Синяя звезда

На черных стенах по сторонам лестницы, если это были именно стены, а не что-то иное, появились световые пятна, сливающиеся в линии, светящиеся, зеленые и красные, образующие танцующие плоские арабески. Линии размазывались в замедленном движении, оставляя за собой потеки, следы, капли цвета. Каждый шаг вниз заставлял звучать ступени под ногами басовыми звуками рояля, которые, дребезжа, вынуждая содрогаться воздух, поднимались вверх, чтобы обрушиться вниз, прямо на меня.

Далеко-далеко, глубоко внизу слабо загорелась нежно-голубая искра. С каждым шагом она становилась все больше, и, разрастаясь, начинала напоминать мне…

– Оля… – я ощутила ровное легкое дыхание, еле уловимое прикосновение губ к виску. – Оль…

Я не хотела открывать глаза – столько чувства было в этом еле слышном дуновении моего имени. Я не хотела открывать глаза, потому что, открыв, придется жить в соответствии с другими, не всегда, и даже чаще всего не моими правилами. За опущенными веками, в запертом внутри сердце поднялась теплая волна, захлестнувшая меня с головой, волна ощущения блаженства существования. Мгновение звучащего чувства во внутренней безграничной темноте обернулось беспредельностью полноты мгновения жизни.

Но я все равно открыла их, возвращаясь к жизни, существующей снаружи меня, хоть и не всегда, особенно в последнее время, в согласии со мной. Слегка приподняла веки, понимая, что на самом-то деле я еще не до конца проснулась, сонно повернула голову. Замерзшему носу, проехавшему сквозь нависшие надо мной волосы Романа, стало щекотно, смешно и приятно. Взгляд уткнулся в его успевший зарасти щетиной подбородок, обозрел его, передвинулся к носу и поехал дальше. Но дальше… дальше он остановился и не мог сдвинуться никуда, потому что зацепился за взгляд Романа.

Разряд молнии, мощнейшая искра, разряд чего-то невидимого, но настолько ощутимого, что без усилий может достать до самого сердца, проскочил между нашими глазами. Ощущая свое трепещущее сердце, готовое выпрыгнуть из груди и куда-то зачем-то убежать, я подумала, а что такое взгляд, и почему он настолько ощутим и материален? Почему от одного взгляда хочется как можно скорее ускользнуть, а с другим, который переворачивает тебя внутри от пяток до макушки, от внутренних пяток до внутренней макушки, ты не в силах расстаться?

И все-таки сила удара, намертво сцепившая наши глаза, была настолько мощной, что я не выдержала, не смогла выдержать наполненного чувством напряжения и снова опустила веки. Теперь я могла ощущать только тепло его лица, греющее и успокаивающее мое взбесившееся сердце, потом почувствовала поочередное прикосновение прохладных губ к векам, прячущим мои обессиленные глаза, услышала его тихий укоризненный смешок:

– Сонь, вставай… Мне скучно без тебя…

Я вздохнула, мужественно высовывая нос из-под кучи тряпья, которым забросал меня Роман.

Сколько времени? Черт его знает, да разве это важно? Солнце еще не село, но уже спустилось к воде. Его багровая морда, отражавшаяся в тихой воде дорожкой рваных пятен света, казалась настолько близкой, что хотелось протянуть руку и дотронуться до нее. Лес на противоположном берегу стал почти черным, на его фоне отчетливо выделялись голубовато-серые стволы берез.

Я откопалась из курток, укрывающих меня, спустила ноги с сиденья, на котором так сладко спалось. Правда, ноги были несколько иного мнения, потому что им пришлось спать в скрюченном состоянии. Выпрямившись во весь рост, потянулась, встала на цыпочки раз пять, после чего ноги решили, что жизнь продолжается и для них. Я тоже решила, что жить можно. На берегу горел веселенький костерок, ветра не было, болтливого кобеля поблизости не наблюдалось. Кажется, мы с Романом остались одни. Немного страшно…

Роман протянул мне руку, с его помощью я спрыгнула на берег, и, чувствуя себя королевой, отправилась к костру. Рядом стоял закопченный и очевидно горячий чайник, слегка попыхивающий паром из длинного носа. Я потянулась, чтобы спина, которой тоже не хватило комфорта, перестала огорчаться по поводу того, что она именно моя, и царственным движением обрушилась на ожидающий меня трон из елового лапника рядом с огнем, выловила из кармана пачку сигарет, которую отлежала до почти плоского состояния. Роман присел рядом, вытащил из костра горящий сучок и галантно поднес к сигарете. Я с удовольствием затянулась.

Жизнь продолжалась, правильная или неправильная, в общем, какая есть.

– Чаю хочешь? – Роман пододвинул ко мне кружку.

При мне он чай не наливал, значит, налил заранее, чтобы остыл немного, и мне этот знак внимания был приятен, констатировала я. Как, в сущности, немного человеку нужно, чтобы ему стало хорошо. Отчего же тогда мне так тошно в последнее время, что меня гложет, что не дает покоя?

– Оль, – Роман смотрел не на меня, а на перебегающее по веткам пламя, его смешной длинноносый профиль грустно повесил нос.

– Почему ты в последнее время такая… не пойму, то ли грустная, то ли замученная? – он так и не повернулся ко мне.

– Может быть, мои неуклюжие ухаживания тебе неприятны? Так ты просто скажи, я постараюсь от тебя отстать, если тебе это не нужно…

– Постараюсь? – ничего себе, формулировочка, как он ухитрился одним словом выразить так много.

Роман печально фыркнул:

– Не делай вид, что тебе непонятно, что я имею в виду, все равно не поверю.

– Ох, – я схватилась за кружку с чаем в поисках спасения.

– Мне трудно объяснить…

Подняв глаза над эмалированным краем своего неубедительного убежища, увидела, что он перевел задумчивые глаза от огня и теперь смотрит на меня, ожидая ответа на свой вопрос. А что я могла ему сказать?

Рома, я сама не понимаю, отчего мне так гадостно? Мне хорошо рядом с тобой, но одновременно я чувствую себя мокрой тряпкой, скрученной в жгут безжалостной судьбой. Как объяснить, что мою душу разрывает пополам непонятное мне движение жизни? Разве тебе нужно это знать? Как объяснить постороннему, ну, не постороннему, а просто другому человеку, да еще и противоположного пола, что за бардак творится в твоей душе? Или попробовать? Нет, все равно не получится.

– Ты хотя бы попытайся, – Роман снова отвернулся к огню.

– Может быть, я окажусь не совсем безнадежным. Мне хочется понять, что с тобой происходит. И в тебе тоже…

– Помнишь, Рома, – я вздохнула. – Я тебе рассказывала о своей беседе с твоим собственным кобелем. Он заявил тогда, что все люди ходят на поводках, которые к ним прицепила сама жизнь. И никуда человеку не деться, не вывернуться из ошейника, куда жизнь потащит, туда он и влечется, как бы ему это не было противно.