Сказания о недосказанном
Шрифт:
Да, и ещё, совсем недавно, кошмар, а не случай…
– Ехал себе, мужик, ехал тоже оттуда с Тампери, и вдруг на дорогу вышел олень. У финнов вдоль трассы сетки. А у нас хренушки, и вот он врезался в этого оленя. Пришёл, глянул олень готов.
Ясный день, на его проезжей части, ближе к кювету стоял этот и горевал, а тут, встречный, кто его знает, куда он взирает, как не заметил, как не увидел, такую малу кучу и, со всего, врезался в мужика, лежащего оленя, и машину.
Сам здоров, почти, ничего, подушки спасли, а тот олень и мужик, готов, машина в лепёшку, и того и другого. Счёт два на два,
– Хватит, дед, и так мороз по шкуре бегает. Сейчас о плохом, не нужно и так с мотором не лады, так что держим ухо востро.
– Давай, давай, молись, от всех и за всех защищай, и мороза и этих аномальных мозгов и, погоды…
– Не было такого у меня ещё ни разу. Джип, всё – таки, а не карикатура на машину твою, жигули, заглохнешь, хрен кто остановится здесь. Знаешь сколько уже на этом злом участке, каких – то полсотни километров. Уснули и надолго. Заглохнет и хрен кто остановится, поможет. Да и грабят. Свои же. Позорище. Вот и не останавливаются.
– Давай, даваай. Давай, вот родной. Всё. Норма. Прочихался. Поошёл, прокашлялся, бензин дерьмо. Вот шкуры. Чем они его разбавляют?! Вот, смотри, у меня шкура на спине пощла гармошкой. Это место как ты говоришь дурное. В газовую этих, бензиноглотателей. Коктейлями такими гробят моторы и жизнь.
– Ну что там, такой ты стал радостный?! С чего это вдруг. Видишь, как эти убивцы в гробу ворочаются? Да? Там, в твоих книжках подробно пишут, куда тебя определят, но тем, не спрятаться не смыться. Ох, и буудет им. Жаль не увидим этой сковородки, на которой пляшут петухи, а теперь эти грабители.
– Да нет, Серёж. Вспомнил, сынок приезжал.
– С Крыма?
– Нет, Орловская губерния. Учился он там.
– А мы уже жили, здесь, – Виппури, твой теперь и мой город герой…для таких, как мы с тобой.
– Ехал впервые, летом был в Крыму дома. Каникулы. Студент, а на зимние каникулы решил и нас порадовать.
– Что он у тебя маленький?
– Нет, скоро двадцать.
– А что ты его сынок, да сыночек.
– А у нас, на Украине было так принято.
… Приехали мы как то в Харьков, встретились отец, наш тесть, уже дед и его мама. Старенькая мама обнимает сына и говорит,
– Какой ты сухой. Шурка, ешь сало худенькое, с прослоечкой – поправишься.
– Маме сто два года, а Шурке сыну, восемьдесят уже было. Вот это сыночек, правнучки стоят и смеются. Смеются глупенькие.
– И мой сынок, поздний, поскрёбыш, как говорят пожилые люди – родился в Крыму, уже в очень зрелые годы. Теперь вот радуемся, думаем и что бы мы теперь без него делали… Пусто, без него, когда он не с нами. Дочь вышла замуж и уехала с внучкой. Одним сейчас ох скучно, ух, тошно…
– А он, сынок решил нас навестить и проведать, порадовать. Ехал первый раз и даже не сообщил телеграммой. Не предупредил. Приехал. Заходит. Мы таращим глаза – полчаса, как у рака на выкате, из орбит, не верили, не могли поверить своим глазам и головой, что сынок, вот он, он у нас, на этом севере.
– Угомонились. Смотрим на него, как на радугу любуемся. Сыын.
А он рассказывает.
– Сел в Питере на электричку, не спросил, сколько времени в пути, когда прибудем.
– Зима. Снег…
– За окном всё бело – ничего не видно.
Лес белый, снег белый. Снова лес как не на Земле. Час едем, бело. Два едем снег, снег, снег. Посмотрел на остановке, кроме снега никого и ничего, и, странно медведей ни белых, ни серых, ни конопатых, нет. Не видно. И не стучат лапами лохматые и голодные, по стёклам электрички не просят батончика или колбаску – как в Крыму,– сувенир, на память. Куда же их занесло, думаю. Мама родная. Разве можно тут жить, в такой круговерти белой и холодной. И это после того, мы ведь жили там, он родился в Крыму. Столько лет!– Ну, вот и остановка. Конечная. Город. Опять бело. Заснежено. Но потом понравился. Красивый. А как увидел башню,– Замок. Потом парк – Мон Репо. Сказал, я молодец, что приехал, увидел и победил такое, трудный переезд. Увидеть и пожить теперь здесь можно. Молодец, его тоже эти башни очаровали, да и я сам, когда увидел первый раз, сказал, я здесь буду жить. А сынок пропел почти шёпотом, думал, что это уже северный полюс, палатки дикарей, любителей стресса, и никакого города в снегу не увидел в первый час приезда.
***
– Ты мне про город и сына не путай мысли. Расскажи, чем кончилось. С пацанами и девкой.
– Ой, стоп, какие девки. Мотор!
– Ты что не слышишь мотор.
– Барахлит!
– Чихает.
– Стреляет…
– Слышу, слышу, видишь, газ давлю на всю катушку.
– Ну, милый, давай, немного ещё. Дома потом можешь уснуть хоть навсегда. Давай, милый шурши колёсами, старайся.
– Ну, тогда на. Немножко тебе глюкозы…
– Газ, жми с перекурами, прошибёт.
– Дави! Не забывай про газ…
– Заглохнет, не заведём.
– Такое уже у меня было. Кольца залегли. И у нас, наверное. Дави. Газуй до отказа!
– Серёж!
– Ну, нуу, пошёл…пошёл. Пошёоол…
– Уух,
– Пронесло…
***
– Ну ладно, давай свою отрезвиловку, с девочками.
– Да что. Всё обошлось и почти хорошо закончилось. Лечились все трое. Кто лечился? Вы, да нет те ребята, судостроители, а, да, вспомнил. Все трое работали, кто их, таких, – два года учить и потом уволить. Пусть отработают, за то, что хлеб государственный ели.
– Один, первый уехал. Уехал на Кубань, там жили его родители и дедушка с бабушкой, одногрупник, у него не пошло. Несколько лет ходил с бутылочкой. Сделали операцию. Вставили трубочку. И вскоре того отнесли.
– Куда?
– Куда, куда, не знаешь, куда носят. Своим ходом туда не ходят. Носят, да ещё и с музыкой. Но не Мендельсон. Моцарт. Или те ребята пели, обмывали это дело и запели,… врагу не сдаётся наш гордый Варяг, пощады никто не желает…
– Да ты брось, это что, правда?! Чтоо, правда. Ттакоее?…
– Кто его знает. Может его не долечили сразу. И пошло. А может инфекцию занесли, подарили. Да, во время операции.
– Фу, да ну тебя. Брось такое говорить.
– А что у него было.
– Обыкновенный, и как его зовут, навек осталось тайной, а сейчас три дня и давай снова…
– Ты это брось.
– Ага, брось, пенициллин ещё был только в проекте…
– Вот так медицина у вас в Крыму.
– Да неет, это на Кубани.
– Нихрена себе.
– Серёжа, не удивляйся, от малярии концы в воду прятали.