Сизые зрачки зла

– Не нужно напоминать мне ни о чем, – попросила она Марфу.

Та пообещала и слово свое сдержала.

Жизнь потекла прежним порядком, как будто и не было никакой свадьбы, и Вера по-прежнему остается графиней Чернышевой. Уйдя в дела с головой, она постепенно успокоилась и через неделю после возвращения в Солиту сама поехала с очередным обозом в Смоленск. Встретив на пути исправника, Вера случайно узнала от него то, что Щеглов искренне считал известным княгине Горчаковой: ее муж два дня назад отправился в Москву, а оттуда собирался выехать в столицу.

Глава 22

Дорога до Москвы оказалась для Платона предсказуемо тоскливой. Он так и не нашел правильного решения своей тяжкой семейной проблемы, обида на жену, так незаслуженно оскорбившую его, уже притупилась, он даже попытался понять и оправдать Веру, но у него ничего не вышло. Его разум, а самое главное, сердце отказывались понять, как после их упоительной ночи, когда они стали двумя половинками единого целого, можно было так кидаться словами. И вообще, почему же она вдруг так себя повела?

Платон сказал жене чистую правду. О том, что маркиз Харкгроу предпочитает мужчин, он знал давно, с самого начала их случайного знакомства. Все поведение этого утонченно-красивого блондина намекало на особенности его наклонностей. Платон даже отметил пару восторженных улыбок, посланных маркизом в его сторону, и стал его сторониться. Молодой англичанин мгновенно все понял и тоже стал избегать встреч с ним. Платон и не вспомнил бы о его существовании, если бы не злополучный разговор с женой.

«Ну почему она возомнила себя влюбленной именно в этого красавца-баритона?» – много раз спрашивал себя Платон.

Этот злополучный певец разбил ту полную нежного очарования близость, возникшую между ними после упоительной брачной ночи. Тогда из-за маски безупречной светской дамы показалась настоящая Вера – милая волшебница с сияющими глазами. На злополучной поляне эта чаровница вновь исчезла, и жена Платона превратилась в мраморную статую – холодную красавицу с таким же мраморным сердцем. Почему-то все время вспоминалось то невозмутимо спокойное выражение на лице жены, где чувства выдавал лишь брезгливый взгляд прозрачных лиловатых глаз, и каждый раз ему становилось безумно стыдно, как в вечер их первой встречи, когда Вера выгоняла его из бабушкиного дома на Мойке.

Но винить теперь некого – Горчаков знал, на что шел, и это стало лишь его ошибкой. Жаль, что пример собственных родителей ничему его не научил. Он же понимал, что нельзя жениться на равнодушной к тебе женщине, и что разница в возрасте – целых шестнадцать лет – не слишком способствует семейному взаимопониманию. К тому же Вера была вполне самостоятельной, ей муж, по большому счету, вообще не требовался. Она согласилась выйти за него лишь под влиянием минутной слабости, когда Щеглов запугал ее, а опомнившись, поразмыслила и вышвырнула мужа из своей жизни, как надкусанное кислое яблоко.

«Да пропади ты пропадом, – уже не раз мысленно желал жене Платон, – катись ко всем чертям».

Но к чертям жена катиться не желала, зато постоянно присутствовала в его думах. Всю дорогу до Первопрестольной Горчаков так и не смог отвлечься от воспоминаний, даже когда он засыпал, жена неизменно приходила в его сны, и тогда они вновь любили друг друга под звездами. Это оказалось мучительным и сладким, но расстаться с этими снами не было ни сил, ни желания.

В Москве у Платона нашлось лишь одно-единственное дело: он собирался навестить свою тещу. Заехав в свой дом на Большой Дмитровке, он быстро переоделся в чистый мундир и отправился с визитом к графине Чернышевой. Дом его тещи на Тверской оказался по соседству, и Платон суеверно подумал, что Вера это оценит.

«Ей будет приятно жить недалеко от матери, – уговаривал он сам себя, – очень удачно, что наши дома так близко».

Вера, правда, пока об этом не подозревала, и было непонятно, захочет ли теперь узнать. Коляска Платона остановилась у крыльца очень нарядного большого дома с чередой мраморных колонн. Седовласый лакей в расшитой черным галуном ливрее сообщил, что ее сиятельство дома, и привел визитера на второй этаж. Слуга остановился у белой с тонким золоченым орнаментом двери и осведомился:

– Как прикажете доложить?

– Князь Горчаков, супруг Веры Александровны.

Лицо слуги мгновенно сделалось красным, как свекла, но он побоялся переспросить и нерешительно затоптался у двери.

– В чем дело? – поинтересовался Платон, и дворецкий, судорожно кивнув, проскользнул в комнату.

Через мгновение он вернулся и с поклоном распахнул двери перед гостем. Горчаков вошел в небольшой уютный кабинет, где, откинувшись на спинку кресла, сидела бледная как полотно графиня Чернышева. Увидев гостя, она сделала над собой усилие и поднялась ему навстречу.

– Здравствуйте, князь, проходите, садитесь, – она механическим жестом указала на свободное кресло, а сама рухнула на прежнее место, как будто ноги ее не держали.

Платон поздоровался, но не решился поцеловать теще руку, складывалось такое впечатление, что та смотрит на него, как на привидение.

«Вольно же было так шутить, – пожалел Горчаков, – теперь расхлебывать придется».

Он послушно опустился в предложенное кресло и, видя растерянность хозяйки дома, попытался взять разговор в свои руки:

– Софья Алексеевна, я приехал по поручению Веры – узнать, получили ли вы деньги, переданные от ее имени.

– Да, получила, – графиня как будто пришла в себя и нерешительно спросила: – вы представились ее мужем. Как это понимать?

– Мы с Верой Александровной поженились три недели назад. Она оказала мне честь, приняв мое предложение. Я не оставил бы жену, если бы не необходимость быть в столице во время суда над нашими родными. Вера осталась в Полесье. Наши имения теперь объединены, она продолжает добывать соль и присмотрит за моими пятнадцатилетними сестрами.

В полной растерянности, графиня молчала. Поняв, что теща сейчас спросит о том, где письмо от ее дочери, Платон поспешил изложить свою версию:

– Вера отправила вам письмо вместе с деньгами, а остальное поручила мне рассказать на словах.

Он в подробностях изложил все последние события, начав со встречи в Смоленске и закончив свадьбой, и, желая окончательно успокоить графиню, сообщил:

– Я уважаю стремление Веры быть опорой своим близким и считаю, что ваше семейство вполне может обойтись без удушающей «помощи» Александра Ивановича Чернышева. Я сделаю все, что нужно, чтобы тот никогда не стал опекуном ваших дочерей, и помогу вашей семье вернуть из-под ареста их приданое.