Сиротская доля

— Он не должен мне противиться.

— Это непонятно, это непостижимо!

Дальнейший разговор только раздражал подругу, ничего не объясняя; она уехала огорченная, а известие о поездке Мечислава за границу прибавило ей горя.

В тот же самый день по городу неизвестно какими путями разошлась молва об обручении Вариуса с хорошенькой сестрой молодого доктора. Это подало повод насмешникам, подобным Подскочиму, для объяснения докторизации Мечислава. Вина этого супружества приписывалась брату, который пожертвовал своей сестрой, а может быть, и принудил ее. Все высказывались против этого и жалели бедную девушку. Старый профессор имел дурную славу. Рассказывали приключения, в которых он играл роль почти заслуживавшую скамьи подсудимых. Последняя и более постоянная связь его с особой, известной всему городу, еще не была разорвана. Предвидели, что из этого могли возникнуть неприятные сцены, ибо эта особа — одна полковница — славилась своей горячностью и цинизмом и, как всюду утверждали, надеялась выйти за Вариуса. Все это возбуждало любопытство и порождало бесчисленные сплетни.

Несколько знакомых в тот же день приехали к Мечиславу, но он уклонялся от разговора.

Вечером один из новых приятелей бедного Мартиньяна, не зная, как это близко касалось последнего, принес известие о близкой женитьбе профессора Вариуса на панне Орденской, сестре молодого доктора. Юноша побледнел и едва не упал; он хотел тотчас же бежать, и приятель насилу успел остановить его замечанием, что в такой час нигде не примут его. Всю ночь Мартиньян промучился, придумывая средство помешать браку. Он беспокоился не о себе, но о Людвике, судьба которой тревожила его, потому что про Вариуса рассказывали страшные вещи и так чернили его, что Мартиньян приходил в ужас. Одна мысль отдать ее в руки развратного и холодного старика возбуждала гнев Мартиньяна, в особенности на брата, который в качестве опекуна мог не согласиться на это. Он не понимал Мечислава и сердился на него. Так прошла бессонная ночь.

На другой день он ушел искать виновника, но все поиски были неудачны. Люся с Мечиславом пробыли у пани Серафимы до позднего вечера; Орховская, сидя за молитвенником, не хотела даже сказать, где они. Мартиньян уселся на лестнице и решил ждать до ночи, но дворник прогнал его оттуда довольно неучтиво; стоять на улице было неудобно. Поэтому он должен был уйти домой, и в голове его роились самые дикие предположения. Он хотел видеть по крайней мере Людвику, а потом сам не знал, что делать, но решил остаться в городе. Он знал, что Мечислав должен был уехать.

"Буду видеть ее хоть издали", — думал он.

На другой день он отправился очень рано, но его не впустили, ибо, по-видимому, дверь была заперта для всех. Приятель, который сообщил ему первый грустное известие, пришел с новыми сплетнями. Вчера именно случилось, по его словам, нечто очень неприятное. На доктора Вариуса напала полковница, на которой тот обещал жениться. Какая-то страшная сцена произошла в доме, где жил профессор, и вызвала всеобщее неудовольствие. Сцена эта, начавшаяся в квартире Вариуса, окончилась при свидетелях на лестнице, и сильно скомпрометировала старого профессора. Последний объяснил, что особа, позволившая себе буйство, была помешана.

Утром разнеслась молва, что вследствие потрясения и внезапной болезни полковница умерла на рассвете. Прибавляли, что ночью Вариус приходил к больной, как бы для подания помощи и прописал лекарство, а враги утверждали без обиняков, что он отравил ее. Один уже факт, что его могли заподозрить, имел серьезное значение.

В сущности, рассказ, принесенный Мартиньяну приятелем, не был вымышлен. Хотя случай старались скрыть и опровергнуть, однако описанная сцена встревожила всех жильцов в доме.

Полковница взбежала на лестницу, сильно звонила и стучала в запертую дверь, так что слуга принужден был отворить и хотел отделаться ответом, что господина нет дома. Но разгневанная женщина оттолкнула его и вбежала в докторский кабинет, в котором долго раздавались крики и ругательства. Наконец сам профессор вывел ее на лестницу и запер двери. Полковница, стоя за дверями, ругалась и громко грозила, так что привлекла несколько десятков человек. Рассвирепев, она не жалела ни себя, ни доктора, бросала в его адрес страшные обвинения, приписывала ему преступления, грозила ему судом, мщением. Под видом того, что полковница давно уже обнаруживала признаки помешательства, послали за ее людьми, экипажем, полицией насильно свести ее с лестницы и отправить домой. Сцена эта привлекла множество зрителей, и через несколько часов знал о ней весь город. Все негодовали, становились на сторону бедной женщины, некоторые защищали профессора, а иные утверждали, что она давно уже помешана. Рассказывали, что поздно ночью, когда она не унималась и, будучи больна, порывалась убежать с криками, которые слышны были на улице, послали за докторами, то в числе их прибыл и Вариус. Около полуночи в доме утихло, прописали лекарство и принесли из аптеки. Больная принимала его до утра, успокоилась немного, уснула и неожиданно скончалась перед рассветом. При ее кончине присутствовал врач, присланный Вариусом. Кое-кто утверждал, что она отравлена, но положение и связи профессора предохраняли его от расследования всего происшествия. Припоминали еще две давно забытые истории, окончившиеся скоропостижной смертью, приплетая сюда и доктора Вариуса.

Но ни один из этих рассказов, ни даже скандальная история с полковницей не дошли сразу ни до Мечислава, ни до Людвики. Никто не смел рассказать об этом: пани Серафима никуда не выходила, у нее никто не бывал, а ее слуги никогда не являлись к госпоже с уличными сплетнями. Мечислав накануне засиделся в гостях и, желая дать отдохнуть Людвике, не велел никого принимать до полудня, что старуха Орховская исполнила самым точным образом. Мартиньян, получив отказ, долго блуждал, наконец вернулся и после жарких переговоров со старухой, умолил ее наконец, чтоб, не впустив его, она вызвала Мечислава. Последний вышел, не зная, в чем дело, но, увидя Мартиньяна, хотел уйти.

— Послушай, — громко воскликнул юноша, может быть, первый раз в жизни в припадке гнева, — ты можешь запирать передо мною двери, но не имеешь права отказать в разговоре! Я пришел по важному делу, должен и буду говорить с тобой здесь или в другом месте.

Видя такое волнение, Мечислав надел шляпу и вышел на улицу вместе с братом. Гнев и негодование почти изменили Мартиньяна. Он отвел Мечислава на площадку Францисканского костела и обратился к нему с суровым выражением лица.

— Я пришел говорить с тобою не о себе, — сказал он, — но как родственник потребовать у тебя отчета в твоем поведении. Ты всю жизнь знал меня за мягкого и кроткого, но я сумею быть суровым и неумолимым. Поступок твой с сестрою приводит всех в негодование, меня же во сто раз больше, нежели целый свет, а весь свет, могу сказать, против тебя. Людвика продана гнусному старику, человеку, осужденному общественным мнением, который вчера еще…

— Ты помешался, — прервал Мечислав, пылая гневом в свою очередь, — ты городишь вздор! Одумайся! Я не позволю безнаказанно говорить мне подобные упреки.

— Так опровергни их, если можешь! — крикнул Мартиньян.

— Это легче всего. Пойдем со мной и спроси у Людвики, не первая ли она пожелала этого брака? Я об этом не знал ничего, противился, и она приняла предложение по собственному желанию.

— Этого не может быть.

— А я утверждаю.

— Но, как же ты мог согласиться на это! Старик вел гнусную жизнь. Вчера еще публичный скандал привлек целую толпу.

— Какой скандал? Что вчера? — воскликнул Мечислав.

— Ты разве ничего не знаешь?

— Не знаю.

— Одна полковница, которую он развел с мужем и на которой хотел жениться, ворвалась к нему с упреками, и ее вытолкали на лестницу. Крики ее привлекли толпу. Вечером она заболела, Вариус ее лечил, а перед светом она умерла. Весь город говорит, что Вариус отравил ее и, кажется, это было не первое его преступление. И подобному человеку ты хочешь отдать сестру!

— Это клевета! — сказал с досадой Мечислав. — Мы не знаем ни о какой полковнице.

— А между тем о ней знают все!

Мечислав смутился.

— Прощаю тебе твое безумие, — сказал он, помолчав. — Но успокойся, Мартиньян, ты несешь чепуху. Все это сплетни. Я уверен.

— Ты намеренно не хочешь признавать очевидное! — возразил Мартиньян запальчиво. — Все знают Вариуса, только ты не хотел его узнать, довольствуясь лишь его услугами. Он дал тебе диплом, а ты ему сестру. Ха, ха, ха!

— Мартиньян, ты оскорбляешь меня!

— Я говорю то, что есть. Все осуждают тебя. Людвика легко могла пожертвовать для тебя собою, но не следовало принимать этой жертвы.