Скандинав

— Я знаю этого человека, Доброжир, никакой он не леший и к нечистой силе отношения не имеет, — ответственно заявляю.

— Уверен? — спрашивает голова, также сквозь зубы, я понимаю, чего он изводится — я порчу ему всю малину, которую он уже организовал и как барон Мюнхаузен сам вытащил себя за волосы из проблем.

— Не говорил бы без уверенности, — подтверждаю.

— И давно ты его знаешь?

— Я с ним землю от Ладоги топтал до самого Новгорода, когда наш город атаковали, а там наши пути разошлись, — про упирема я благоразумно умалчиваю. — Вот скажи, голова, будь он нечистый, так был бы у него брат? Была бы семья? А если он не был бы человеком торговым и уважаемым, разве его в Новгороде кто-то ждал бы?

— И что у него семья есть, в Новгороде его кто-то ждал? — выкрикивает за моей спиной брюнет с фингалом.

— Есть! — уверенно утвержда.

Доброжир задумывается, с князем переглядывается. Когда на меня взгляд возвращает, руки на груди скрещивает, как бы отгораживается. Ох как не нравится ему услышанное. Я прекрасно понимаю, как только выяснится, что Мирослав не портил посевов ржи, то в этом снова голову обвинять начнут. Вот так совершенно по-дурацки складывается, что я Доброжиру дорогу перехожу. Только ведь обо всем так удачно договорились…

Но что делать? Мирослав с братом мне в свое время крепко помогли, так вот настало время должок возвращать.

— А то, что этот Мирослав губы подъедал у нашего селения, и у меня на то свидетелей есть несколько, тебя не смущает? — говорит голова.

— Не смущает нисколечко, — отвечаю. — Ему что с голоду умирать было или на губах где отметина стоит, что они наши? Как он мог определить чьи губы ест? — специально делаю ударение на то, что грибы «наши» и я с некоторых пор вообще-то такой же полноправный селянин, как остальные, а значит не меньше возмущен происходящим. Просто справедливости прошу у селян. Голову за язык никто не тянул меня к дреговичам приписывать. Пусть теперь вот расхлебывает по полной такое приписывание.

— Хм… — хмыкает Доброжир, медленно касается рукой подбородка, задумывается, размышляет как ответить. — Ну знал, не знал, а вредительством занимался, за руку пойман был. У тебя если рубаху твою взять, так на ней тоже никаких отметин не стоит, что она с твоего плеча, но она ТВОЯ. И что будет с тем, кто ее себе присвоит, полагаю, нет смысла объяснять?

— Рубаха рубахой, — пожимаю плечами. — Но даже если губы он без спросу взял, то явно недоразумение какое происходит. Мы человека честного без суда на костер отправляем и за что?! Полагаю, что не так у дреговичей принято суд вершить? Доказательства предоставлять надо, когда людей обвиняем? И наказания соизмеримые выбирать? Съел губы — взбучку получил и под жопу мешалкой из селения, но не костер же сразу безо всякого суда! Давай голосовать!

— Как без суда? А то, что свидетелей у меня несколько, а не один, так это не доказательство разве… Тут и голосования не надо, — уверяет голова, растерявшись.

— Свидетелей чего? Что человек с голоду не хотел умирать, а от того губы подъел? — не отступаю. — Давай обстоятельства нашего дела тоже учитывать! Или за такое у дреговичей на костер отправляют? — повторно задаю вопрос.

— Не отправляют.

— Кто ж за губы на костер.

— Его на костер за другое собрались спроводить…

Получаю неожиданную поддержку от селян.

— Я то буду учитывать обстоятельства и учитываю… — Доброжир привычно краснеть начинает. — За губы его никто на костер и не собирался отправлять… а вот рожь? Зерно он тоже с голоду попортил, вот скажи Дрочень?

Я понимаю, что голова не хочет уступать позиции и сейчас следующие мои слова таки переведут цвет лица головы из «вареного рака» в «малиновое варенье». Говорю:

— На это у тебя тоже свидетели есть? Как Мирослав рожь портил? Кто видел и перед судом народным за это поручится?

Тут уже предсказуемо селяне напрягаются. Видимо мозги включили. Меня то они особо не знают, но не совсем же я дурак, чтобы сломя голову за незнакомца впрягаться — так и самому на костру недолго побывать. Поэтому дреговичи шушукаться начинают — мол, а действительно ли этот Мирослав рожь побил? Кто видел? Никто кроме предположений фактов не знает.

— Люди о том говорят, что он рожь побил, нечистый! — голова вспыхивает, на крик переходит. — А я людей своих всегда поддержу!

— Да не портил я рожь! — это Мирослав оживает, когда понимает, что у него вырисовывается шанс костра избежать. — И никакой я не нечистый, торговый человек я, из Ладоги!

Меня Мирослав узнает.

— Ты глазами своими видел, как он рожь бил? — спрашиваю смотря прямо в глаза Доброжиру.

Голова молчит, взглядом мне показывает, намекает всячески, чтобы я варешку прикрыл и вообще эту тему закруглил. Пшикает, губу прикусывает.

— Слушай, голова, получается, что у нас слово на слово — не сходится, — заявляет князь, который тоже начинает понимать, что суд над Мирославом криво пошел. — Так мы суд не доведем…

Молчание на лобном месте. Собравшиеся пытаются понять, что со всем этим делать и, конечно, ждут внятной реакции старосты. Сам Доброжир уцепился в слова о нечистой силе, которые брюнет с фингалом сказал, и не отпускает теперь. Это я понимаю, что Доброжир заливает, чтобы зад свой выгородить, а другие присутствующие на самом деле понять не могут — где правда. Еще и брюнет с фингалом язык в одно место засунул — молчит.

— Ну-у, — староста пожимает плечами. — Прав ты, пожалуй, князь, раз правда у каждого своя, то истину надобно судебным поединком искать. Пусть боги покажут, кто правду говорит, а кто кривду.

Я напрягаюсь — судебным что? Каким еще поединком? Что за хрень очередная? То, что хрень — у меня сомнений нет, потому что от лица Доброжира отливает красный цвет, значит, голова ситуацию вновь под контроль берет и рассчитывает в свою пользу дело выправить. Понять бы только в чем этот самый судебный поединок заключается? Типа адвокат против обвинения? Или как тут устроено в подобных случаях?

Собравшиеся, которые уже запутались в происходящем — довольно гудят. Им идея решения затянувшегося спора через судебный поединок нравится.

— Воспользуешься правом на поединок? — Доброжир обращается к Мирославу. — Или признаешься таки, что рожь бил и на голод селение наше обрек?

— Воспользуюсь, — соглашается тот в эту же секунду. — Я ржи в глаза видеть не видывал! И слово даю, что не портил ничего!

— Тогда пусть нас боги рассудят!

Староста находит в толпе дреговичей того самого брюнета с фингалом и подзывает его к себе.

— Иди ка сюда, Павлуша.

— Я? — Павлуша растерянно выходит в центр лобного места. — А чего я то…

— Как чего, ты свидетелем у нас идешь, — говорит Доброжир. — Твои слова, что этот Мирослав нечистый? Вот и отвечай.

Одновременно берет у одного из княжеских дружинников копье и вручает оружие брюнету.

— Э…. — протягивает брюнет.

— Надо, Павлуша, — берет его за плечи голова. — Он без оружия и с кривдой пришел.

Брюнет к копью примеряется, пытается понять, как оно в руке сидит. По лицу его вижу — сам напуган до смерти, но раз Доброжир сказал, раз кривду этот пришлый говорит…