Скандинавский детектив. Сборник
Шрифт:
— А сегодня мертва,— добавил я.— Не теряйте даром времени и скорее заказывайте. А то они уже убирают бутылки.
Хилдинг сделал знак бармену, и тот кивком дал понять, что видит. Все было как обычно. Необычным было только жужжание у меня в голове. Но я уже привык не обращать на него внимания. Главное было то, что на земле прошли еще сутки, а за это время многое успело случиться.
— Я вижу, у тебя пустой стакан, — заметил Хильдииг. — Может, угостить?
— Сегодня угощаю я. Я закажу гимлит, и пусть все будет как вчера.
Он поспешно улыбнулся, и улыбка застыла в уголках его губ. Потом
Бармен принес стаканы с гимлитом. Я расплатился, и он снова, крадучись, ушел за стойку.
— Несколько минут назад здесь были братья Бруберги, — сказал я.
Улин спокойно потягивал гимлит, потом сказал:
— Мне тоже сегодня пришлось побеседовать с прокурором. Чертовски нудный тип! Я слышал, это ты нашел Марту?
— Я.
Она вдруг выглянула из-под умывальника и посмотрела на меня. Но я тут же загнал ее обратно, надеясь, что сегодня она больше не отважится досаждать мне своим присутствием.
— Мы о ней говорили, — вздохнул Улин, — но так ничего и не выяснили.
— Мы тоже ничего не выяснили, — ответил я.
Он прищурил глаза и быстро взглянул на меня. Я тут же перешел в наступление.
— Вы сказали Брубергу, что вчера вечером Марту не встречали? — спросил я.
— Да, сказал. — Он очаровательно улыбнулся. — Он хотел поймать меня на этом, а потом оказалось, что это исходит от тебя. Ты, видимо, неправильно меня понял. Об этом я сказал Брубергу. Мы встретились с Мартой после следственного эксперимента.
— Кроме того, вы ему сказали, что я был пьян. Как не стыдно! Зачем это?
— Не помню, чтобы я это говорил, — ответил Хилдинг. — Во всяком случае, слова «пьян» я, по-моему, не произносил. Я только сказал, что мы сидели в баре, беседовали и пили гимлит.
— Но от гимлита не опьянеешь, — буркнул я и сделал глоток. Гимлит был кисловатый и по вкусу напоминал недозрелый крыжовник.
— Значит, вы провожали Марту не от филфака, а до? — уточнил я. — И она отправилась туда после следственного эксперимента?
Он немного подумал, посасывая свою большую светлокоричневую сигару, а потом кивнул.
— Вы уверены, что я неправильно вас понял?
Он долго и подозрительно смотрел на меня. Потом он снова расплылся в улыбке. Однако меня уже начинало тошнить от этого оскала белых зубов. Интересно, зубы у него свои? Для своих они слишком красивы.
— Что ты хочешь сказать? — спросил он.
Его ложь уже перестала быть правдоподобной, хотя сам он, похоже, этого и не замечал.
— Я хочу сказать то, что сказал, не больше и не меньше. И, по-моему, выражаюсь достаточно ясно.
— Другими словами, ты обвиняешь меня во лжи? — до: гадался Хилдинг. Судя по виду, он вовсе не был оскорблен, а только посмотрел на
меня из-под густых бровей, затянулся и выпустил маленькое колечко дыма. До поры я решил не накалять обстановку.— Ну, от этого я далек. Вероятно, вам нужно верить. Возможно, я просто ошибся.
Теперь я лгал столь же неправдоподобно, как и Хилдинг. Он по-прежнему косился подозрительно и сухо бросил:
— Да, ошибся.
Потом снова улыбнулся своей надоевшей мне улыбкой и сказал уже спокойнее:
— Память — вещь ненадежная, спутать ничего не стоит.
Я подумал, что спутать «от» и «до» не так легко. Но чтобы как следует прижать его, мне надо было еще кое-что узнать. Выяснить, что делала Марта вчера после следственного эксперимента. Я извинился, вышел и позвонил Эрнсту Брубергу.
— Алло, это опять я. Извините, что я звоню так поздно, но мне могут понадобиться некоторые данные. Мне нужно знать, что делала Марта Хофштедтер после следственного эксперимента.
Некоторое время Бруберг молчал. Потом спросил, где гарантия, что я не продам эти сведения какому-нибудь газетчику. Однако мне удалось убедить его, что я никак не связан с газетами, и меньше чем за десять минут он рассказал мне все, что следовало из показаний Германа Хофштедтера, Петерсена и Бергрена.
— А что вы сами делали вчера около половины десятого? — нахально спросил я.
— Провожал прокурора, — ответил он. — И примерно в это время мы находились возле инфекционной больницы. Лучшего алиби не придумаешь.
Я согласился, поблагодарил его, пожелал доброй ночи и вернулся к Хилдингу.
Потом мы стояли на Фюристорге. Было холодно, сыро и мерзко.
— Может быть, поедем ко мне и чего-нибудь выпьем? — предложил Хилдинг.
— Спасибо, неплохая идея.
— Возьмем такси.
Мы направились через площадь к стоянке такси. Вдруг со стороны площади Святого Эрика появилась машина. Она неслась на огромной скорости, и мы метнулись на тротуар, чтобы не попасть под колеса. Это была белая «Джульетта спринт».
— Гоняет, как сумасшедший, — буркнул Хилдинг.
— Вы его знаете? — спросил я.
— Еще бы! Это Йоста Петерсен.
Хилдинг жил в огромной старой вилле — жутковатой постройке из камня и дерева, ровеснице века. Она стояла в самой глубине запущенного сада, со всех сторон обнесенного живой изгородью. Изгородь с годами становилась все гуще. Теперь сад был бережно окутан зимним мраком и погребен под снегом. Снег здесь никто не убирал. И лишь узенькая тропинка бежала от ограды до крыльца.
— Вы живете здесь в полном одиночестве, — заметил я.
Мы стояли в темной узкой прихожей и снимали верхнюю одежду. На одной из стен было зеркало до потолка. Стекло было мутное и грязное. У зеркала стоял низкий столик, а на нем — давно не мытая пепельница и телефон. На второй этаж вела широкая деревянная лестница. Кроме входных дверей я заметил еще по одной с каждой стороны. Воздух в прихожей был спертый и затхлый.
— Тут просторно, — заметил я.
— Да, места хватает, — кивнул хозяин. — Ты знаешь, наверное, что я был женат. Моя бывшая жена и дети живут сейчас в Салабакаре.