Скажи красный (сборник)
Шрифт:
Настоящая израильтянка растягивала слова – более того, она в них путалась. Брезгливо крошила хлеб и недоуменно смотрела на меня, светящуюся предчувствиями…
– А какая там туалетная бумага! – вскрикнула она внезапно, просияв. О качестве и разнообразии туалетной бумаги она говорила долго и обстоятельно – гораздо дольше, нежели о тяготах православного меньшинства. Ее хозяйственный экстаз ничуть не уступал религиозному…
– Безусловно, ехать, – вынесла она вердикт и съела добрую половину испеченного мамой наполеона. Хотя до того утверждала, что отвыкла от нездоровой пищи и вредных привычек бывших соотечественников.
За окнами кричали
Ведь до даты отъезда нужно было как минимум дожить.
Впереди была светлая, утопающая в грейпфрутовых рощах и банановых плантациях, новая жизнь.
Сладкая жизнь
– Шорты, бери шорты, и ничего, кроме шорт, – пытаясь перекричать шум прибоя, делился опытом брат. Под ногами его шуршала галька, рядом шла самая красивая девушка побережья, новая репатриантка сербско-хорватских кровей. Ему было жарко.
Должна добавить, что в Герцлии всегда прекрасная погода. Зимой или летом, – всегда плещется морская волна, туристы совершают утренний или вечерний моцион, думается только о хорошем.
Воздух Герцлии чист и прозрачен, – его можно пить! – делился восторгами влюбленный по уши брат.
Ему было двадцать с хвостиком, за пазухой у него ворчал и ежился толстолапый щенок таксы, двухмесячная девочка по имени Лайла, – а рядом, как я уже заметила, шла самая красивая девушка Средиземноморского побережья.
Еще некоторое время я зачарованно вслушивалась в короткие гудки, а потом возвращалась к развороченным чемоданам и бесформенной груде вещей на полу.
Это мне, – это уже не мне, – это опять мне, – приговаривала я, сортируя, перебирая, отвергая, – в тысячный раз отшвыривала сковородку, которую смахивающая слезу мама пыталась пропихнуть вместо томика Мандельштама. В результате, как вы понимаете, Мандельштам улетел со мной.
Все происходящее напоминало небезызвестный эпизод из «Свадьбы в Малиновке».
Вокруг с ужасным ревом носился пятилетний сын, воображая себя, по-видимому, скоростным лайнером.
Так что, помимо шорт и томика Мандельштама, в багаж ушли все без исключения самолетики, пистолетики и конструкторы «Лего», а также вся детская библиотека, все Карлсоны, Винни-пухи и Остеры.
Оседлав последний набитый до отказа чемодан, я взглянула на родителей.
Все происходящее показалось страшным сном.
Захотелось бросить все и упасть к их ногам, обещать, что я никуда, никогда не уеду, что я все понимаю, что я больше не буду, что я…
Автобус подъехал ровно в девять. Большой сохнутовский автобус остановился у моего подъезда.
Стараясь не встречаться глазами с мамой, я потащила баул к двери.
В общем, я ринулась на поиски работы.
Ринулась в пределах съемной квартиры, огромного бесхозного хлева, спроектированного неизвестным мне обезумевшим архитектором. Обложившись четырьмя как минимум русскоязычными газетами с весьма броскими названиями. Ну, например, «24 часа». Или «Вести». А также «Эхо», «Луч», «Новости недели» и, на всякий случай, «Аргументы и факты».
Аргументы и сопутствующие им факты шли просто за компанию, как и литературное приложение к газете «Вести». Секундочку, – пробормотала я, временно отклоняясь от основной цели. Газетные листы приятно шуршали, были упругими и обещали непознанное. Прочесав
ВСЕ новости и литературные изыски не менее пяти раз, я приступила к основному блюду. Бросилась грудью на абордаж.Доска объявлений услужливо развернулась на последней странице.
Пропустив заманчивые предложения о продаже щенков амстафа, чау-чау и котят неведомой породы, я задержала дыхание.
Вот они, возможности. Настоящие возможности, которые я уж никак не упущу.
Вооружившись красным фломастером, я ставила галочки, вопросительные знаки, многозначительные точки и многоточия.
Помощник кондитера в местную пекарню, – мужчинам до сорока пяти, – швея-мотористка, неквалифицированные работники по уборке помещений, рабочие на склад, метаплим и метаплот (для тех, кто не в ладах с ивритом, поясняю – работники по уходу в дома престарелых), охранники в складские помещения, владеющие оружием, – и… да! Наконец-то, – приличные девушки в приличное место, девушки, умеющие танцевать, владеющие навыками, интеллигентные дамы до… девушки по сопрово…
Фотосъемка. О, где ты, раскрепощенная и либеральная, – новая дочь Сиона. А что, – отставив чашку кофе, я подошла к криво висящему зеркалу. Зеркало отражало только часть моих несомненных достоинств, но этого хватало.
Развернувшись вполоборота, я улыбнулась особенной, либеральной улыбкой и выпятила грудь. В общем, сомнений почти не оставалось. Не зря на меня выразительно посмотрел старичок в супермаркете, – это вчера. А позавчера от самого ульпана сопровождал желтый автомобиль с арабским номером, – это я поняла чуть позже, – это отдельная история.
В конце концов, чем черти не шутят, – разве не ради этого упоительного ощущения свободы я порвала с прошлым, сделала «ариведерчи» постылой родине. Унеслась на бело-синем лайнере в новую жизнь…
У собеседника был французский прононс. Мужчина не говорил, а будто вальсировал по натертому паркету. Голос его обволакивал, как сладкая вата, обволакивал, приятно возбуждал и щекотал.
Бат кама ат? [6] – вкрадчиво прошептал он, – о, рассыпчато рассмеялась я и ответила что-то туманное, на всякий случай решив до поры до времени не раскрывать карт. Беседа оказалась короткой, но волнующей. Как раз в эти дни я дочитывала обожаемого мною Василия Аксенова, «Новый сладостный стиль», и была настроена довольно романтически.
6
Сколько тебе лет? (Ивр.)
Возможно, в новой моей жизни не хватало именно этого вкрадчивого собеседника, неизвестного доброжелателя с французским прононсом.
Реальность, как всегда, была груба и немилостива по отношению к моей утонченной натуре.
Ворох счетов, разбросанных там и сям, время от времени напоминал о себе.
Грубые водители автобусов, требующие платы, невыносимое солнце, нудный ульпан с нудной супружеской четой, бубнящей за моей спиной. Тетка с повадками школьной училки, моей классной руководительницы, – с поджатыми тонкими губами и явным осуждением в прозорливых глазах. Нудные глаголы, алчные маклеры, порванные турецкие босоножки, крикливые соседи, свалка за домом, жара, вонь, мухи, кошачьи лужицы в подъезде, – все это никак не совпадало с моим представлением о триумфальном шествии по новой родине.