Скандальные признания

— Я просто исполняла свои обязанности, как и ты свои. Теперь ты дома и поместье принадлежит тебе. Папа предусмотрительно оставил мне неплохое содержание, и я намерена наслаждаться жизнью, — сказала она ему тогда.

И именно так и поступила. Неприлично быстро, всего через три месяца, вышла замуж за угрюмого шотландца Александра Мюррея. Как она сообщила изумленному брату, они давно питали друг к другу нежные чувства, но Алекс соглашался подождать со свадьбой из-за болезни отца, а теперь она не видит причин ждать, поскольку папе ее помощь уже не понадобится. Лиззи выбралась из траурных платьев, как бабочка из куколки, и превратилась в элегантную даму с острым умом и отточенным язычком. Ее званые ужины быстро завоевали огромную популярность, а муж в ней просто души не чаял. Супружество, как регулярно она сообщала своему брату, это наисчастливейшее время жизни. Он тоже должен его испробовать.

На площади Рассел-сквер было тихо и пустынно. Эллиот запер входную дверь и устало поднялся к себе в спальню. Стянул шейный платок, разделся и по установившейся военной привычке аккуратно сложил одежду. Потом зевнул и блаженно растянулся на прохладных простынях. Еще одна привычка военных дней — всегда оставлять в комнате горячую грелку или зажженный камин.

Он не имел ни малейшего желания связывать себя узами брака. Не то чтобы сторонился женщин. Напротив, они ему очень нравились, а он очень нравился им. Но не слишком много и не слишком долго. В придворной Европе верность стране ставилась на первое место. Оправданный военной неопределенностью дух интриг и приключений отодвигал супружескую верность на второе место, отдавая предпочтение разнообразию.

«Живи моментом», — говаривала одна из его любовниц, итальянская графиня. Чувственная Елена вела в постели назидательные разговоры и обожала заниматься любовью в публичных местах, таким образом привнося соблазнительную нотку опасности в их отношения. В тот раз это случилось в карете, когда они возвращались со званого вечера у посла. Эллиот в темноте тихо засмеялся. Много позже, уже в другой стране, в другой карете и с другой женщиной, куда менее склонной к представлениям при дворе, он осознал, насколько искусны были маневры Елены. К примеру, гениальная мысль воспользоваться ремнями в салоне кареты. Он явно был у нее не первым и, без сомнения, не последним.

Интересно, что она сейчас поделывает? И Сесиль. И Кармела. И Гризела. И Джулианна. И — как же ее звали? — ах да, Николетта. Он никогда не забудет Николетту.

Не считая того, что он едва мог вспомнить, как она выглядела. И она, и все другие словно слились в одну неясную женскую фигуру. Он скучал по всем одновременно, но никогда по отдельности. Вот почему он действительно соскучился, так это по войне, по духу товарищества. Не по сражениям, где за острые ощущения платишь кровью. И не по безжалостной реальности — долгим походам, бесконечному ожиданию провианта, который все не приходит, и его солдатам, стоически переносящим голод, в заношенной форме и обуви, где заплат больше, чем самой обуви. Не по убийствам и бесконечным страданиям.

Эллиот невольно стиснул кулаки, вспоминая старого солдата на Ковент-Гарден. Один из тысяч. Нет, с него более чем достаточно.

В действительности он скучал по другой, тайной стороне своей военной карьеры, по своей роли шпиона в тылу врага. Волнительное предвкушение неизвестности, борьба умов с врагом, который даже не знает о его существовании, и понимание того, что если его раскроют, сразу убьют. В этой круговерти жить одним днем — единственный способ выживания. Яркое пульсирующее напряжение, когда используешь шанс за шансом, и головокружительный восторг при осуществлении своей миссии любой ценой. А плотские удовольствия преходящи. По ним он тоже скучал. У него не было любовниц с тех пор, как он вернулся домой. Брать шлюху не хотелось, а брать чужую жену в Англии как-то неправильно.

Тем не менее воздержание не особенно его обеспокоило. Он еще не сталкивался с женщиной, которая пробудила бы в нем хоть какой-нибудь интерес. До столкновения с леди Кинсейл.

Эллиот вздохнул. Перед глазами снова возникло ее лицо. Ее помнил не только разум, но и тело. Мужественность между ног шевельнулась. Черт возьми, теперь он вообще не уснет! Какая у нее улыбка! А губы! Его член отвердел. Интересно, каково было бы почувствовать на себе ее губы? Посасывающий язык, пробующий его на вкус? Он закрыл глаза, обхватил пальцами пульсирующий ствол и отдался своему воображению.

* * *

Дебора стояла на ступеньках неприметного бюро «Фрейворт и сыновья» на Пэлл-Мэлл и колебалась. Было раннее — немногим более десяти — мартовское пригожее утро, ей не терпелось дать отдых ногам и обдумать тревожные новости мистера Фрейворта. Да, сочинительство в последнее время становилось для нее больше рутиной, чем удовольствием, но она этого не сознавала, пока он не указал, что апатия влияет на ее творчество. «Избито и скучно» — так охарактеризовал издатель ее последнюю книгу. Дебора нахмурилась, не в силах отрицать очевидное. Возможно, ее воображение просто достигло своих пределов?

Обычно ее путь лежал через Сент-Джеймс-парк, но можно было пойти и короткой дорогой, налево через Грин-парк, а там полюбоваться нарциссами. Не совсем та свежесть, которую требовал мистер Фрейворт, но вдруг они подстегнут вдохновение. Или прогуляться по Холму Конституции, затем заглянуть в Гайд-парк и посмотреть на конных гвардейцев.

Даже в конце жизни, когда денег было раз-два и обчелся, Джереми изыскивал средства, чтобы сохранить конюшню. Верховые прогулки всегда были для нее отдушиной, хотя, как и многое другое, оставались лишь эрзацем.

Дебора гуляла одна, без горничной, что во времена замужества расценили бы чудовищным преступлением, теперь же она считала, что вдовство, стесненное финансовое положение и отсутствие личной горничной позволяют ей определенную свободу. И она ее очень лелеяла. Скорее это дух независимости, невидимая, но остро необходимая стена, которую она выстроила вокруг себя, когда отказывала мужчинам, пытавшимся с ней сблизиться. На самом деле она не настолько лишена шарма и близка к старости, как ей представлялось, тем не менее на этот счет пребывала в блаженном неведении.

При виде раскинувшихся лугов Грин-парка она почти забыла, что находится в мегаполисе. От сегодняшней встречи с издателем ее мысли, в который раз, плавно перетекли к той ночи. Основательно прошерстив «Таймс» и «Морнинг пост» в библиотеке Хукема на Бонд-стрит, она не нашла ни одной статьи о краже в Кинсейл-Мэнор. Джейкоб сдержал слово.

Ее жилище в Ханс-Тауне уже навестил немногословный сыщик с бегающими глазками. Она совершенно не представляла, что именно украдено. Явно что-то очень маленькое, определенно не бумаги, но, очевидно, очень ценное. Что? И почему Джейкоб так упорно хранит молчание? Почему в таком случае взломщику удалось обнаружить этот предмет в сейфе, если даже жена Джейкоба понятия не имела о его существовании?

Взломщик, который поцеловал ее.

Дебора остановилась, чтобы полюбоваться кустом первоцветов, но вместо ярких желтых цветов перед глазами возникло его лицо с неистовым взглядом. Сколько бы она ни пыталась, не смогла его забыть. Да и не желала, честно говоря. Он появился в таинственной ночной тьме, а у нее едва хватило духа ему отказать. Еще никогда в жизни, даже в самом начале брака с Джереми, будучи наивной влюбленной девочкой, она не испытывала такого болезненно-сильного притяжения. К кому и по какой причине? Где он теперь? Ответа не было, хотя она постоянно вопрошала себя. Та встреча распалила воображение.