Сить — таинственная река

У Леньки бешено колотилось сердце. Он не знал, что и подумать. Хотел вскочить, но удержался: все действия Мити показывали, что Ленька не должен ничего знать. Сомнений не оставалось: Митя — партизан, он уходит на боевое задание с настоящим оружием!

Видеть и знать это было свыше всяких сил. Ленька сжал кулаки, зажмурил глаза. Он слышал, как Митя разбудил деда, о чем-то поговорил с ним, потом быстро собрался и ушел. Скрипнула дверь, и снова все стихло.

6

Федор Савельевич был колхозным бригадиром. Каждое утро к его маленькому домику стекались люди. Обожженные солнцем женщины в выгоревших платьях и белых платках сбивались в кучу возле крыльца и, вздыхая, делились между собой своими тревогами. Старики — сутулый Антип и маленький хрупкий Игнат — садились на завалинку и молча курили самокрутки, сплевывая под ноги горечь.

Бригадир давал наряд, и люди расходились каждый на свою работу. Уходили в поле и дед с внуком.

Это утро тоже ничем не отличалось от предыдущих. Только за завтраком Федор Савельевич сказал Леньке:

— Митюха-то в гости пошел, так ты не жди. Долго ходить будет.

«В гости. Знаю, в какие гости!» — подумал Ленька, но не обиделся на старика. Дед прав: боевое задание есть военная тайна.

— Дедушка, а вы возьмите меня с собой на работу. Вместо Мити. Я ведь, смотрите, совсем поправился.

— На работу? Это хорошо. Мало поможешь, и то хорошо. Можешь — пойдем. Устанешь — отдыхать будешь.

Предлагая старику свою помощь, Ленька еще не отказывался от мысли бежать на фронт. Этот вопрос оставался нерешенным. Просто он не мог, не имел права уходить, не дождавшись Мити…

В колхозе началась жатва. Лето дышало зноем. В неподвижном воздухе стоял терпкий запах гари — где-то горел лес, — запах разнотравья и тот милый сердцу крестьянина аромат, который источает в жару спелый хлеб.

Рожь косили вручную, как траву. Подкошенные стебли с шелестом валились на щетку стерни, и сухое зерно текло из колосьев.

Позади женщин-косцов подвигалась стайка ребятишек, которые вязали снопы, а Ленька собирал их и отвозил на рыжей лошаденке к месту скирдования. На скирде стоял сам Федор Савельевич, подавальщиком был такой же, как и Ленька, подросток.

Солнце жгло Леньке плечи и спину, жесткая ость колосьев прилипала к потному телу, колола и щекотала, глаза резало от пыли. Скирда росла медленно, очень медленно, а снопам на поле, казалось, не будет конца.

Обедали на меже, в тени деревьев. Бабы развязывали узелки, доставали ржаные лепешки, бутылки молока, отваренную рыбу и молодую картошку. У Федора Савельевича тоже был узелок, и Ленька с особенным аппетитом принялся за еду.

— Устал — ходи домой, — сказал дед. — Отдыхать будешь, а завтра снова работать будешь.

После бессонной ночи, да и не окрепший еще, Ленька и в самом деле очень сильно устал. Но уйти домой он отказался: в поле работали ребята намного моложе его. Так неужели он слабее их?

И снова Ленька возил снопы, долго возил, до самых сумерек…

Так прошло три долгих и тревожных дня. Тревожных потому, что Ленька постоянно думал о Мите, который, может быть рискуя жизнью, где-то выполняет трудное задание. Как он хотел в эти дни быть рядом с Митей! Как бы хотел помочь ему, делить с ним опасность, но… Но, пока он не партизан, приходилось просто ждать…

Митя возвратился на третий день вечером. Он зашел в избу как ни в чем не бывало, будто отлучался из дому на какой-нибудь час. И только загорелое узкое лицо выглядело еще более темным от солнца и осунувшимся.

— Ну как? Все в порядке? — спросил Ленька, здороваясь и заглядывая в самую глубь Митиных глаз.

Митя пожал плечами: дескать, все в норме!

— А я-то боялся!

— Постой, постой… — Митя внимательно посмотрел на Леньку, взял его за руку повыше локтя. — Ну-ка пойдем…

Он что-то сказал деду по-вепсски и увел Леньку в другую половину дома.

— Ты о чем это говоришь? — все так же не выпуская Ленькину руку, спросил он.

Ленька понял, что не сказать правду он не сможет, и признался:

— Я тогда не спал… — и отвел глаза.

— Ага… Понятно. — Митя отпустил Леньку, сел на подоконник. — Не спал, говоришь… — Он уставился в пол и долго о чем-то думал. — И все видел?

— Видел.

— Кому проболтался?

— Никому! — Ленька вскинул голову. — Честное пионерское, никому! Даже дедушке не сказал.

Опять наступило молчание.

— Ладно. Иногда и спящим притвориться надо уметь. Только мне больше никогда не ври. Понял? Я-то верил тебе… Думал, не спишь, так сказать хотел, что ухожу… Ну, и попрощаться… По правде говоря, не надеялся, что застану тебя здесь. Думал, сбежишь…

— Я тебя ждал.

— Вот и хорошо. Мы с тобой тут такое дело развернем!

— Дело?! Какое?

— Потом поговорим. Я страшно хочу есть. Вы-то ужинали?

— Да.

— Тогда обожди немного. Я сейчас! — И Митя быстро ушел к деду.

Ленька понял, что у Мити со стариком, видимо, будет «свой» разговор, которому не следует мешать. Он подошел к окну и стал смотреть на улицу.

Ребятишки загоняли коров в хлевы, женщины носили воду из колодца, дед Антип, примостившись на завалинке, отбивал косы. Было хорошо слышно, как четко и ритмично чакал молоток.

Все как обычно, как всегда. И в то же время Ленька чувствовал, что для него этот вечер будет особенным: сегодня он решит окончательно — останется здесь или навсегда покинет эту тихую мирную деревеньку.

Уйти или остаться? Это был вопрос жизни, на который Ленька должен ответить сам, а ответить трудно. Митя — партизан. Наверняка здесь еще есть партизаны, может быть, целый отряд. Фронт близко, значит, партизаны скоро начнут действовать. Тогда надо остаться и делать все, что скажут, делать то, что делает в колхозе Митя: только так можно надеяться попасть в отряд…

Леньке подумалось, что это очень мудрое и правильное решение. И оттого, что он принял его самостоятельно, сразу стало легче на душе, исчезли сомнения и захотелось немедленно приступить к неведомому еще «делу».

Но «дело» оказалось вовсе не боевым — рыбная ловля.

— А я-то дума-ал… — разочарованно протянул Ленька.

— Что думал? — усмехнулся Митя. — Ты думал, что нам с тобой поручат взять в плен Гитлера?

— При чем тут Гитлера в плен! — взорвался Ленька. — Снопы возить и то больше толку, чем рыбалка.