Сирена в котелке
Шрифт:
— Это точно. Рыбка не лает. Покупаешь себе круглую банку, наливаешь воды, камешки на дно бросишь, немного ряски или тоже какую-нибудь растительность. Впустишь самое большое три рыбки и часами можешь наблюдать.
— Тихонькие, одной водой живут и никакого шума не поднимают.
— Но дорогие. Одна штука в модном японском фасоне до сотни может стоить.
— Что вы говорите? Сардинки и те дешевле.
— Так, может быть, велим принести…
— Можно!
Весь этот разговор происходил в баре на Камьонке. Собеседникам принесли большую коробку португальских сардинок и соответствующее количество
Суд приговорил их за это к двум неделям ареста и возмещению убытков на сумму пятьдесят злотых.
Пан Петрушка, выслушав приговор, обрадовался. Он заявил, что могло быть хуже, потому что женитьба — это арест, который длится иногда целую жизнь, а денег стоит целую уйму. Во всяком случае, сардинки дешевле!
?? ?? ??
1936
?? ?? ??
?? ?? ??
? ?
Интеллигентные люди тоже имеют недостатки
?? ?? ??
— Прошу встать, суд идет!
— Открываю заседание городского суда. Слушается дело о выселении Аполонии Калицинской и других лиц из дома Славомира Танценблюма. Пан Танценблюм, вы настаиваете на своем иске?
— Что значит настаиваю? Я очень настаиваю и прошу о принудительном выселении, так как пани Калицинская не только не платит, но еще нарушает спокойствие при помощи своих жильцов.
— Во имя отца и сына! Нарушение спокойствия при помощи таких интеллигентных людей? Что это пан хозяин говорит?!
— А вы кто такая?
— Я Калицинская, Аполония, урожденная Тжепалковская, а эти люди — мои квартиранты. Я умышленно всех их привела, чтобы пан судья с ними лично познакомился и убедился, какие это милые и благовоспитанные люди. Тот блондин с бородкой — пан Гебасевич, литератор, поэт, за ним стоит пан Струдом, бухгалтер.
— Хватит об этом. Итак, вы заявляете, что эти люди не нарушали спокойствия в доме?
— Пан судья, любимый, они же интеллигентные люди!
— Возможно, они и интеллигентные, но творят бог знает что! В общем, хватит, свидетель все покажет.
— Имя и фамилия свидетеля?
— Валентин Графин, прошу его допросить.
— Занятие?
— Дворник.
— Что свидетель знает об этом деле?
— Ну, я-то все знаю. Квартиранты пани Калицинской, нет слов, люди приятные, но только каждый в отдельности. Вместе — не дай бог никому. Нарушают тишину и загрязняют лестницы при помощи своих гостей, так что страшно посмотреть. А гости к ним сходятся целыми кучами, почему — не могу знать.
К этой молодой панюсе приходят два типа. Кажется, на предмет неморальности. Но я при этом не был, меня это не касается. Только появляются они в пьяном виде и на парадной лестнице плачут горючими слезами вроде от сердечной ревности, а потом урны переворачивают.
А эта пожилая пани имеет сестру с собакой. Ну, если бы это была собака! Я уже пятьдесят три года на свете живу, а такую дрянь еще не видел. Все лестницы от первого до последнего этажа ей разукрасить ничего не стоит. Откуда только у нее берется, не знаю.
Этот пан, блондин, холостой, человек тихий, только ему детей то и дело под двери подбрасывают,
один раз даже в колясочке на рессорах.Правда, он всегда выпутывается, а мне работа, то в комиссариат гоняю, то в ясли.
А вот про этого толстого низкого пана я плохого слова не скажу, порядочный квартирант, потому что редко когда дома сидит. Только его выпустят из Павиана, как тут же забирают в Центральную тюрьму, и так почти целый год. Одни говорят, что политикой занимается, а другие — что какие-то там чеки писать любит… Спокойный человек, но только полиция ночью к нему часто-густо звонит, а вставать должен я.
Остальные, само собой, семейство регулярное, только что свои недостатки тоже имеют…
Как нетрудно догадаться, вышеприведенный текст — это не скетч из первого отделения программы «Банды» или «Большого ревю», это жизнь, схваченная в судебном зале. Заканчивается такая сценка обычно либо принудительным выселением, либо примирением сторон. В этой — наступило примирение. Квартиранты сложились и уплатили пану Танценблюму часть задолженности. Домовладелец взял назад свой иск, и все в наилучшем настроении разошлись к своим повседневным занятиям.
? ?
? ?? ?
? ?
Таинственная кража
? ?
— Обвиняемый Стул Станислав! — возгласил судья, посмотрев в зал.
Никто, однако, не отозвался, никто не направился с вытянутой физиономией в сторону судейского стола.
Секретарь суда повторил фамилию подсудимого, добавив:
— Дело помер шесть по списку.
Тогда с третьей скамьи встал упитанный шатен с усами а ля Вильгельм II и, удивленно покачивая головой, подошел к судье.
— Вы Стул? Почему сразу не отозвались? Признаете ли вы себя виновным в краже сметаны по жалобе Зенобиуша Кивайки?
Вместо ответа шатен поглядел на судью вытаращенными глазами, после чего схватился за голову, словно опасаясь, что она лопнет. И только минуту спустя выговорил, икая:
— О господи! Что тут делается? Кто это натворил? Это же все перевернуто вверх ногами! Никто ни у кого никакой сметаны не украл, и моя фамилия не Стул. Напротив, у меня из-под жены украли венский плетеный стул.
— Ну, а со сметаной как было?
— А Сметана это именно я и есть. Фамилия у меня такая.
— Как так? Ведь сметана являлась собственностью потерпевшего Зенобиуша Кивайки?
— По какому праву, пан судья, я могу стать собственностью Кивайки, если он у меня стул украл из-под жены? Тут кто-то что-то напутал.
Судья, не в силах понять, о чем идет речь, попросил шатена подробно изложить дело.
— Детально это было так: моя жена Пеляся сидела на стуле перед домом и смотрела перед собой.
— Это как же, прямо на улице?
— У нас на Торговой это принято. Так вот, она сидит и смотрит. В это время является пан Кивайко из нашего дома и начинает с нею разговаривать. Ни с того ни с сего он подымает руки вверх и кричит: «О-о-о-о!»
Моя жена, как особа дамского пола, само собой разумеется, любопытная, подумала, что пан Кивайко ей что-то показывает. Ну, конечно, она встала и стала таращить глаза на небо, но там ничего не было. Она рассердилась и со всех сил уселась обратно… на камни. Потому что стул из-под нее уже украли.