Сирены

– "Благодаря ее завораживающей игре вся лента взмывает ввысь и достигает подлинных высот..."

Выпустив из рук газету, Дайна откинула голову назад и стала смотреть на огни Манхэттена, Мелькавшие за окном. Они постепенно сливались в яркое пятно, мало-помалу выкристаллизовавшие из себя золотую статуэтку с целомудренно сложенными словно в молитве руками. Но пока она владела ей только в своем воображении. «Скоро, – подумала Дайна, – она станет реальностью и в действительности».

* * *

Моника умирала. У нее была болезнь с очень длинным названием. Дайна слышала несколько слов, связанных воедино, и, как это обычно бывает с медицинскими терминами, они не объяснили ей ровным счетом ничего. Доктор показался Дайне марсианином, пытающимся говорить с ней на своем языке. «Они все одинаковы в этом», – подумала она. Доктора чувствуют себя гораздо более спокойно, когда никто не понимает, что они говорят: тогда меньше шансов быть осужденным за преступную небрежность.

Однако Дайне все же удалось понять следующее: у ее матери нечто вроде рака, только хуже. «Что может быть хуже рака? – недоумевала она. – Неизлечимой болезни?» То, чем болела Моника, так же невозможно было вылечить. Ее состояние ухудшалось с каждым днем.

– Насколько я понимаю, вы не виделись с матерью несколько месяцев, – сказал молодой доктор с гладко выбритым лицом. Он обладал искусственной улыбкой стюардессы и запавшими глазами ветерана войны. Он постоянно испускал глубокие, печальные вздохи, когда думал, что его никто не видит. – Я не хочу, чтобы вы испытали шок, увидев ее теперь. – Они стояли перед закрытой дверью палаты Моники. – Будьте готовы к тому, что она выглядит не так, как прежде, и постарайтесь не испугаться. – Он потрепал ее по плечу и оставил в одиночестве.

Он умудрился напугать Дайну даже в ее неведении: некоторые врачи словно рождаются с таким талантом. Она слышала приглушенные шаги, шепот, скрип провозимой мимо тележки, короткие сдавленные рыдания. Однако все это было позади нее, а впереди – умирающая Моника.

Протянув руку, она коснулась двери и медленно открыла ее. Она показалась Дайне очень тяжелой. Затаив дыхание, девушка вошла в палату.

Моника лежала на высокой кровати. В ее нос и вену на локте были вставлены трубки. В местах уколов на руках виднелись черные синяки. Моника, по-видимому, спала и во сне выглядела почти мертвой. На ее лице появились провалы, которых не было прежде. Казалось, что кто-то изнутри снимает мясо с ее костей.

Дайна заставила себя подойти к кровати, и в тот же миг Моника, будто ощутив присутствие дочери, открыла глаза.

– Итак, – тихо сказала она, – блудная дочь возвращается.

Дайну поразил не столько голос матери, сколько ее глаза. Несмотря на все зловещие предостережения врача, они были прежними, полными сухого юмора, насмешливыми и сердитыми, как у Моники десятилетней давности. «Ублюдок врач, – подумала Дайна. – Он смотрит только на внешность. Внутри ее ничто не изменилось».

– Ты выглядишь по-другому, – продолжала Моника. – Тебе помог доктор Гейст. – Последняя фраза прозвучала скорее как утверждение, чем вопрос. Она посмотрела на свою руку, лежавшую поверх тонкого одеяла и поежилась. – Мне холодно, – прошептала она.

Дайна развернула второе одеяло, лежавшее в ногах кровати. Укрыв им мать, она подогнула его ей под подбородок. Моника, подняв руку, сжала ладонь дочери.

– Если тебе стало лучше, ты найдешь в сердце силу простить меня, – ее голос становился то громче, то тише в такт биению пульса у нее в горле. – Я поступила так, как считала правильным.

– Ты обманула Меня, мать.

Моника закрыла глаза, и слезы выступили из-под ее век.

– Ты бы никогда не стала слушать меня. Ты повернулась бы спиной к истине.

– Истина заключается в том, что ты всегда старалась помешать мне быть вместе с папой. – Одна часть ее сознания кричала: «Как ты можешь говорить об этом сейчас?», но другая, большая, убеждала в том, что это должно быть высказано, пока не поздно.

Моника сжала ее кисть руки покрепче.

– Ты всегда была такой прекрасной, такой чистой и невинной, а твой отец... Он смотрел на тебя такими глазами. Этот взгляд был каким-то... особенным. Он никогда не смотрел так ни на кого, даже на меня.

– Но он любил меня. Как ты могла...

– Он любил женщин, Дайна. – Ее глаза открылись, став шире и ярче. – Я знала об этом до того, как мы поженились, но считала, что это прекратится, когда он станет моим мужем. Однако этого не произошло.

– Мать!..

Дайна попыталась вырвать руку, но Моника вцепилась в нее мертвой хваткой. Она оторвала голову от подушки.

– Теперь ты достаточно взрослая, чтобы знать правду. Ты хотела знать, ты должна знать. – Ее голова упала, глаза вновь закрылись, но лишь на мгновение. Было видно, что ей трудно дышать.

– Твой отец не мог или не хотел останавливаться. Я полагаю, что он все же любил меня по-своему. Он не хотел бросать меня. Однако, я всегда подозревала, что только из-за тебя. Я знала, что он не вынес бы разлуки с тобой и поэтому принимал все как есть... а в свободное время продолжал развлекаться. – Вдруг она, крепко зажмурив глаза, закричала. – О господи, помоги мне! – Дайна решила, что ей очень больно и собралась было вызвать сиделку, но Моника, собравшись с силами, продолжала. – Во мне копилась обида на тебя, это правда. Только ты связывала меня с ним. Я не могла удержать его, а ты могла.

– Но мать...

– Дайна, помолчи, пока я не закончу. У меня нет сил ругаться с тобой. – Ее пальцы поползли вверх и переплелись с пальцами дочери. – Я знаю, что заставила тебя уйти из дому. Я знаю, как я обращалась с тобой. Меня опьянила свобода, подаренная мне смертью твоего отца. – Она слабо улыбнулась. – Я знаю, что должна казаться тебе бессердечной, но постарайся взглянуть на это моими глазами. Постарайся понять, как он обходился со мной; как я обходилась сама с собой. Да, я хотела выставить тебя из дома, но, – слезы вновь показались у нее на глазах, – только после того, как ты ушла, до меня стало доходить, что я натворила, и... как сильно я любила тебя. Я никогда... видишь ли, беда в том, что я никогда не могла воспринимать тебя как личность. Прежде ты всегда была чем-то, что сохраняло наш брак, мостом между мной и твоим отцом.

– Когда ты вернулась, я, взглянув в твои глаза, поняла, что больше не увижу тебя никогда. Мне было страшно за тебя. Один бог знал, где ты была и с кем проводила время. В школе ты появлялась от случая к случаю, и мне стали советовать обратиться к доктору Гейсту. Я думала, что люди, дававшие мне советы, знали, о чем говорят. Их мнение было авторитетным... – Вдруг она остановилась, закусив губу. Притянув Дайну ближе к себе, она спросила. – Это было ужасно, милая? Ты должна сказать мне. Пожалуйста.