Система [Спаси-Себя-Сам] для Главного Злодея

— Смерти ищешь? — схватился за меч Гунъи Сяо, явно собираясь покончить с жалкой тварью.

Человекоподобный змей безуспешно попытался отползти. При взгляде на его потуги Шэнь Цинцю невольно проникся состраданием.

— Постой!

— Старейшина? — непонимающе воззрился на него Гунъи Сяо.

— То, что живущие близ Байлу люди никогда не подвергались нападениям, свидетельствует о том, что этот человекоподобный змей по сути своей безвреден. Нет нужды его уничтожать.

Он основывался на простейшем соображении: если бы это существо нападало на людей, обитатели дворца Хуаньхуа давным-давно бы с ним покончили — следовательно, сам факт того, что оно ещё живо, свидетельствовал в его пользу. По всей видимости, оно каждый день возвращалось в пещеру, чтобы испить росы, и, если уж на то пошло, это Шэнь Цинцю со спутниками помешали ему, а не наоборот.

Поразмыслив над его словами, Гунъи Сяо нехотя убрал меч. По правде говоря, в этом мире лишь Шэнь Цинцю да буддистские монахи из храма Чжаохуа могли испытывать сострадание к подобным тварям. Что до Шэнь Цинцю, то у него всегда имелась слабость к сверхъестественным существам: как уже упоминалось, фауна этого мира занимала его куда больше флоры в лице сотен цветущих сестричек — потому легко понять, отчего скрючившееся на земле существо вызывало в нём подобную нежность.

Но даже он не заметил, что создание мелко трясётся всем телом. Глаза украдкой прижавшегося к тонкому побегу существа прямо-таки источали экстатическое сияние.

***

Выйдя из пещеры, Гунъи Сяо тотчас забрался на место кучера.

— Старейшина Шэнь, — впервые после эпизода в пещере заговорил он. — Этот адепт не понимает одной вещи. Почему этот… человекоподобный змей никогда не срывал побеги, а довольствовался одной лишь водой из озера?

— Ты же видел сноп лучей, исходящих из отверстия на потолке? — ответил вопросом на вопрос Шэнь Цинцю. — Когда мы впервые повстречали это создание в лесу Байлу, то лишь отражённый от меча свет заставил его отступить. Я полагаю, что оно не способно выносить прямых солнечных и лунных лучей, без помех скользя в тени лесной поросли или во тьме пещеры. Ростки цветка росы луны и солнца всегда освещены, потому-то он попросту не мог до них добраться.

В противоположность теоретическому подходу других школ, дворец Хуаньхуа отдавал предпочтение практическому направлению боевых искусств, поэтому Гунъи Сяо не всё понял в его рассуждениях, но предпочёл согласиться:

— Должно быть, так оно и есть. Старейшина Шэнь не только достиг больших высот в сострадании всему живому, но и обладает обширными познаниями и превосходной памятью. Этому адепту ещё многому предстоит научиться.

Шэнь Цинцю издал несколько смущённых смешков, изображая признательность. Не сказав ничего особенного, Гунъи Сяо умудрялся так выражать своё восхищение, что в итоге его объект чувствовал, будто его исподволь принизили. От подобного комплимента свело бы челюсти кому угодно. Пусть умом Шэнь Цинцю понимал, что должен бы чувствовать себя польщённым, отчего-то он ощущал нечто прямо противоположное — раздражение и бессилие.

На выезде из леса Байлу Гунъи Сяо принялся уговаривать их заехать во дворец Хуаньхуа, чтобы вкусить заслуженный отдых и отдать почести старому главе Дворца, однако Шэнь Цинцю вывернулся:

— Вы уже столько для нас сделали, что, право, нам совестно вас обременять.

«Шутишь, что ли? — подумал он при этом. — И что нам, спрашивается, делать во дворце Хуаньхуа? Хвастаться ростками цветка росы луны и солнца, который мы только что добыли, чтобы твои наставники предъявили на них права?»

Вновь улыбнувшись, он добавил:

— Хоть нынешнее путешествие вышло для вас незапланированным, молодой господин непременно должен в будущем посетить хребет Цанцюн. На пике Цинцзин вы всегда будете желанным гостем.

— Верно, — угрюмо добавил Шан Цинхуа. — На пике Аньдин вам всё равно делать нечего, а старейшина Шэнь как следует о вас позаботится.

Подобная перспектива явно порадовала Гунъи Сяо: он был наслышан о пике Цинцзин, атмосфера которого полностью соответствовала названию — «безмятежность и гармония», так что обычно там не привечали гостей извне. Расплывшись в улыбке, он пообещал:

— Старейшина Шэнь, этот адепт ловит вас на слове и вскоре побеспокоит вас своим визитом.

При этом изгиб его бровей и лучезарная улыбка с такой силой напомнили Шэнь Цинцю о Ло Бинхэ, что он на мгновение застыл словно громом поражённый.

— Да-да, само собой, — наконец пробормотал он слабым голосом.

Едва юноша удалился, сидящий рядом Шан Цинхуа задумчиво вздохнул:

— Похож, ничего не скажешь, чем-то похож.

Шэнь Цинцю от души пнул его, радуясь, что рядом нет посторонних свидетелей.

— Бредишь наяву?

— Ты отлично понимаешь, кого я имею в виду, — ничуть не смутился Шан Цинхуа. — Я ведь уже давно за тобой наблюдаю, и должен кое-что у тебя спросить, а то на душе будет неспокойно: по кому ты на самом деле тоскуешь — по Ло Бинхэ или по тому маленькому послушному ученику, чей образ запечатлелся в твоём сердце?

Шэнь Цинцю закатил глаза, демонстративно затыкая уши. Хоть Шан Цинхуа чувствовал, что вступает на зыбкую почву, он всё же рискнул продолжить:

— Я слышал, как твои адепты говорят о том, что шисюн Шэнь будто утратил душу, которая взлетела к небесам на собрании Союза бессмертных. После этого ты несколько раз звал Ло Бинхэ. Сам выбил иероглифы на могиле меча. А ведь ты… не лишён трепетной мазохистской жилки, а?

«Вот, второй раз мне твердят о том, что я якобы “утратил душу”! Неужто эти слова теперь будут преследовать этого старика до самой могилы? Конечно, я понимаю, что мои адепты под завязку набиты всякой поэтической бредятиной, но когда это они успели стать такими сплетниками, что ради красного словца не боятся уронить образ своего учителя в глазах посторонних?»

Внезапно Шэнь Цинцю ощутил, как по спине ползут мурашки.

С каких пор само Великое Божество этого мира Сян Тянь Да Фэйцзи донимает его вопросами, которые больше пристали бы шушукающимся в спальне общежития старшеклассницам? «Признайся, а ведь ты запала на N.!» «И не отнекивайся — тут нечего стыдиться!» Вот уж воистину полное безумие!

Подобные фантазии о двух взрослых мужчинах просто отвратительны!

На самом деле, вопросы Шан Цинхуа вовсе не несли в себе подобного подтекста — он лишь совершенно искренне выражал своё беспокойство. Это сердце Шэнь Цинцю выворачивало всё наизнанку, придавая словам спутника какой-то странный оттенок.

— Чего ждём? — нетерпеливо перебил он товарища.

— Чего? — ошарашенно переспросил Шан Цинхуа.

Шэнь Цинцю сунул поводья ему в руки.

— Гунъи Сяо ушёл, теперь ты за кучера.

— Почему бы тебе для разнообразия не заняться этим самому?

— Ты что, хочешь заставить смертельно больного работать?

Нашёл тоже инвалида! Который только что сюсюкал над тварью, которую сам же обстрелял талисманами! Имей уже совесть!

Забравшись в повозку, Шэнь Цинцю оправил рукава. В них покоился ключ к его спасению. До того дня, когда Ло Бинхэ воскреснет из мёртвых, осталось ещё пять лет — вполне достаточно, чтобы завершить этот шедевр.

Он не учёл лишь одного.