Скажи ее имя

Кольцо пропало: это было видно по беспомощному, потрясенному лицу Ауры. Она сидела на полу со скрещенными ногами, сильно наклоняясь вперед, спрятав лицо в ладонях, и всхлипывала. И хотя многое легко могло заставить Ауру заплакать, это были опустошающие всхлипы, вырывающиеся в минуты скорби, или ужаса, или боли, или крайнего унижения, или в результате всех этих чувств. Минуты шли, но, вместо того чтобы утихнуть, плач только усиливался, переходя в истерику, и горе становилось таким безутешным, что я уже начинал беспокоиться за нее и ее рассудок. Как могут столь сильные чувства и такое количество слез уместиться в столь маленьком теле, думалось мне, когда я, пораженный, беспомощно смотрел на нее, или склонялся, чтобы обнять, — я, который почти никогда не плакал, кому слегка увлажнившиеся во время просмотра фильма глаза казались верхом проявления чувств, достойным поэта-романтика, так что я пытался обратить на это внимание Ауры, когда подобно кошке, демонстрирующей охотничьи навыки и приносящей убитую мышь к ногам хозяина, усиленно моргал, хватал ее за руки и подносил ее пальчики к едва заметным мокрым следам под моими ресницами: смотри же, mi amor, я плачу! На похоронах отца я рыдал, минут пять. Мог ли я предположить, что способен извергать потоки слез, что когда-нибудь узнаю, что значит быть захваченным рыданиями, когда горе высасывает тебя, будто из косточки мозг. Аура сидела на полу рядом с подносом с грязными тарелками и оплакивала потерю обручального кольца. Ирина стояла перед ней на коленях, держала руку Ауры в своих ладонях и прижимала к губам, я согнулся над ней позади, мы оба называли ее «дорогой», оба говорили что-то вроде «о дорогая Аура, девочка моя, все в порядке, это не конец света, это просто кольцо, забудь о нем, пойдем уже, поедем в аэропорт». Затем Аура протянула руку к подносу, отодвинула одну из посудин — и вот оно, сверкает, все это время оно пряталось под ободком измазанной желтком тарелки. Крики удивления и радости!

В тот день в Бруклине я понял, что, возможно, никогда больше не увижу кольцо. Это была крошечная вещица, и одному богу известно, куда Аура могла его спрятать, если вообще не потеряла. Если я найду кольцо, то нужно будет его продать, подумал я. У меня много долгов.

Готов поспорить, я никогда его не найду, сказал я Валентине и Адель.

Подожди, дай мне подумать, сказала Валентина. Я умею искать такие вещи. В любом случае, все женщины, пряча драгоценности, следуют похожей логике.

Она встала посреди спальни: одна рука — поперек груди, подпирает локоть другой, на кулаке — подбородок, солнечные очки висят на одной дужке, зажатой между пальцев, голова вертится как на шарнире. Хм-м-м, промычала она. Где, где-где-где-где… Валентина направилась прямо к комоду Ауры, открыла нижний ящик, разгребла сложенные там свитера и кофты, чтобы добраться до задней стенки, и, словно сама ее туда спрятала, извлекла узорчатую мексиканскую шкатулку из лакированного дерева и открыла ее. Внутри шкатулки лежала темная бархатная коробочка, крышку которой она отщелкнула, и вот он — знакомый счастливый блеск.

Думаю, в конце концов я бы тоже его нашел.

Спустя примерно неделю после смерти Ауры я купил крепкую серебряную цепочку в одном из ювелирных магазинчиков в Сокало, прямо у прилавка нанизал на нее наши свадебные кольца и повесил себе на шею. (В те первые недели я взялся за исполнение своих траурных обязанностей с болезненным рвением, будто собирался обустроить новый дом для своей новой возлюбленной: печатал цифровые фотографии, искал скорбные книги на английском и испанском в интернете и книжных лавках, скупал темную одежду, пригласил портного для пошива траурного костюма, экспериментировал с религиями, торчал в церквях, читал Кадиш, медитировал в Буддийском центре в Колония Наполес).

С помощью нескольких приспособлений, в том числе крошечной пилки, ювелир сделал так, чтобы застежку цепочки нельзя было расстегнуть вручную. Это были простые платиновые кольца с нашими именами и датой свадьбы, выбитыми на внутренней стороне: Пако и Аура, 20/08/2005. После того как Валентина нашла бриллиантовое кольцо Ауры, я решил присоединить его к двум другим. Я снял серебряную цепочку через голову — это был первый случай, когда я снимал ее. Сидя за кухонным столом, я просунул гвоздь в узкую щель замка, поковырял там в надежде на удачу и в конце концов ударил по гвоздю молотком. Замок открылся. Я повесил бриллиантовое кольцо на цепочку, закрыл защелку и тянул цепочку руками в разные стороны, пока не убедился, что замок не подведет.

Я проносил бриллиантовое кольцо на шее несколько дней. Почему-то я думал, что от этого мне должно стать легче, или что моя траурная цепь станет более внушительной, или что кольцо придаст ей новую магическую силу. Однако легче мне не стало, каждое утро я просыпался с той же горечью, с тем же чувством оцепенения при мысли о произошедшем, только к этому теперь добавилась еще и тревога, которую всегда будило во мне это кольцо. А вдруг в один прекрасный день меня ограбят и украдут цепочку, и я потеряю и бриллиантовое кольцо, и оба свадебных? Я волновался не из-за стоимости кольца, хотя при желании мог купить на него «субару». Я решил, что тогда у меня не осталось бы ничего. Не осталось ничего? Это же просто кольца! Но я снял бриллиантовое с цепочки и вернул туда, где его хранила Аура.

У меня остался шампунь, который Аура тогда принесла с собой на пляж. Лечебный шампунь с чайным деревом и мятой в сумочке из «Санборнс». Если мне предстояло сделать что-то, казавшееся особенно затруднительным, я брал с собой в душ эту голубую бутылочку и использовал каплю шампуня Ауры. Я страшился того дня, когда бутылочка опустеет, будто вместе с остатками шампуня исчезнет и защитная сила любви Ауры, так что, пока в душе нагревалась вода, или пока я пил утренний кофе, я неизменно горячо спорил с самим собой: стоит грядущее дело капли шампуня или нет? В ванной еще оставались две баночки ее скраба для лица.

Когда я впервые открыл розоватую, большую из двух баночку, то обнаружил на скользкой, кокосового оттенка поверхности скраба углубление, оставленное пальцами Ауры. Я завинтил крышку и поставил баночку на верхнюю полку ванного шкафа — иногда, очень редко, и только при выключенном душе, я открывал скраб, чтобы снова посмотреть на отпечатки ее пальцев. Порой я намазывал немного зернистой лимонной пасты из меньшей баночки себе на кожу и вспоминал тот мыльно-цитрусовый запах щек, к которым по утрам прикасались мои губы.

Теперь я знаю, что сказал бы психоаналитик: я судорожно пытаюсь найти внешнюю замену внутреннему Потерянному Объекту, часть меня была потеряна вместе с объектом реальным. С помощью всего этого вуду с шампунем и скрабом я пытаюсь снова почувствовать себя любимым и снова любить ее, вместе со всем тем, что угасло с ее смертью и не может больше быть частью меня. Такова жизнь в Тени Потерянного Объекта. Но я бы не сказал, что лучше было оставить шампунь в Мексике. В итоге, когда шампунь закончится, моя жизнь станет еще более унылой, вот и все. Собственно, почему бы ей не становиться более унылой с каждым днем, что отдаляет меня от Ауры?

И вот случилось событие, достойное капли ее шампуня: первый раз за девять месяцев после смерти Ауры я нашел в себе силы проделать на метро весь путь до Коламбии. Я в одиночку пообедал в «Олли». Прогулялся за CD и DVD в «Ким». Стоял на углу, где мы обычно прощались, прежде чем она шла вниз по кварталу в сторону факультета в «Каса Испаника». «Каса Паника», как говорили они с Валентиной. Аура редко позволяла поцеловать себя на этом углу. С одной стороны, ее смущала наша разница в возрасте, с другой — она не хотела давать преподавателям или другим студентам пищу для пересудов.

Я зашел в Библиотеку Батлера, где сел выпить кофе за свободным столиком у коричневой информационной доски в переполненном кафе. Я часто дожидался здесь Ауру, если удавалось найти местечко или хотя бы стул. Теперь я смотрел, как приходят и уходят студенты, как они сидят, разговаривают, зубрят, как ведут себя, и думал о том, что, пока был с Аурой, через нее у меня была связь с этой империей молодости, а теперь — нет. (Когда еще я снова смогу провести полтора часа, таскаясь за кем-нибудь по «Сефоре» или «Урбан Аутфиттерз» — возможно, слишком пошлый пример, не считая того, что вы, скорее всего, никогда не сделаете ничего подобного снова).