Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

В более поздней записи, датированной 24 апреля, днем, когда ей исполнилось двадцать шесть, она пишет, что впервые более чем за двадцать лет отец позвонил ей, чтобы поздравить с днем рождения. Мы говорили недолго, кратко сообщала она, похоже, он был взволнован.

Это был последний разговор Ауры с отцом.

5

Время от времени мне снится моя фотография, сделанная, когда мне было пять. Я сижу на краю деревянной изгороди. Тень гигантского дерева на заднем плане защищает меня от невидимого солнца. Таково содержание документа, написанного по-английски и сохраненного под именем Toexist.doc[8] на компьютере Ауры. Каждый день я находил среди ее файлов что-то, чего еще не читал. Я был очень тронут, узнав, что ей снилась эта фотография, потому что мне она тоже не давала покоя; я даже перетащил ее с рабочего стола Ауры на свой. Пятилетняя девочка на фотографии одета в мятые джинсовые брюки и розовую футболку. Ее черные волосы, стриженные под горшок, как у уличного мальчишки, блестят в свете невидимого

солнца, рваные пряди челки спадают на глаза, а мочки ушей оттопыриваются. У Ауры были большие уши, у меня тоже. У нашего ребенка наверняка были бы гигантские уши. Изгородь настолько высокая, что забраться наверх и оседлать ее, должно быть, само по себе казалось маленьким подвигом. Поэтому выражение ее улыбающегося лица со сжатыми губами можно было бы принять за знак глубокого удовлетворения. Но ее лицо кажется столь доверчивым и невинным, что невозможно не проникнуться одиночеством и ранимостью этой маленькой девочки, а темная масса листвы и толстые змееподобные ветки над ней только усиливают это впечатление.

Наверное, было бы крайне несправедливо по отношению к Ауре выискивать в каждой ее детской фотографии предзнаменования рока. Но даже когда она была жива, при взгляде на этот снимок во мне просыпалось желание ее защитить. Я дразнил ее, изображая легкую улыбку сомкнутых губ, округлявшую ее щечки, беспомощно доверчивое выражение глаз. Я говорил, что она до сих пор так и выглядит.

Как я выгляжу? — спрашивала она иногда, и я делал такое лицо, а она отвечала: не-е-ет, неправда. И мы покатывались со смеху.

Я отыскал еще один документ под названием Elsue~nodemimadre.doc:

МЕЧТА МОЕЙ МАТЕРИ

Моя мать мечтала, что я стану профессором, специалистом по французской литературе. Взрослея, я методично и целенаправленно делала все, чтобы разбить эту мечту вдребезги. Мои предки были с мексиканских равнин Бахио, и у меня полностью отсутствовали способности к языкам, свойственные моему прадеду, однако ничто из этого ее не смущало. Вот почему, когда я сообщила, что собираюсь получить ученую степень на кафедре испаноязычной литературы в Нью-Йорке, бокал, из которого она потягивала бордо, хрустнул в ее руке, после чего она устроила скандал в ресторане, где мы обедали блинчиками с начинкой «четыре сыра».

6

Я — воздушный шар, летящий вокруг Земли. Никто ни разу не брался за мою веревочку, чтобы притянуть меня к себе. Мне так трудно, послушай, так невыносимо трудно спуститься на землю. Порой мне кажется, это от того, что я мало ем. В Брауне я встретила девушку, рассказавшую, что у нее анорексия: она поведала о себе все, и я поняла, что она практически мой двойник.

Я снова вернулась в Мексику. В новую квартиру моей матери. Меня ждет нелегкий год.

Я ни в чем не уверена.

Аура вернулась в Мехико в начале декабря, после заключительного семестра в Брауне. Тогда она и сделала эту запись. Ей было грустно, она чувствовала себя растерянной, будущее пугало ее. Я тоже был не в восторге от своей жизни в Бруклине; прошло уже пять лет, с тех пор как я расстался с девушкой, и за все эти годы у меня не появилось хоть сколько-нибудь постоянной любовницы. По дневнику Ауры я могу проследить ход ее невинной жизни в течение этих месяцев, с нашей первой встречи в Нью-Йорке и до момента, когда, переворачивая страницу, вы ожидаете увидеть нас влюбляющимися друг в друга, но тут записи Ауры обрываются, будто она не смогла поверить в то, что случилось потом, и прекратила вести дневник, как оставила бы незаконченным роман со слишком неправдоподобным сюжетом. В годы, когда мы были вместе, Аура вела дневник нерегулярно. Эта записная книжка была последней из дюжин, исписанных ею с шести- или семилетнего возраста. Тогда она обычно писала ночи напролет под одеялом при свете карманного фонарика, пока ее сводная сестра Катя спала на соседней кровати.

Через несколько часов мы уезжаем в Гуанахуато на Рождество.

Еще темно, но где-то там вдалеке, за Периферико, уже начинаются вечные пробки: словно из-под земли доносятся пронзительные гудки труб болельщиков, барабанная дробь и рев переполненного футбольного стадиона.

Новая квартира Хуаниты располагалась на девятом этаже многоэтажного здания, примыкавшего к Периферико — автостраде, пересекающей город с севера на юг. Очевидно, было около пяти утра. Аура ночевала на раскладной кушетке в кабинете. Она, должно быть, сидела в постели, дневник в кожаном переплете на приподнятом бедре, взъерошенные со сна волосы, мягкая линия рта, подрагивающая в пальцах ручка, глаза устремлены на страницу, застыли в разлитой тишине утра, словно пузырьки в строительном уровне. В дальнейшем мы с Аурой провели на этой кушетке не одну ночь; правда, если ее отчима Родриго не было дома, а не было его постоянно, я спал в кабинете один, в то время как Аура ложилась вместе с матерью. В дневниковых записях или в воспоминаниях Ауры об отчиме он фигурирует в основном как «муж». Хуанита редко удерживалась от соблазна как-нибудь уколоть его в своей язвительной манере: речь могла идти о деньгах (у него их нет), политических взглядах (левые), амбициях (их отсутствие) или даже интеллекте (ниже, чем у матери и дочери). Родриго же славился способностью выносить подобное обращение: внешне спокойный и неколебимый как скала, внутри он кипел и был готов взорваться. Однако я точно могу сказать, что он любил Ауру, гордился ею и всегда был добр ко мне. Мы часто обсуждали американский футбол. Он почему-то был ярым болельщиком «Кольте». Однажды в воскресенье мы смотрели игру плей-офф между «Кольте» и «Пэтриотс» в «Хутерс» на Инсургентес-авеню. Когда чуть позже Аура и Хуанита присоединились к нам, чтобы выпить пива с бургерами, они обе ошарашенно уставились на шустрых молоденьких официанток в вызывающе коротких шортах, сновавших на роликах мимо огромных светящихся экранов с полными подносами над головой. Хуанита погрузилась в воспоминания о том, каким дьяволенком на роликах была в детстве Аура: она описывала ее прыжки и развороты на парковке в Копилько так, будто речь шла о звезде Олимпийских игр. Единственное, что я помню: в тот день я получил огромное удовольствие от принадлежности к самой обычной семье. Вряд ли мне когда-нибудь снова доведется испытать это чувство.

Но в эти предрассветные часы, за несколько дней до Рождества, когда Аура, едва вернувшись домой из Брауна, сидела с дневником на кровати, меня еще не было в ее жизни. За окном, словно бескрайняя ночная гавань, клубился невидимый воздух долины Мехико: горящие огнями крыши редких высоток походили на стоящие на якоре футуристические китайские джонки, теле- и радиобашни напоминали светящиеся краны и мачты, а на горизонте раскинулись иссиня-черные Сьерра-Ахуско. Около получаса она наблюдала, как горы медленно выплывают из беззвездной тьмы, неровный ряд остроконечных пиков окутывается серебряным сиянием, а в небе появляются малиновые мазки; утренняя заря

неспешно окрашивала склоны голубыми фосфоресцирующими чернилами, обнажая сосновые леса, извилистые ленты дорог и пестрый ландшафт. Аура подробно описала это в дневнике. Всю свою жизнь, размышляла она, в Мехико, Гуанахуато и Такско — возможно, и в Сан-Хосе-Такуая, хотя этого она не помнила, — просыпаясь, она видела за окном горы. Затем последовали голый горизонт Остина и похожие на кексы холмы Провиденса. Что же будет в следующем году? Хочется верить, что небоскребы и мосты Нью-Йорка. За время учебы в Брауне она трижды была в Нью-Йорке, считая поездку с матерью, и каждый раз Аура все больше убеждалась, что это ее город. Она жила бы, писала она в дневнике, в одной из этих квартир, прилепившихся, словно гнезда, к верхушкам шикарных авеню. Едва она ступала на улицы любимого Манхэттена, как ощущала, что ее уносит мощное и целеустремленное течение бескрайнего города — столь же безбрежный Мехико казался своего рода изнанкой Нью-Йорка, подобно сплетению оборванных нитей на тыльной стороне плотно связанного ковра. Город Одена, Боба Дилана, Вуди Аллена, другого трагического Дилана, чьи стихотворения она заучивала на семинарах английской поэзии в Национальном университете, Сайнфелда и Элейн[9]. (Изредка Аура признавалась, что из нее могла бы получиться успешная комедийная актриса. Еще она видела себя в роли кинорежиссера. Весь последний год в колледже Герника она вела дневник, где собирала газетные вырезки и описывала каждый фильм, увиденный ею в Национальной кинотеке. Она даже спросила у матери разрешения поступать в Национальную школу искусств, чтобы изучать актерское мастерство и кинематографию. Хуанита запретила, но у нее была серьезная причина опасаться этой профессии. Ее отец снялся в нескольких легендарных мексиканских картинах, в паре с такими звездами, как Мария Феликс и Долорес дель Рио: он играл то обходительного молодого мужа, застреленного на первых пяти минутах, то кокетливого почтальона, с блеском в глазах и лучезарной улыбкой, в последний момент приносящего важное любовное письмо. Помимо этого, отец Хуаниты был запойным пьяницей, бабником и игроком, подсевшим на морфий; он умер в сорок два, когда она была еще совсем крошечной. У Хуаниты не осталось о нем ни одного воспоминания.) Аура выросла на видеокассетах с Вуди Алленом. Часто по ночам, лежа в кровати, они с матерью смотрели одни и те же фильмы, снова и снова, прежде всего алленовские ленты о Нью-Йорке, полные романтики и нервного юмора. Ей нравились и эксцентрические комедии, девочкой она изображала в душе сценки из «Спящего» и фильмов с Кантинфласом и Тин-Таном[10]. Хуанита практически сделала из Вуди Аллена домашнего святого, его фотография в рамке висела на стене ее спальни. Но стоило Ауре заикнуться об учебе в магистратуре Колумбийского университета, как мать при каждом удобном случае начала говорить гадости о Нью-Йорке.

На свете не найдется матери, которая не волновалась бы, соберись ее единственное дитя на исходе 2002 года, имея на выбор любой город и лучшие университеты мира, жить и учиться в Нью-Йорке. Поборов страх перед полетами, Хуанита навестила Ауру в Провиденсе и съездила с ней в Нью-Йорк. Но, вместо того чтобы развеять опасения Хуаниты, эта поездка их только усилила. Центральный и Пенсильванский вокзалы патрулировали группы до зубов вооруженных солдат в камуфляже с немецкими овчарками. На входе в библиотеки и музеи охрана перетряхивала каждую сумку, каждый кошелек, подчас даже высвечивая их содержимое фонариком, а Хуанита всегда ходила с большой сумкой, досмотр которой занимал немало времени. Когда они отправились в ресторан, где Вуди Аллен играл на кларнете, им сказали, что сегодня он не выступает и что в любом случае нужно бронировать столик заранее. Даже метро в Мехико было чище нью-йоркского. В интернете Хуанита выискивала сообщения обо всех изнасилованных и ограбленных студентах Колумбийского университета в Морнингсайд-Хайтс и Гарлеме. Но и в Мехико хватает преступников, напоминала ей Аура. Слышала ли она хоть раз, чтобы нью-йоркские таксисты похищали пассажиров и под дулом пистолета тащили их к банкоматам или того хуже?

Дедушка и бабушка Хуаниты по материнской линии были французами, однако сама она никогда не бывала во Франции и не владела языком. Но даже если Аура не осуществит материнскую мечту и не уедет преподавать в Сорбонну, она хотя бы должна стать профессором в Мексике, в Национальном университете, где у нее будет стабильная работа, пристойная зарплата, независимость и уважение. Определенно нет ничего плохого в том, чтобы мать желала дочери такой судьбы; в возрасте Ауры Хуанита не понаслышке знала, какие злоключения могут свалиться на юную девушку, не имеющую собственного дохода. Замечательно, если в один прекрасный день Ауре попадется красивый и, желательно, богатый молодой муж, чем богаче, тем лучше, хотя в Мексике, впрочем, как и везде — в этом мать Ауры была твердо убеждена — муж не тот человек, на которого можно положиться, кто всегда будет рядом, или у кого окажется достаточно здравомыслия, чтобы в конце концов не спустить карьеру, вместе с семьей, в канализацию. По мнению Хуаниты, ехать изучать латиноамериканскую литературу в Нью-Йорк было глупо, ведь здесь, в Национальном университете, попутно с соисканием ученой степени, Аура могла сразу получить должность адъюнкт-профессора.

Тем не менее в день собеседования Хуанита сопроводила Ауру в Колумбийский университет, в обветшалый изящный корпус факультета испаноязычной литературы, где некогда квартировал сам Федерико Гарсия Лорка, устраивая ослепительные коктейльные вечеринки для студентов и преподавателей. Они договорились, что Хуанита подождет Ауру в Венгерской кондитерской. Спроси любого, имеющего хоть малейшее отношение к университету: «Куда сходить, чтобы прочувствовать студенческую жизнь?», ответ всегда будет один: в Венгерскую кондитерскую. Еще в Провиденсе они нашли по интернету ее адрес, а вместе с ним и описание, в котором кондитерскую называли «очаровательным уютным кафе». На поверку она оказалась промозглым, словно упрятанным в глубокий подвал, битком набитым залом с длинными стеклянными прилавками, заполненными разнообразной выпечкой. Это было что-то вроде экзамена на принадлежность к Колумбийскому университету: если в твоих глазах кондитерская была просто захудалой забегаловкой, тебе тут было не место. Хуанита даже заметила, что если это и есть воплощение духа студенческой жизни Коламбии, то незачем ехать в Нью-Йорк: таких же мест, не хуже и не лучше, полно и вокруг Национального университета. Какая разница, нервно сказала Аура, ей нужно пройти собеседование. Мать не взяла с собой ничего почитать, поэтому Аура оставила ей утыканный цветными закладками, будто корабль на параде, том полного собрания сочинений Борхеса и рванула к дверям.

Собеседование, продолжавшееся около часа, проводил декан факультета, светловолосый, молочно-бледный перуанец. Они подробно обсудили работу Ауры по Борхесу и англоязычным писателям. Примерно на середине собеседования декан объявил Ауре, что ее примут, причем на полную стипендию. Когда она вернулась в кондитерскую, то увидела мать там же, где оставила, за столиком у стены, все еще в пальто. На столе не было ни кофейной чашки, ни тарелки с пирожным. Похоже, к книжке Борхеса она тоже не притрагивалась. Ма, ты даже кофе себе не заказала? — спросила Аура.

Поделиться с друзьями: