Скандинав

— Как видишь, — князь кивает мне, давая знак вывалить «лут».

Вываливаю на землю свою добычу, снятую с полян: панцири, мечи. Нехилая такая кучка и все у ног головы.

— Ели утянули, — комментирует князь.

— Любо, — оценивает голова, кажется, что одним глазком, но нет, ничего не уходит от его взгляда. — Хороший торг будет… однако быстро вы управились. Случилось что?

— Ну так вражина совсем обнаглела в земли наши уже без спросу лезут, — охотно поясняет князь, что случилось.

— Кто такие будут? — голова приподнимает бровь, настораживаясь.

— Да видать поляне, а там поди разбери, кто на самом деле.

— Хм…

Голова качает головой, тяжело вздыхая. Реакцию понимаю — не самый сок с полянами связываться, они под хазарами ходят, а голове, похоже, это известно лучше моего. Однако причитать он не причитает, больно жирный куш, чтобы сейчас о другом думать.

— А это кто будет? — голова смотрит на меня. — На хрена вы его сюда приволокли раненого? Я же говорил не брать пленников и рабов, не нужны они нам. Сколько повторять, что мы такими делами не промышляем?

— Так это вольный человек, пленником он как раз у полян ходил, — поясняет князь. — Вот решили помочь, а он нам помог в ответ.

— А коли вольный, чего привели сюда, пусть ступает и спасибо скажет, что из лап хазарских высвободили. Али ты его к себе в дружинники заприметил? Так у тебя без того ртов полно, не прокормишь, чтобы этого еще отхаживать, — щурится, вижу, что не доволен моим присутствием.

Я перевожу взгляд то со головы, то на князя, жду чем закончится разговор, не вмешиваюсь. Как бы так сказать — я свою часть сделки выполнил, добычу в селение приволок, поэтому жду, когда князь выполнит обещанное. Конечно, формально он меня перед головой уже представил, но я не спешу голову высовывать и языком молоть, неправильно это — слово мне никто не давал.

— Нет, не к с себе, дружинников у меня заправду достаточно, да и хлипкий он, — ухмыляется князь.

Чего блин? Хлипкого в зеркале увидишь, если они у вас вообще есть! А я мало того, что полянина с одного удара вырубил, так еще и до села по лесу дошел полуживой. Но прикусываю язык — с дружиной быть, так явно не против толстяков биться. Против воинов настоящих у меня действительно не много шансов, тут князь прав.

— Так, а чего тогда он хочет? — уточняет голова.

— Пусть сам за себя скажет, язык есть, — князь зыркает на меня, мол, как просил — привести к голове привёл, а дальше не моего ума дело. Справляйся.

Ну ладно, раз голова волен слушать — справлюсь, слово то мне теперь дали. Внушительно кашляю, набираю полную грудь воздуха и поведываю голове то, что накануне рассказывал князю о Ладоге, о Новгороде и о пришлых данахх.

Голова выслушивает, смотрит исподлобья на князя. Вижу как выступает румянец на его щеках — беспокоиться.

— А чего это так? — вопрос явно к той части, где я про Рюрика Ютландского рассказал. Ох уж этот Рюрик, полагаю, что никому из местных вести об этом забугорном товарищи не приносят удовольствия.

Князь внушительно пожимает плечами. На роже написано — хрен его знает «чего».

— Олаф, нам есть чего боятся? — не удовлетворившись ответом, голова спрашивает в упор.

— Нет, — после некоторого колебания отвечает князь. — Боятся нечего, не вижу я причин.

— Почему? — не отступает голова. — Ты подробнее можешь сказать?

— Скажу подробнее, даны тут не задержатся попросту. Ну пограбят чутка, да разойдутся, угомонятся. Не с руки им тут оседать, как по мне.

— Как по тебе… — голова вздыхает, как мне кажется немного разочарованно.

Я, слушая их диалог, вдруг отчетливо понимаю, что князь, этот здоровяк Олаф с отрубленным кончиком носа, никто иной, как викинг и тот акцент, который звучит в его голосе есть акцент чужака, но ассимилировавшего. Прям как у нас в России 21 века есть товарищи из братских солнечных республик, так вот эти говорят также. Поскольку акцента у Олафа почти нет, я полагаю, что он, как и товарищи из братских республик, давно проживает на этом месте, но чисто говорить так и не научился. Отсюда же у меня следует еще один вопрос для внутреннего пользования, так сказать. Может разница между викингами и варягами заключается в уровне ассимиляции? Вот хрен его знает, пока не могу толком разобраться. Как бы то ни было, Олаф в разговоре со головой явно не договаривал — «разбойники» никуда не собираются уходить. По тому, что мне довелось наблюдать собственными глазами, люди Рюрика Ютландского решили надолго обосноваться в этих землях. Ну а заодно уничтожить и стереть заподлицо города местных жителей, на месте которых забугорные гости теперь ставят собственные городища. Однако встревать в спор князя и головы я не решился, не в том я положении, чтобы свои пять копеек без спроса вставлять. Хай сами разбираются что к чему и кто чем опасен.

Впрочем, на том их разговор оказался завершен.

— Я пойду? — спрашивает князь.

Дружинники с дороги и пусть далеко они ходить не ходили, но дело свое сделали — земли дреговичей от вражины уберегли, да добычу в селение принесли. А как известно, сделал дело — гуляй смело.

— Валяй, — отвечает голова.

Я в который раз удивляюсь. Вот так вот легко, князю, этот мужчина говорит «валяй». Честно говоря, у меня в голове совершенно другое представление о взаимоотношениях князя, дружины и всех других поселян. И в моем представлении есть твердо понимание, что «валяй» остальным может говорить только князь. Как еще? Князь на то и князь, чтобы приказывать и распоряжаться. А Олаф такой князь, что хоть в кавычки ставь, полунязь разве что. Решения единолично этот человек не принимает, если вообще принимает хоть какие-то решения, извиняюсь за тавтологию. Так, наемник, без особых прав и привилегий, не имеющий никакого отношения к реальной власти. То же, что князь слушается голову, отсчитывается перед ним (хотя ради приличия замечу, что голова также почтительно относится к Олафу) лишь подтверждает мой вывод. Впрочем, если на чистоту — мне не горячо не холодно от того какой вес среди дреговичей имеет Олаф. Если ключевые решения у дреговичей за головой, то вот он — передо мной. Договаривайся, не хочу.

Голова переключается на меня, с минуту рассматривает, особо на ране задерживается, а потом говорит.

— Ну и что с тобой теперь делать будем, у нас милый человек в краях жизнь не соль, раненых не с руки выхаживать

— Ты голова за мою рану не переживай, до вас дошел? Так дальше тоже как-нибудь сдюжу, — отвечаю.

— Допустим, — пожимает плечами голова. — Ты хоть что делать можешь? Расскажи, будь добр, чтобы я смекнул, как с тобой поступать.

Я беру пару секунд на раздумье. Что делать умею? Да вот хрен его знает, выходит, что ничего. Если конечно дреговичам не надо собрать стартап и деньги отмыть. А может надо? Замутим пару схем…

Голова видит, что я колеблюсь с ответом (хотя реально, блин, прошло секунд пять с тех пор, как он вопрос задал).

— Ну вот, все с тобой ясно, — холодно и безразлично говорит он. — Ничем ты здесь не пригодишься, даже если очухаешься. Ступал бы ты… — щуриться, оценивает меня дальше. — Я бы может и сказал своим ребяткам, чтобы тебя покормили, напоили, да на ночлег устроили, да говорить не буду — не люблю я чужаков, уж извини, — голова расплывается в улыбке. — Проваливай.

Я в шоке. Гостеприимство у этого мудака зашкаливает. А как же — встречают хлебом, солью… да хотя бы дай с дороги передохнуть, не видишь, что еле на ногах стою! Вот пидарасина то! Однако моего возмущения голова не разделяет — уже оборачивается, чтобы позвать к себе одного и ребят, слонявшихся чуть поодаль. Похоже, хочет, чтобы меня из села спровадили уже сейчас.

Понимаю, что еще чуть-чуть и я окажусь в лесу. До ночи конечно далековато, но я даже не знаю куда дальше идти! Прикольно будет поплутать в чаще с куском сушенной икры за пазухой, а потом сдохнуть где-нибудь под деревцем.