потомкам тех Носителей, которые решили посвятить себя работе в системах Белковых Материков, (для специалистов по мере прочтения восстанавливать из наследственной базы памяти соответствующие подробные технические приложения).
Краткие сведения о Материках.
Биополярное взаимодействие между собой у Материков абсолютно неразвито. Внешний мир они воспринимают иначе, нежели Носители Разума, но в чем-то сходство, конечно, есть. Например, как и у Носителей, ороговевшая внешняя оболочка Материка ощущает изменение потоков тепла и механические воздействия, однако чувствительность ее крайне низка.
В особых тканях, покрытых вязким раствором сложных белков, существуют рецепторы, анализирующие состав поступающей в организм пищи или находящихся в атмосфере веществ – наши организмы, собственно, делают то же самое, но на неизмеримо более высоком уровне.
Однако максимальную информацию Центрам биополя Материков доставляют органы восприятия, их аналоги у Носителей Разума полностью отсутствуют. Изучив техническое приложение, можно сразу сказать, что эти две системы функционируют по принципам, аналогичным тем, что используются в самых примитивно устроенных датчиках наших индикаторов.
Так интенсивность и частота колебаний окружающей среды позволяют определить расстояние до другого тела и идентифицировать знакомый объект. Для определения формы и других поверхностных различий у Материков существует орган, преломляющий световые лучи. Обе системы восприятия поставляют Центру биополя крайне неточную и ограниченную информацию – им доступны лишь объекты достаточно крупных размеров. Для Носителей Разума подобные органы восприятия из-за своей неточности были бы малополезны, но Материкам именно они позволяют точно ориентироваться в пространстве. Именно эти две системы у Материков крайне чувствительны к разрушительному влиянию окружающей среды и требуют особого внимания.