Сказ о тульском косом Левше и крымской ай-Лимпиаде

– Молодцы, чудо-богатыри! – на глаза казака Платова ажно слезы навернулись.

Зрители также дружно закричали, заулюлюкали и забросали в воздух шапки и треухи, граф Г. обнял и поцеловал Лизу жарко как никогда ранее, уже готовились награды, медали, кубки и призовые, словом поднялась необычайная суета. Один Левша, стоявший тут же неподалеку в перелеске близь финишной черты, скромно помалкивал.

Разгадка той скромности была весьма проста – всю предыдущую ночь он со товарищи набивал на валенки иностранцев особые малозаметные железные подковки, подковав их таким образом на манер блох. Принакупивши русских сувениров иноземные бегуны хромали на об ноги и не понимали в чем дело.

– Доннерветер! Карамба! Милль дьябль! – раздавалось над Медведь-горой сегодня постоянно, как на палубе пиратского корабля в Твердиземном море, но ничто не помогало. Ноги в подковах прилипали к скрытым под снегам слиткам магнитного железняка, (названного по имени мифического греческого пастуха Магнеса) с уральской Магнитной горы, уложенным Левшой со своей бригадой шабашников вдоль всей прямой перед финишем и заблаговременно присыпанным снежком, так как мастер не надеялся на местные природные снегопады.

В стане противников царил траур, все разбрелись по кабакам.

– Нихт ферштейн! Сам добавлял нашим в пиво приободряющие таблетки, а толку найн! – жаловался немецкий лыжный наставник приятелям.

Англичане бродили по Ялте и Алуште толпами, останавливаясь только чтобы заправиться новыми порциями виски, с горя не брезгуя и беленькой, с бутылкой не расставались и во сне и притом горланили «Боже, храни королеву». Немцы пили водку и запивали пивом, но не закусывали, предпочитая наедаться сосисками с кислой капустой до пьянки, шнапс разливался и распивался тщательно и аккуратно. Шведы хлебали водяру из сувенирных русских кукол, поляки обожали разбавлять алкоголь яблочным соком, прикладывались и к медовухе. Даже японцы с китайцами впали в пьянство, хотя им в лыжном спорте вроде бы и вовсе ничего не светило.

– Правильно, нехай свое собственное сакэ с горя пьют! – припечатал их суровый Платов. – Нам бы сейчас только на санках выехать, и медальный зачетец наш будет!

– А ежели кто догадается и скажет что это есть не совсем честно и благородно? – вопросил граф Михайло аристократическим чистоплюйским голосом.

– Пускай завидуют молча! – отрезала Лиза и гневно посмотрела на графа сверху вниз, хотя в росте значительно ему уступала.

– А маловерам этим, кто не верит в наши успехи – лучше такой медку с лимоном навернул бы, может тогда хоть одну б бабу прищемил да с нее и увидал светлое будущее! – резюмировал Платов и велел свистовым ставить походный трехведерный самовар.

И верно – двухнедельные ай-лимпийские игрища уже подходили к финалу. Глядя на успех лыжников, прежде не радовавших, приободрились и все другие члены ай-лимпийской команды. Саночники стали шибче вспрыгивать на санки и разгонять их по ледяному желобу, стрелки переставши расчищать ружья кирпичом били без промаха, хоккейных дел мастера и то подтянулись, улыбнулись, вставили железные зубы заместо выбитых в ледяных баталиях и исхитрились-таки набросать шайб соперникам, завоевав огромный тульский кубок самоварного золота.

Снежный человек, лохматый, весь заросший шерстью, но как и прочие в красно-белой форменной соборной одежке и без лыж всех обгонял как стоячих, за что тоже заполучил золотую медаль, которую тут же надкусил огромными кривыми зубами для верности. Даже вооруженные мушкетами бабы-лыжницы Пухлера – и те эстафетою выиграли, перебегав и перестреляв половину норвежек и шведок.

– Хорошо пошла, ну-ну-ну, вот-вот-вот, – приманивали удачу как рыбак рыбку наши болельщики, хотя такого слова еще и не было.

– Ну что, подсчитаем – золотых столько-то, крупных, серебряных столько-то, помельче, медных, оловянных, деревянных, стеклянных… – рапортовал столоначальник, но чувствовал что на радостях совсем зарапортовался. Тут как раз вспомнили что еще ранее ай-лимпийский комитет торжественно поклялся будто медаль получит каждый четвертый российский атлет, вот только мудро не сказал какую именно.

– Что ж, господа, рад что вы во-время исправились и подтянулись, и в последний момент вместо Сибири выбрали места более теплые и близкие! – поощряли ай-лимпийцев государевы ревизоры – граф Нессельроде и прочие вельможи.

Однако же количества золота было еще явно недостаточно – все решала прямо одна медаль.

– Ох обойдут они нас на крутом повороте, ох обойдут, – стонал Платов как будто у него снова заболел любимый зуб.

– Да, приходится признать что прочие нации также проявили удивительную прыткость, – подытожил и граф Михайло.

– Не обойдут – я сама об этом позабочусь! – уверенность Лизы Лесистратовой в конечной победе прямо заражала и поражала. – Будет и на нашей улице в ай-лимпийской деревне праздник!

И праздник состоялся. Дело заключалось в том что предстояло соревноваться на санках, в кои запряжены были на русский манер тройки лошадей. Лиза воспользовалась тем олимпийским правилом что в этом соревновании имели право участвовать хозяева лошадей, а не жокеи, а повелось это еще с древнегреческих времен. Впервые данную лазейку в правилах использовала сестра царя Спарты – и впервые же выиграла Олимпийские игры. Теперь оставалось только превзойти сей рекорд на зимней дороге.

Лизина тройка орловских рысаков выглядела очень представительно, все подобраны в масть, один к одному, коренник конечно покрупнее, Хреновского конного завода, по кличке Полосатый Пегас. Соревнования троек устраивали в России даже и на гипподромах, причем равнодушных вовсе не оставалось.

Лесистратова давно уже хотела прокатиться с ветерком по снежку и похвастать своим умением да все как-то возможности не подворачивалось. Теперь же случилась не только оказия но и обязанность, а так как Лизе приходилось когда-то много кататься по казенным делам и даже самой управлять упряжкой и за кучера и за фельдъегеря по мере выбытия тех из строя, то она могла тягаться даже с опытными жокеями. Кроме того она втайне уже каталась по ай-лимпийской дороге, правда ночью и без зрителей, с факелами, так что пару раз чуть не сорвалась в пропасть.

Однако тут зрители буквально аплодировали каждому рывку лизиной тройки. Кони ржали на ходу и били копытами куда ни попадя, соперники начинали расступаться, потому что Пегас, которого грубый Платов прозвал Матрасом, вообще не терпел конкуренции и расталкивал всех соперников направо и налево. Надо сказать что регламент предписывал соревноваться именно на санных тройках, к чему иноземцы вовсе не привыкли, запрягая коней попарно или же цугом, так что и тут мы имели преимущество и удачно его реализовали – как ни кричали иноземные жокеи иностранные ругательства, как ни нахлестывали лошадок – ничего не помогало. Упряжка под чутким управлением Лесистратовой выписывала такие фигуры и закладывала такие виражи что все и близко подъехать боялись.