Сказание о распрях 2

И очень сильно сдружился Бренн с одним из южноземельских субантропов, с которым виделся лишь во время приёма пищи. Сей юнец был из племени гебиру; отлично бегал и всегда был весел. Его белоснежные зубы, его улыбка как-то подбадривали Бренна, а его кожа, цвета угля, совсем Бренна не отпугивала. Субантроп не знал своего собственного имени, и Бренн про себя окрестил его Бегунок. И Бегунок этот был отменным болтуном – да таким, что рот у него не закрывался даже во сне! Днями, ночами он рассказывал про свою родину, про их традиции и обычаи, про шаманов и про то, что шаманы их могут впадать в пограничное состояние и не брезгуют человечиной.

Вторым для Бренна другом стал малец из племени скуловидов, которого Бренн прозвал Швырок-Кувырок, потому что тот клал всех на лопатки шутя – разве что кроме самого Бренна, который то выигрывал у степчанина, побеждая, то присуждали им ничью.

Третьим другом был пухляк из племени щелеглазок – весьма вдумчив, оказался он. На досуге познакомил он Бренна с шахматами, шашками и нардами, а также научил готовить пищу самому. Так его и прозвали – Несисяй, так как всё время пухляк был или занят своими думами, медитируя («не сейчас»), либо отпаивал всех ароматным напитком («неси чай»).

Четвёртым, как это ни странно, был урождённый этих мест – хемантроп по прозвищу Песочник. Этот амулетинец грезил о коврах, о своём собственном торговом караване, состоящем из множества верблюдов, и о многом другом.

Пятым, и последним другом для Бренна являлся представитель племени красномазых, который твердил одно и то же, а именно: вначале были драконы, и однажды драконы вернутся. Все расценивали это как некую внутреннюю философию иностранца, и не возражали. Но истории про драконов от него просили все.

Подошёл день, подошёл час: вот, скоро Бренну четырнадцать. И уже выбран удобный момент, дабы сбежать, ибо видел он, в каких условиях трудятся настоящие рабы. И поспешил сообщить он обо всём друзьям. Но уж настолько он им доверял, в душе одиночества боясь, что за восемь лет пребывания в городище Хэджидж (в который его продали с торгов в Истязакии), не разглядел он гнили. И вот: донёс на него тот, кому всецело доверял, и заточён в зиндан. И побивали, и секли, и морили голодом норда-наглеца. При этом надобно заметить, к нему применяли исключительно физическое воздействие: никаких словесных оплеух, никаких нападок. Молча замуровали, молча еду подавали. А Бренн проклинал себя за доверчивость, и страсть как переживал за сестру, которую именовал не иначе, как Васильком. Василёк же, будучи привязанною к брату, выглядывала каждый день, и томилась думою, потому что перестал её Бренн навещать – откуда ей было знать?

Возможно, шар земной действительно не имеет углов – или существует вселенская справедливость: предавшим Бренна «друзьям» их действо вернулось бумерангом. Рассорились они все меж собою, и братство их распалось навсегда; ныне каждый ходит, бродит по отдельности.

Однажды, когда Бренна вели по тёмному подземельному коридору, он изловчился, и дал дёру – и вот, ныне на свободе, но всё ещё на вражеской земле.

Бренн прятался, как загнанный зверёк, несколько суток, пока не удостоверился, что погони за ним больше нет. Он выбрал день и выбрал время; переоделся и поспешил к сестре. И приставив надсмотрщице, нож к горлу, отобрал у неё перепуганного насмерть восьмилетнего ребёнка, выбрался обратно и был таков.

– Почему так долго? Ведь обещал не покидать.

Бренн же, держа сестру за руку и направляясь, куда глаза глядят, вдруг остановился, присел перед Васильком на корточки, провёл ладонью по заплаканному лицу девочки и сказал:

– Мы обязательно выберемся отсюда; обещаю. Как только я дойду до наших мест, я построю для нас с тобой дом. Я устроюсь на любую работу, чтобы ты не нуждалась ни в чём. Я сделаю всё, чтобы Василёк поступила в Высшую школу магии и волшебства.

– Разве есть такая? – Заметно оживилась девочка, округляя от удивления глаза.

– Я найду, – Улыбнулся ей в ответ Бренн.

Но на самом деле оптимизм Бренна склонялся к прозрачности – на что-то надо было жить, хотя бы первое время. На них махнули рукой, их больше не преследуют – но надолго ли?

Закутавшись в лохмотья, дабы их не спалило жгучее южное Солнце, дети продолжали бродить по городским улочкам в надежде на то, что какая-нибудь из них выведет их в безлюдные места. А уже оттуда, ориентируясь по звёздам, двигаться в северном направлении.

– Хочу, – Кивнула Василёк в сторону диковинных фруктов, проходя мимо базара – сегодня на площади устроили ярмарку; все купцы, все торговцы зазывали люд, расхваливая свой товар.

– У меня нет ни гроша, – Развёл, было, руками Бренн.

– А так нам не дадут? – Надула губки девочка.

– Не дадут, Василёк. – Вздохнул Бренн, продолжая держать сестру за руку.

– Иду на запах! – Нашлась вдруг девочка, и пошла вперёд, уводя Бренна за собой. – Если хорошо попросить – может, и перепадёт чего?

– Куда ты меня тащишь? Прекрати немедля. – Промямлил брат, но Василёк оказалась слишком упрямой, непоколебимой.

На базаре же чего только не было: и фрукты, и овощи, и специи, и целебные кустравы, и ковры, и дорогие ткани, и драгоценные камни! Также и звериный рынок, где в клетках томились самые разные забавные зверушки.

Народу на площади становилось всё больше и больше, и Бренн, мудрствуя лукаво, рассудил, что, если их всё-таки по-прежнему ищут – в толпе можно затеряться, и это раз; девочка очень хотела есть, и быть может, удастся подобрать с земли какое-нибудь завалявшееся яблоко, и это два. Ибо на кражу Бренн был готов лишь, в крайнем случае.

Василёк подошла ближе к той части базара, куда так стремилась изначально – се, стоит она пред корзинами самых разнообразных фруктов, что так освежают и бодрят в любой из знойных дней.

– Тё-ё-ё ето тако-о-е? – С превеликим интересом протянула Василёк, разглядывая невидаль, и жадно при этом облизываясь. – Тё ето, а?

Разумеется, она произнесла свои фразы на амулети (ведь восемь лет жила средь них) посему торговец запросто её понял, и, нагнувшись ближе, огромными ручищами начал доставать из каждой корзины по одному экземпляру, расписывая его достоинства.

– Это есть кокко, малыш, – Крутил на одном пальце торгаш большое, чёрное и очень тяжёлое яйцо. – Ежели разбить о камень, али само упадёт с пальмы, то получишь два горшочка белой водицы, прекрасной утоляющей жажду.

– Кока! Кокочка! – Ребёнок был счастлив и хлопал в ладоши.

– А вот это – пузис; видишь, пузатый какой? Оттого и пузис. – Держал в руках купец нечто похожее на тыкву. – Он очень полезный, а ещё из него можно сварить кашу.

– Беру! Беру! Всё заберу!