Сияние (др. издание)

Он послушался, и у Венди вырвался стон.

— О, Дэнни… бедная ручка!

Позже доктор насчитал одиннадцать укусов. Сейчас они увидели только россыпь крохотных дырочек, как будто ладонь и пальцы были присыпаны зернышками красного перца. Рука сильно опухла. Как в мультфильмах, где Кролик Багз или Утенок Дэффи только что заехали себе молотком по лапе.

— Венди, сходи-ка в ванную за тем аэрозолем, — велел он.

Она отправилась за лекарством, а Джек присел рядом с Дэнни и обнял его за плечи.

— Опылим руку, а потом я несколько раз сниму ее полароидом, док. Потом ты остаток ночи поспишь с нами, о’кей?

— Ладно, — сказал Дэнни. — А зачем ты хочешь фотографировать?

— Может, удастся кой-кого затаскать по судам.

Вернулась Венди с баллончиком аэрозоля, имевшим форму огнетушителя.

— Больно не будет, милый, — сказала она, снимая колпачок.

Дэнни протянул руку, и Венди опрыскивала ее с обеих сторон, пока та не заблестела. Он испустил глубокий дрожащий вздох.

— Жжет? — спросила она.

— Нет. Лучше.

— А теперь вот это. Ну-ка скушай. — Она протянула ему пять таблеток аспирина в оранжевой оболочке. Дэнни взял их и одну за другой побросал в рот.

— Аспирина не многовато? — спросил Джек.

— Это укусов многовато, — сердито фыркнула она. — Джек Торранс, отправляйтесь-ка и избавьтесь от этого гнезда. Сейчас же.

— Минутку.

Он подошел к гардеробу и из верхнего ящика достал полароид. Порывшись в глубине, отыскал несколько кубиков для вспышки.

— Джек, что ты делаешь? — несколько взвинченно поинтересовалась Венди.

— Он хочет снять мою руку, — серьезно объяснил Дэнни, — а потом мы затаскаем кой-кого по судам. Правда, пап?

— Правда, — угрюмо сказал Джек. Он нашел синхронизатор и подключил вспышку к камере. — Вытяни-ка руку, сын. Я рассчитываю получить по пять тысяч за укус.

— Что ты болтаешь? — Венди почти кричала.

— Вот что я тебе скажу, — сказал он. — Я сделал все по инструкции к этой проклятой дымовой шашке. Мы подадим на них в суд. Проклятая штука оказалась бракованной. Совершенно точно бракованной. Как же иначе объяснить это?

— А-а, — протянула она тоненьким голоском.

Он сделал четыре снимка и каждую вылетевшую карточку отдавал Венди, чтобы та поставила время по маленьким часикам-медальону, которые носила на шее. Дэнни, захваченный мыслью, что его покусанная рука может стоить тысячи и тысячи долларов, начал отходить от испуга и проявлял активный интерес. В руке пульсировала тупая боль, и немного болела голова.

Когда Джек убрал аппарат и разложил снимки на шкафу, чтобы они просохли, Венди сказала:

— Мы повезем его к врачу сегодня?

— Только если болеть будет действительно сильно, — ответил Джек. — Аллергия на осиный яд обычно проявляется за тридцать секунд.

— Проявляется? Что ты…

— Кома. Или судороги.

— Ох, Господи Иисусе! — Она ухватила себя за локти и сжалась. Вид у нее был бледный и измученный.

— Как себя чувствуешь, сын? Поспать сможешь, как по-твоему?

Дэнни захлопал глазами. Кошмар растаял, превратившись в подсознании мальчика в нечто неясное, неопределенное, но испуг еще не прошел.

— А можно спать у вас?

— Конечно, — сказала Венди. — Ох, милый, жалость-то какая…

— Все нормально, мам.

Она опять расплакалась, и Джек положил ей руку на плечо:

— Венди, клянусь, я все сделал по инструкции.

— Ты избавишься от него утром? Пожалуйста.

— Конечно.

Все трое забрались в постель, и Джек уже собрался было выключить лампу над кроватью, как вдруг замер и вместо этого откинул одеяло.

— Гнездо тоже надо сфотографировать.

— Только сразу возвращайся.

— Ладно.

Он подошел к шкафу, вынул камеру и последний кубик для вспышки и показал Дэнни кружок из большого и указательного пальцев. Дэнни улыбнулся и здоровой рукой проделал в ответ то же самое.

Что за парнишка, думал он, шагая к комнате Дэнни. Все как надо, и еще немножко.

Люстра все еще горела. Джек пересек комнату, и, когда взглянул на столик подле двухэтажной кровати, по коже у него пошли мурашки. Волоски на шее пытались встать дыбом, так, что закололо кожу.

Сквозь прозрачную миску гнездо было едва видно. Все стекло изнутри кишело осами. Трудно сказать, сколько их там было. По крайней мере пятьдесят. А может, сто.

Сердце в груди билось медленными толчками. Он отснял гнездо, а потом опустил аппарат, чтобы дождаться, пока осы снова расползутся. Он обтер губы ладонью. В голове снова и снова прокручивалась одна и та же мысль, ей вторил

(Ты вышел из себя. Ты вышел из себя. Ты вышел из себя.)

почти суеверный страх. Вернулись. Он убил ос, но они вернулись. Мысленно он услышал собственный крик в перепуганное, плачущее личико сына: НЕ ЗАИКАТЬСЯ!

Он опять обтер губы.

Подойдя к рабочему столику Дэнни, Джек порылся в ящиках и вернулся с большой составной картинкой-загадкой, у которой задняя стенка была из картона. Он поднес ее к ночному столику и осторожно передвинул на нее миску. Осы сердито жужжали в своей тюрьме. Потом, придавив миску так, чтоб та не соскользнула, он вышел в коридор.

— Идешь спать, Джек? — спросила Венди.

— Идешь спать, папа?

— Мне на минуточку надо вниз, — сказал он, заставив себя выговорить это легким тоном.

Как это случилось? Как, ради Бога?

Шашка, несомненно, была нормальной. Он видел, как, когда он дернул за кольцо, из нее повалил густой белый дым. А через два часа, поднявшись наверх, он вытряхнул через отверстие на верхушке гнезда россыпь маленьких трупиков.

Тогда как же? Спонтанная регенерация?

Безумие. Чушь в духе двадцатого века. Насекомые не воскресают, не регенерируют. Даже если бы яйца могли полностью созреть за двенадцать часов, матка откладывает их не в это время года. А в апреле или мае. Осень — время, когда осы умирают.