Сизые зрачки зла

– Давайте надеяться на лучшее, и вы всегда можете рассчитывать на помощь нашей семьи, – заметил Виктор Павлович. – Как только будут новости, я вам сообщу.

Платон поблагодарил и вернулся к себе. Большая квартира на Невском теперь страшила его своей гулкой пустотой. Он не мог в ней спать и стал даже бояться ночи. Сон не шел к нему, а мучительные часы все тянулись, подсовывая тяжкие воспоминания. К концу недели Платону стало казаться, что еще чуть-чуть – и он сойдет с ума, и лишь память о жене, как якорь, держала его на краю разума. Он должен был защитить Веру, а самое главное, он должен был ее вернуть.

В день, когда он окончательно понял, что больше не в силах оставаться в столице, от Кочубея принесли записочку. Тот, опасаясь чужих глаз, написал лишь:

«Г – К-з, Ч – 3 г.к.».

– Слава тебе, Господи! – воскликнул Платон, – Бориса отправят на Кавказ.

Уже не играло никакой роли, что его младшему брату придется служить рядовым, это был лишь вопрос времени. Платон знал, с каким сочувствием относились в войсках к восставшим. Его брата быстро произведут в офицеры, об этом позаботятся его былые товарищи. Платон вдруг понял, что Кочубей написал и о судьбе его шурина Владимира Чернышева. Того приговорили к трем годам каторги. Он представил горе своей Веры, ее сестер, их матери и бабушки, и признал, что слова утешения, наверное, окажутся бесполезными, но все равно поехал в дом на набережной Мойки. Здесь он застал сборы: Надин и старая графиня отправлялись в Москву.

– Всего три года, – поделилась своими мыслями с зятем все еще заплаканная Надин, – Боб молодой и сильный, он перенесет это, а мама поселится поблизости и станет ему помогать.

Графиня Румянцева пожала плечами, но промолчала, и Платон с готовностью последовал ее примеру, лишь бы не усугублять сомнениями и так тяжелую обстановку. Он помог женщинам со сборами, а потом остался у них ночевать, заняв комнату Веры. Платон лежал в ее постели и, казалось, слышал запах фиалок. Эта мука стала уже непереносимой. Он должен был вернуться к жене. Рядом с ней он вновь соберет свою жизнь из осколков, а может, просто начнет все заново, с чистого листа. Он опять обретет веру в себя, ведь та грустная волшебница однажды сказала: «Меня зовут Вера».

Проводив утром своих новых родственниц в Москву, Платон отправился к Кочубею. Он оставил графу все приготовленные бумаги и попросил написать ему в Хвастовичи, как продвигается дело с истребованием приданого. Виктор Павлович пообещал, что он и его жена сделают все, что нужно, и простился с Платоном.

На сборы у Горчакова ушло не более получаса. Когда ямская тройка остановилась у подъезда его дома на Невском, Платон давно стоял на улице. Он сел в экипаж и измотанный многочисленными бессонными ночами мгновенно заснул. Во сне он видел дорогу, над ней мигала лиловым светом путеводная звезда, а в воздухе пахло фиалками.

Глава 23

Почему здесь пахнет фиалками? Вера замерла на крохотном светлом пятачке среди кромешной тьмы. Она стояла в своей шахте, а в руках держала маленький кованый фонарь в одну свечу. Там в черноте за кругом света таился ее враг. Он больше не вожделел! Нет, он ее люто ненавидел и хотел только одного – ее смерти, но, что ужаснее всего, зверь хотел и смерти ее ребенка. Бежать! Вера схватила фонарь – так свет останется вместе с ней – и ринулась вперед. Она не разбирала дороги, не понимала куда неслась. Она вскинула фонарь над головой, лишь бы остаться в спасительном конусе света, а шаги за ее спиной все приближались, нагоняли, и она уже слышала тяжкое дыхание бегущего. Скорее! Еще чуть-чуть, впереди камера с лестницей! Свеча в ее фонаре мигнула, и Вера с ужасом поняла, что та гаснет. Победный рев за ее спиной возвестил, что зверь тоже увидел это. Кто быстрее? Она влетела в камеру и уже поставила ногу на первую ступеньку лестницы, когда свеча окончательно погасла.

«Он сейчас прыгнет», – пронеслась последняя мысль, и огромная неподъемная туша рухнула ей на плечи.

«Слава богу, это был лишь сон», – наконец-то поняла Вера. Свернувшись клубочком под одеялом, она пыталась унять дрожь, но ничего не получалось – ужас не отступал. В ее жизнь опять вернулись кошмары, а ведь она уже думала, что они ушли вместе с последствиями контузии: в последнее время в ее снах царил лишь Платон. Она сердцем чувствовала его тоску и отчаяние, знала, как он убивается из-за их глупой ссоры, и всей душой радовалась, что муж ее любит.

– Я так люблю тебя, что уже и не знаю, как стану жить, если ты не ответишь мне взаимностью, – говорил ей муж во сне, и Вера просыпалась счастливой. Даже грусть оттого, что наяву Платона рядом с ней не было, не могла испортить ей настроения.

Солнечное утро заглянуло в окно спальни, пробежалось косыми лучами сначала по квадратам паркета, проползло по розам и лавровым гирляндам обюссонского ковра и скользнуло по подушкам, а следом за солнцем на постель забрался Верин лопоухий любимец и потянул зубами одеяло.

– Фу, Ричи, фу! – крикнула она и засмеялась, уж больно комично выглядел щенок.

За прошедшие три месяца он заметно вырос, особенно вытянулись его лапы, теперь они казались непропорционально длинными. Ричи был нескладным, смешным и очень милым, но самое главное – он просто у нее был. Вера с нежностью погладила лобастую голову своего свадебного подарка, а теперь и тонкой ниточки, соединявшей ее с мужем. Они должны быть вместе, ведь Бог уже дал им общее сокровище– их ребенка.

Малыш! Мысли о нем заливали душу Веры теплом. Вот бы он родился мальчиком! Тогда б она назвала его в честь деда, и рос бы с ней рядом маленький Сашенька и любил бы мать так же, как она любит его. Тогда бы княгиня Горчакова работала с удесятеренной силой, ведь кроме матери и сестер, она добывала бы средства для своего сына.

«А может, и не нужно так рваться в работе? – подсказал ей внутренний голос. – Платон, наверное, обрадуется просто жене и матери своего сына».

Но для этого им сначала нужно помириться. Слишком много дров она наломала, но и Платон тоже хорош: не дал ей ни одного знака, что готов простить. Он любил ее только в снах, а наяву не соизволил даже написать… Он переписывался лишь со Щегловым. Капитан не сомневался, что князь пишет и жене, а Вера не могла заставить себя признаться в обратном. Вот и приходилось ей вертеться, как ужу на сковородке, чтобы сохранить перед окружающими видимость семейного благополучия в супружеской жизни князей Горчаковых. Это с каждым днем становилось все сложнее, а после того, как исправник по просьбе хозяина дома окончательно переселился в Хвастовичи, жизнь Веры стала напоминать ей самой настоящий цирк, где она была то канатоходцем, то фокусником.

Она вернулась в Хвастовичи сразу же после отъезда Платона. В конце концов, князь Горчаков доверил ей воспитание своих сестер, и негоже было им сидеть в деревне одним лишь потому, что их опекунша обиделась на своего мужа. С тех пор Вера ни разу не пожалела о своем решении. Золовки встретили ее возвращение в Хвастовичи необычайно деликатно. Так же повел себя и управляющий Татаринов. Он взял за правило встречаться с хозяйкой по утрам и обсуждать с ней планы работ на день. Оценив удобство таких отношений, Вера попросила и Марфу приезжать к завтраку в Хвастовичи. Все у молодой княгини Горчаковой прекрасно получалось, только вот не было самого главного – ее князя.

Вера давно поняла, что муж сказал ей правду. Она должна была поблагодарить Платона, ведь тот объяснил, почему предмет ее девичьих грез не ответил на ее любовь. Да и можно ли было считать это любовью? Скорее – девичье восхищение, преклонение перед талантом, но не более того.

Осознав, что, уйдя в свои мысли, она забыла о времени, Вера заторопилась. Горничная Дуняша заколола ей косу на затылке и помогла натянуть амазонку. Вера позвала собаку и поспешила в столовую. Марфа и Татаринов сидели рядом, обсуждая виды на урожай в каждом из имений. Стоящие перед ними пустые чашки красноречиво намекали, что управляющие ждут уже давно, а теперь теряют драгоценное утреннее время.