Скачущий на льве

Акива. Так тебе понятно, Ханеле? Вот, смотри на чертеж. Если эти углы равны, то равны и эти.

Хана. Теперь понятно, дедушка. Дальше я разберусь сама.

Акива. Вот и умница. Решишь дома эти задачи. Теперь давай перейдем к Писанию.

Входит Аристобул.

Аристобул. Учитель Акива, можно ли мне войти? Я — Аристобул, философ из Александрии, друг Теодора. Он сказал мне, что ты позволил прийти к тебе, чтобы задать несколько вопросов.

Акива. Мир тебе, Аристобул. Входи, садись. Я помню, Элиша говорил про тебя. Посиди немного, я закончу заниматься с внучкой и уделю время тебе.

Аристобул. Учитель Акива, у тебя в прихожей какой-то старик сидит на скамье в самой неестественной позе и спит с открытым ртом. Я сначала подумал, что он умер, но услышал храп и успокоился.

Акива. Это Яков, мой домоправитель. Он и в молодости засыпал при любом удобном случае, а уж когда состарился… Я пойду, уложу его. Хана, ты выйдешь со мной или останешься с гостем?

Хана. Я бы предпочла остаться.

Акива. Аристобул, ты не обидишь мою внучку?

Аристобул. Нет, учитель, клянусь всеми богами!

Акива. Хорошо, посидите вместе. Аристобул, займи Хану учтивой беседой.

Выходит.

Аристобул. Какая красивая скатерть. Такой затейливый узор…

Хана. Это вышивала бабушка Рахиль. Скатерть уже старая, но дедушка любит ее больше всего. Он ничего не позволяет менять.

Аристобул. Ты не боишься меня, Хана?

Хана. Нисколько. Ты внушаешь доверие. Мне кажется, низкие помыслы чужды тебе.

Аристобул. Ты сразу видишь сущность человека?

Хана. Иногда у меня это получается. Дедушка научил меня этому.

Аристобул. Он обучает тебя разным наукам? Разве у вас это не запрещено?

Хана. Вообще-то, женщин учить не принято. Но вот дедушка решил меня выучить. Некоторые смотрят косо, но спорить с ним никто не решается.

Аристобул. Он учит и других женщин?

Хана. Нет, только меня, говорит, что я очень способная. Я так этим горжусь! Он ведь не учил даже свою жену, которую обожал.

Аристобул. Они сильно любили друг друга?

Хана. Люди говорят, что такая любовь, как редкая жемчужина, встречается раз в сто лет. Бабушка рассказывала, что она ради него ушла из дома, они бедствовали и скитались, но жили всегда душа в душу. Когда она умерла, он двое суток сидел за этим столом и ничего вокруг не замечал. Ни с кем не разговаривал, не ел, не пил, даже молиться не ходил. Я его никогда таким не видела. Потом он сказал, что все в доме должно оставаться, как было при Рахили. С тех пор он ни одной вещи, кроме свитков, в дом не купил и ни одной не выбросил. Он только разрешает Якову стирать пыль и мне иногда позволяет хозяйничать на кухне. И то он говорит, что когда я выйду замуж, он перестанет пускать и меня.

Аристобул. Она давно скончалась?

Хана. Бабушка Рахиль умерла семь лет назад во время большого мора. Тогда умерла чуть не половина учеников дедушки Акивы, и вообще много народа.

Аристобул. Ты любила бабушку?

Хана. Да. Она была простой и доброй женщиной.

Аристобул. А дедушка?

Хана. Дедушка очень непростой. Такой непростой, что богачи, силачи и мудрецы робеют, когда с ним говорят. Мне кажется, он видит человека насквозь. Никогда не знаешь, о чем он думает. У него в голове одновременно, наверное, сотня разных мыслей и он умудряется за всеми следить.

Аристобул. Он очень умный?

Хана. Я не знаю, что для тебя значит «умный»? Я объясню тебе, что это значит для меня. Ты когда-нибудь бегал наперегонки?

Аристобул. Конечно.

Хана. Вот представь, что множество людей соревнуются в беге и все бегут примерно одинаково. Одни вырвались вперед, другие чуть отстали, но надеются догнать. И вдруг ты видишь, что один бегун уже прибежал, он сидит и спокойно смотрит на усилия остальных. Так вот дедушка Акива мыслит с необыкновенной быстротой. Некоторые даже еще не поняли, в чем состоит проблема, а он уже нашел решение. Мне, простой девушке, это необидно, но вот многие его ученики и даже признанные мудрецы просто теряют дар речи.

Аристобул. Давай я спрошу по-другому. Он ученый человек?

Хана. Он очень много знает, но все равно постоянно учится. Он все время что-нибудь читает. Ему приносят свитки с рассуждениями о разных науках, и он платит за них не, не скупясь.

Аристобул. А о каких науках?

Хана. Я не все из них знаю. О геометрии, физике, астрономии… А больше всего о философии.

Аристобул. Он знает много языков?

Хана. Наверное, все, какие только есть на свете. Он может объясниться и с арабом, и с армянином, и с эфиопом, с любым человеком, откуда бы он ни был.

Аристобул. Греческий он, конечно, знает?

Хана. Да у него треть свитков в библиотеке на греческом. Он и римский язык знает очень хорошо.

Аристобул. Латынь, ты хотела сказать.

Хана. Что я хотела сказать?

Аристобул. Язык, на котором говорят римляне, называется латынь. Ты, видимо, его не знаешь?

Хана. Нет, и не хочу. Я их терпеть не могу. А вот греческий я бы выучила.

Аристобул. Хочешь, я буду учить тебя?

Хана. Я бы хотела, но нужно спросить у дедушки.

Аристобул. Он для тебя самый главный авторитет в жизни?

Хана. Конечно. Он не просто понимает лучше всех, он видит все по-другому. Иногда он дает мне какую-нибудь задачу или отрывок из Писания, а сам сидит рядом и думает о чем-то своем. Я, бывало, взгляну на него в такой момент, и мне делается страшно. У него такие глаза, что, кажется, он говорит с самим Богом. Я тогда вздрагиваю, а он как будто приходит в себя, гладит меня по голове, начинает шутить и говорить о пустяках. Я бы хотела хоть одним глазком подсмотреть, о чем же он думает?

Аристобул. А за что ты так не любишь римлян?

Хана. Как же мне их любить? Они убили моих родителей и половину жителей моей деревни.

Аристобул. За что?

Хана. Их легионы шли куда-то в поход, и часть солдат остановилась у нас. Римский командир, его звали Вар, приказал, чтобы к утру были готовы две тысячи караваев хлеба. Мой отец был старостой села и Вар сказал, что он лично отвечает за это. Мы пекли всей деревней всю ночь, но все равно не успели. Утром Вар забрал весь испеченный хлеб и сказал, что за неисполнение приказа мой отец будет распят. Люди стали просить за него, мама валялась у него в ногах, но он только смеялся. Тогда народ стал грозить римлянам Божьей карой, а многие стали бросать камни. Солдаты схватили тех, кто был в первых рядах, и убили их прямо на месте. Среди убитых был мой дядя, мамин брат. Мама ужасно кричала, и Вар приказал солдатам раздеть ее и начать издеваться. Я не могу тебе рассказать, что они с ней делали. Отец бросился на солдат и ранил одного ножом, тогда его схватили и прибили к дверям нашего дома. Мама сошла с ума, и римляне зарезали ее. Возле отца они выставили стражу, чтобы никто не мог снять его или хотя бы помочь. Папа умер через два дня. Я онемела от ужаса и не могла говорить, это меня спасло. Дедушка говорил потом, что ангел Господень запечатал мои уста, чтобы в свое время мой голос пробудил многих. Акива увез меня из нашей деревни и поселил в Рамле, недалеко отсюда. С тех пор он называет меня своей внучкой, учит меня и дает деньги на жизнь. А я ему никакая не родня, даже не самая дальняя.