Система экономических противоречий, или Философия нищеты. Том 1
Шрифт:
Давайте теперь проследим за изменениями божественной идеи.
Высшее существо, созданное когда-то первым мистическим суждением, человек тотчас же обобщает с помощью другой мистики – аналогии. Бог, если можно так выразиться, только одно: оно наполняет мир.
Подобно тому, как ощущая свое социальное «я», человек приветствовал его Автора; аналогично, обнаруживая устремления и намерения животных, растений, родников, метеоров во всей вселенной, он приписывает каждому объекту в отдельности (а затем всему) душу, дух или гения, который руководит им, – следуя от этого обожествляющего установления, наивысшего в природе, которым является общество, к самым скромным существам, неодушевленным и неорганическим вещам. Поэтому от своего коллективного «я», взятого за высшую точку творения, до последнего атома материи, человек, следовательно, расширяет
Таким образом, без Бога, верховного властителя, вселенной и человека не было бы: таков промысел социальной веры. Но и без человека о Боге бы не помышляли – давайте преодолеем этого пункт – Бог бы не существовал. Если человечеству нужен создатель, то и Богу, богам, нужно нечто не менее существенное: вся теогония, истории рая, ада и их обитателей, эти человеческие грезы, являются аналогом вселенной, которую некоторые философы назвали грезой Бога. И какое великолепие в этом божественном творении, общественном труде! Создание демиургов было стерто, уничтожено; тот, кого мы называем Всемогущим, был побежден; и на протяжении веков зачарованное воображение смертных отвлекалось от созерцания природы созерцанием олимпийских чудес.
Давайте выберемся из этого фантастического пространства: безжалостный разум стучит в дверь; нужно ответить на его суровые вопросы.
Кто такой Бог? – спрашивает он. Где он? Сколько его? Чего он хочет? Что он может? Что обещает? – и здесь, в пламени анализа, все божества неба, земли и ада превращаются в нечто непостижимое, бесстрастное, неподвижное, непостижимое, неразрешимое, одним словом, в отрицание всех атрибутов существования. Действительно, стремится ли человек одушевить каждый объект, либо он полагает, что вселенная управляется единой силой (из одного источника), он всегда лишь ПРЕДПОЛАГАЕТ некую бесконечную и безусловную сущность: то есть невозможно объяснить явления, которые он считает немыслимыми. Таинство Бога и разума! Чтобы сделать объект своего идолопоклонничества все более и более рациональным, верующий последовательно лишает его всего, что может сделать его реальным; и после чудес логики и гениальности атрибуты бытия оказываются такими же, как и атрибуты небытия. Эта эволюция неизбежна и фатальна: атеизм находится в основе всей теодицеи.
Чтобы сделать объект своего идолопоклонничества все более и более рациональным, верующий последовательно лишает его всего, что может сделать его реальным; и после чудес логики и гениальности атрибуты бытия оказываются такими же, как и атрибуты небытия
Давайте попробуем объяснить это.
Бог, создатель всего сущего, едва ли сам является продуктом сознания; иными словами: едва мы возвысили Бога от идеи общественного «я» до идеи вселенского «я», как тут же наша мысль принимается разрушать его под предлогом улучшения. Совершенствуйте идею Бога! Улучшайте богословские догмы! Это второе человеческое заблуждение.
Аналитический ум, неутомимый Сатана, который постоянно все изучает и подвергает сомнению, должен рано или поздно найти доказательство религиозного догматизма. Теперь, формулирует ли философ идею Бога, или объявляет ее неопределимой; приближается ли он к своей аргументации, или удаляется от нее, я говорю, что эта идея терпит поражение: и насколько невозможно, чтобы эти домыслы прекратились, настолько же необходимо, чтобы в долгосрочной перспективе идея Бога исчезла. Таким образом, атеистическое движение является вторым актом богословской драмы; и этот второй акт спровоцирован первым (актом) как следствие причины. Небеса свидетельствуют о славе Всевышнего, говорит псалмопевец; добавим: это же свидетельство его ниспровергает.
«Бог заключил завет с человеком; Теперь, чтобы закрепить договор, Бог станет человеком. Он возьмет нашу плоть, наш образ, наши страсти, наши радости и наши печали, родится от женщины и умрет, как и мы».
П.-Ж. Прудон, «Философия нищеты»
Действительно, в той мере, в которой человек наблюдает явления, он рассчитывает на посредников между природой и Богом: это отношения числа, образа и последовательности; органические законы, эволюции, аналогии; это некоторая цепь, в которой явления происходят или неизменно называются одни
как другие (друг другом). Он даже отмечает, что в развитии этого общества, частью которого он является, в игру вступают частные волеизъявления и совместные рассуждения; и он говорит себе, что великий Дух не воздействует непосредственно на мир и на него самого, ни произвольно и по капризу; но опосредованно, с помощью чувствительных пружин и механизмов. Приподнимая мысленно цепь явлений и причин, он помещает, в конце концов, Бога, как маятник. Вне всех небес пребывает Бог небес,сказал поэт. Таким образом, с первого скачка теории верховное существо возводится к функции движущей силы, стержня, краеугольного камня или, если позволено еще более тривиальное сравнение, конституционного суверена, правящего, но не управляющего, поклявшегося подчиняться закону и назначающего министров, которые его исполняют. Но под впечатлением миража, который его очаровывает, верующий не видит в этой нелепой системе, что новое доказательство возвышенности его кумира служит инструментом его же могущества и обращает его славу к мудрости людей.
Вскоре, не довольствуясь ограничением империи Всевышнего во все нарастающем почитании, решается на то, чтобы его разделить.
Если я – дух, который чувствует и излучает идеи, продолжает верующий, я также отношусь к абсолютной сущности; я свободный, создающий, бессмертный, равный Богу. Cogito, Ergo Sum (Я мыслю, следовательно, я существую); я думаю, следовательно, я бессмертен: вот вывод и перевод выражения Ego Sum Qui Sum (Я есть тот, кто я есть): философия, согласующаяся с Библией. Существование Бога и бессмертие души определяются в сознании таким же рассуждением: там человек говорит от имени вселенной, в которую он помещает свое «я»; здесь он говорит от своего собственного имени, не осознавая, что в этом закоулке он только повторяется.
Бессмертие души, настоящее расщепление божественности, происшедшее через большой промежуток после своей первичной демонстрации, казалось ересью приверженцам античных догм, не считалось доказательством божественного величия и необходимым условием вечного добра и справедливости. Без веры в бессмертие души невозможно понять Бога, говорят верующие, уподобляющиеся в этом смысле политическим теоретикам, для которых государственное представительство и неизменные и вездесущие госслужащие повсюду являются непременными условиями монархии. Но насколько точна оплата за доктрины, настолько же вопиюще противоречивы идеи: также утверждение о бессмертии души – как скоро оно станет камнем преткновения для богословов, которые от начала времен Пифагора и Орфея тщетно пытаются согласовать божественные качества с человеческой свободой, а разум – с верой. Объект триумфа для нечестивцев!… Но иллюзия не смогла вдруг отступить: постулат о бессмертии души именно потому, что он служил ограничителем непостижимой сущности, был прогрессивен. Однако, если человеческий разум обманывает себя частичным постижением истины, он никогда не опровергает себя, и эта настойчивость доказывает его непогрешимость. Мы получаем новое доказательство.
Делая себя подобным Богу, человек делал Бога подобным себе: эта корреляция, которая на протяжении веков характеризовалась как отвратительная, стала источником формирования нового мифа. Во времена патриархов Бог заключил завет с человеком; теперь, чтобы закрепить договор, Бог станет человеком. Он возьмет нашу плоть, наш образ, наши страсти, наши радости и наши печали, родится от женщины и умрет, как и мы. Затем, после этого безграничного унижения, человек все еще будет утверждать, что расширил идеал своего Бога, сотворив путем логического преобразования то, что он до сих пор называет создателем, хранителем, искупителем. Человечество еще не говорит: я и есть Бог; такая узурпация привела бы в ужас его благочестие; оно говорит: Бог во мне, Эммануил, nobiscum Deus (Бог с нами). И в то время, когда философия с гордостью и общественное сознание с ужасом закричали в едином порыве: боги уходят, exсedere deos, начался период восемнадцати веков горячего поклонения и сверхчеловеческой веры.
Но близится роковой предел. Любая власть, которая позволяет себя ограничить, закончится демагогией; любое божество, которое определяет себя, превращается в столпотворение. Христолатрия – последний термин этой длительной эволюции человеческой мысли. Ангелы, святые, девственницы царят на небесах вместе с Богом, говорит катехизис; демоны и злодеи живут в аду вечных мучений. У общества цвета ультрамарин есть свои левые и правые: настало время завершить уравнение, чтобы эта мистическая иерархия спустилась на землю и показала себя в своей реальности.