Сиротский хлеб
Шрифт:
– Ма-ма!..
И тут его подхватили чьи-то сильные руки, сняли, стащили с подоконника на пол.
Даник пришел в себя, увидел, что это она, пани Марья. Она захлопнула форточку, стала спиной к окну, заслонила его собой. А он рванулся вперед, хотел крикнуть ей какие-то такие слова, после которых она навсегда бы перестала быть его учительницей, а он - ее учеником... Но пани Марья закрыла лицо руками, и плечи ее задрожали! Даник отступил. Крика за окнами уже не слышно. И тишина пустого класса, и эти маленькие белые руки, закрывшие милое когда-то лицо учительницы, и ее вздрагивающие плечи -
Даник растерялся, обмяк, отошел на свое место и стал на колени.
– Что ты делаешь, дитя мое! Что ты кричишь!..
Она уже у него за спиной. А он не хочет даже оглянуться. "Иди ты к черту! Вместе со всеми вами - к черту!" - безмолвно рвутся слова из его потрясенной, уже недетской, кажется, души. Но слезы, горячие слезы ненависти и горя, сами катятся из глаз.
– Встань!
Даник опустил голову еще ниже.
– Встань, Малец, говорю тебе!
В голосе ее уже не слышно слез.
И он уже не плачет. Слезы еще ползут по щекам Сивого, а он уже ковыряет сухой жесткий мох в пазу, а потом отрывает руку от стены, и пальцы сами сжимаются в кулак.
– Встань, Даник! - Она в первый раз так его назвала. - Ну я прошу тебя, встань...
Даник встал. Он не смотрит на нее, не может поднять глаз.
И вот лица его касается теплая ладонь.
Пальцы спускаются по щеке до подбородка и хотят снизу поднять голову мальчика.
– Не надо, Даник, злиться на меня...
Но он не хочет слушать ее, не хочет и этой руки. Мотнув головой, он освобождает подбородок из ее теплых пальцев.
– Ну что ж, иди домой. Только тихо. Дай-ка я провожу тебя через эту комнату.
Пятый класс - слышно Данику - уже шумит за стеной. Проходить через него и в самом деле не стоит. Даник берет с парты сумку и шапку, идет следом за пани Марьей. Через учительскую она выпускает его на крыльцо. Мальчик не говорит даже того "до видзэня", которое обязан сказать.
Не может вымолвить.
Да и не хочет.
8
Как-то вечером дома, когда мать налила ему пообедать после школы, Даник, не садясь за стол, сказал:
– Дай мне злотый.
– Вот как! - удивилась мама. - На что тебе?
– Надо.
– Велели разве, чтоб принес?
– Не надо было б, не просил бы.
– Садись, ешь.
– "Ешь"!.. Ты вот дай, а то - "ешь"...
– Завтра пойдешь, так дам.
– Дай сейчас. Мне очень надо, ей-богу!
– Ну и репей ты, Данила! Конца, ты думаешь, не будет этим дядькиным злотым? Пойдешь весной в поле да выкопаешь? Найдешь вместо него другой, за бороной идучи?
Зося говорила это, а сама уже рылась в старом, еще девичьем сундуке, где лежал ее серый бурнус с недавно пришитым боковым карманом.
– На, бери. Надулся, как индюк! Садись, ешь.
Он взял злотый, спрятал его в сумку и только тогда уже сел за стол и придвинул к себе миску. Пока он ел, мать все глядела на него, стоя посреди хаты, и наконец сказала:
– А характер, ей-богу же, батькин!..
Назавтра в школе, только прозвенел звонок на большую перемену и пани Марья вышла из класса, Санька Сурнович, уже прозванный Матейкой, вскочил на парту
и закричал:– Внимание, внимание! Сегодня Малец угощает! Приготовьтесь, кто голодный!
– Я голодный!.. А я еще голодней!.. Давай, Даник! Чем угощаешь? закричали мальчики.
Даник сидел за партой и только улыбался.
– Чем я тебя угощу! Свежим снегом? Что он выдумал!
И Сивый толкнул своего друга Саньку Сурновича в бок: молчи!
– Эй, завтрак несут! Нех жые!*
______________
* Да здравствует! Ура!
Из пятого класса - он проходной - вошли дежурные. Рыжий кудрявый Абраша Цымес, сын кузнеца Рувима, натужившись нес перед собой бачок с горячим кофе. За ним шла, неся прикрытую салфеткой кошелку, Аня Купревич, по прозвищу "Коза", бойкая, крикливая девчонка с рубцом на верхней губе.
– Г-гоп! - поставил бачок на стол Абраша.
– Чего налетели? - закричала Коза на ребят. - Не все сразу!
В школе, по недавно заведенному порядку, учащимся выдавалось "бесплатное подкрепление": кружка кофе и ломтик хлеба - всегда одно и то же. Дети чиновников и полицейских относились к этому свысока - брали только кофе и запивали им свои домашние бутерброды. Им подражали в этом сынки и дочки лавочников побогаче. Другие ребята, если кому из них мать и давала что-нибудь "с собой", ели, конечно, и свое и школьное. Много было и таких, для кого эта кружка кофе и ломтик хлеба составляли весь их завтрак. Над ними иногда подсмеивались дети чиновников и торговцев.
Насмешки эти всего больше обижали и злили Даника Мальца. Он уже понимал (разговоры об этом шли среди старших), что "подкрепление" это - ничтожные крохи от тех податей, которыми паны душили трудящийся люд.
– Ну, Абраша, ты свой человек! Полную, брат, наливай!
Абраша любил это дело. С черпаком в левой руке, со списком - в правой (он был левша), веселый рыжий Цымес выкликал фамилии:
– Бурак Люба!
– Есть!
– На, получай на чай... - И он наливал черпаком в подставленную кружку. - Ян Цивунок!
– Есть!
– На, получай на чай... Онэфатэр Эля!.. Стэфан Чечотка!..
– Есть! Есть! - отвечали вызванные.
Получив "на чай", они подходили к Козе, которая выдавала хлеб.
Только все расселись на партах и принялись жевать, как Санька Сурнович опять закричал:
– Внимание!
И тут Даник двумя руками вытащил из-под парты и поднял над головой большую связку нанизанных на шпагат баранок.
Они, казалось, даже светились! Большие, сладкие, по пять грошей!
– Ура! Нех жые! - закричали дети.
– Список давай! Читай, Матейко, по нашему списку! - скомандовал Даник.
Санька стал за стол, достал из кармана сложенный листок из тетрадки и начал читать:
– Янка Цивунок! Бируля Нина! Хана Портной!..
Каждому, кого он называл, Даник протягивал снятую со шпагата большую душистую баранку.
И список и баранки кончились одновременно.
– Ишь какой! Ты, брат, давай всем!
– Всем не могу! Не хватило.
И вот тогда Чесик Бендзинский, сын коменданта постерунка, вскочил с места и, еще не проглотив свою булку с маслом и сыром, закричал: