Сказание об Агапито Роблесе

Сержант хорошо знал, кто распоряжается в Янауанке. Он поглядел на судью, потом на Маку, потом опять на судью.

– Действовать, доктор?

Остолбеневшие гости замерли. Но судья не смотрел на них. Он колебался, он задыхался от стыда, он шатался. И все же, едва ли не при смерти, судья выдавил:

– Действуйте.

Полиция предъявила Маке обвинение в «оскорблении судебных властей». Судья надеялся, что младший лейтенант Тарамона поймет, в какое невыносимое положение он попал. Так бы оно и было, если бы младший лейтенант в свою очередь не оказался в положении еще более невыносимом. «Ибо мы вынуждены с глубоким прискорбием сообщить Вам, господин Префект, что те, кому поручено бдительно охранять порядок в нашем городе, первые его и нарушают». Кроме всего прочего, в обязанности младшего лейтенанта Тарамоны входил личный рапорт командованию 21-го военного округа через каждые две недели. Заодно он обычно привозил деньги для выплаты жалованья полицейским всей бывшей долины реки Чаупиуаранга. На борту «Уаскара» злая судьба столкнула младшего лейтенанта с тремя шулерами, которые без всякого почтения к мундиру предложили:

– Не хотите ли, господин младший лейтенант, сыграть в покер по маленькой?

– Пожалуй. Просто, чтоб убить время.

– Ставка – пять песо золотом.

– Набавляю.

– Ай-ай-ай!

На пятнадцатой партии ставка дошла до сотни солей. Прекрасная погода и пиво бодрили души. Когда на горизонте показалась Янауанка, младший лейтенант Тарамона проиграл уже пятнадцать тысяч.

– Подходим к Янауанке! – объявил матрос.

– Как же мы, на том и покончим, я и не отыграюсь?

– Мы бы с удовольствием продолжили партию. Только где, господин младший лейтенант?

– А почему бы не зайти в клуб?

– Если вы угостите перчиком, господин младший лейтенант.

Младший лейтенант не отвечал на приветствия полицейских следивших за разгрузкой в порту. Глядя на лицо своего начальника, стражи порядка заподозрили неладное. Через некоторое время Собенес, дежуривший в клубе, подтвердил их подозрения – он сообщил, что младший лейтенант проиграл двадцать тысяч солей то есть две трети подотчетной суммы. Полицейские забеспокоились.

– Чего там ждать, черт побери! – воскликнул Астокури. – Оцепить клуб, и все тут!

От Полицейского управления до клуба через каждые пятьдесят метров расставили часовых. Клубный лакей приносил вести от Собенеса. Все Полицейское управление пристально следило за ходом игры.

– Как там наш лейтенант?

– Проигрывает.

– Как дела?

– Выиграл пять тысяч.

– Ну как, выигрываем мы или проигрываем?

– Отдыхают. Умитас едят.

К десяти вечера младший лейтенант проиграл последнюю тысячу солей и поставил на карту золотые часы, подарок отца. Шулера из вежливости согласились.

– Он не имеет права, – ворчал капрал Бехарано.

– Что мы будем есть целый месяц? – спрашивал рядовой Пас.

– Такие вещи следует запретить, – сказал расстроенный рядовой Ромуло.

Сержант выпрямился, лицо его пылало гневом.

– Они и запрещены! Азартные игры запрещены, черт побери! Приготовиться к облаве!

Через несколько минут с пистолетами в руках полицейские ворвались в клуб. Они явились как раз вовремя.

– Руки вверх!

– В чем дело?

– Все к стене, черт побери! – крикнул сержант Астокури.

– Вы что, не видите, здесь ваш начальник? – сказал нахальный шулер.

– С вашего позволения, господин младший лейтенант, азартные игры запрещены. Я по закону обязан приступить к конфискации. Прошу вас не препятствовать изъятию суммы, являющейся доказательством состава преступления.

Полицейские четко выполнили свои обязанности, они конфисковали 53 512 солей, каковая сумма привела в изумление самих шулеров, ибо банк не превышал 25 тысяч. Без гроша в кармане отправились шулера в кутузку, откуда вышли лишь через двадцать четыре часа, получив весьма строгое внушение от сержанта Астокури. Младший лейтенант спал мертвым сном. На другой день, в час дня, он явился в управление. Еще из-за дверей услышал он звуки печального вальса. Во дворе Мака, окруженная генералами, пела о безнадежной любви. У младшего лейтенанта пересохло во рту. Он повернулся к сержанту Астокури.

– Как вы посмели арестовать эту даму, сержант?

– Сеньорита Альборнос обвиняется в оскорблении судебных властей, – пробормотал, запинаясь, Астокури.

– А вы и все остальные сукины дети, что живут в этом городе, обвиняетесь в оскорблении Красоты. Исчезни, окаянный!

Младший лейтенант поклонился.

– Сеньорита Альборнос, я прошу вас простить этих наглых глупцов, которыми я имею несчастье командовать.

Один из полицейских был отправлен с заданием доставить в управление утку с рисом и музыкантов. К вечеру веселье вышло из берегов. В шесть младший лейтенант послал за шампанским Ла Фури. В семь приказал очистить помещение. Остались только сам Младший лейтенант, Мака и ее генералы. Но тут история покрывается мраком. Одни утверждают, что при допросе обвиняемой младший лейтенант Тарамона стремился «увидеть истину во всей ее неприкрытой наготе», другие же говорят, что поскольку младшему лейтенанту «решительно нечего было скрывать», то обнаженную истину демонстрировал именно он. Так или иначе бесспорно одно: воспользовавшись растерянностью младшего лейтенанта, Мака переоделась в его форму и ускользнула. «Ибо иначе как же объяснить тот факт,, что преступница в мундире, фуражке и шинели лейтенанта полиции села на катер и направилась в Успачаку? Ведь для того, чтобы одеться, надо сначала раздеться, или чтобы раздеться, надо одеться». Младший лейтенант Тарамона целые дни ломал себе голову, не в силах понять, каким образом заключенная оказалась одетой в полицейский мундир и зачем явилась в таком виде в комендатуру 21-го военного округа с жалобой на «попытку соблазнить начальника полицейского отряда». Полковник Салата действовал решительно – жалобу он разорвал, а Маку пригласил почтить своим присутствием праздник по случаю дня рождения его тещи. О том, что произошло в ту ночь, забыть невозможно, даже если доживешь до глубокой старости.

Глава двенадцатая О том, какая беда может приключиться с человеком, который думает, будто 28 Июля бывает 28 июля

Исаак уговорил своего брата Хулио, что 28 Июля необходимо спраздновать именно 28 июля. Поначалу Хулио Карвахаль.

– Видишь ли, Исаак, сейчас у нас декабрь две тысячи сто девяносто второго. Весь Уараутамбо готовится к встрече Нового года. Сам отец Часан собирается служить рождественскую мессу вцеркви Янауанки.

Исаак заглянул в старый календарь.

– Сейчас июль тысяча девятьсот шестьдесят второго. Через две недели – День Независимости. Именно двадцать восьмого ты должен отпраздновать двадцать восьмое!

Хулио не понимал.

– Сколько у тебя учеников?

– Тридцать.

– Устрой с ними парад по случаю 28 Июля.

– Ладно, братец.

– Ты понял?

– Понял, братец.

Хулио Карвахаль работал учителем в школе Уараутамбо. Слуги поместья, видно, умели вкусно готовить – как-то раз они угодили судье Монтенегро, он пришел в хорошее настроение и приказал открыть школу. Пеоны думали, что приказ этот долго ещепролежит на утверждении, но по неведомым причинам судья не только выстроил школу, но даже нанял учителя – Хулио Карвахаля, уроженца Янакочи, дрожавшего прежде от холода в школе Хупайкочи.

– В Уараутамбо ты будешь есть мясо и пить молоко, – обещал Арутинго Хулио. В конце концов он уговорил его перебраться в поместье.

– А какое жалованье, дон Эрмихио?

– Тебе дадут участок земли, можешь сеять, что хочешь, можешь завести овец, кур.

– А жалованье, дон Эрмихио?

– Триста в месяц.

– Я работаю в Хупайкоче, и государство платит мне четыреста.

– В Хупайкоче каждый день выпадает снега на метр глубины. А в Уараутамбо солнышко светит.