Скажи отцу, что это неправильно

Не насмешливой провокаторшей, не ушлой стервой, напряжённые соски набухли, по острым ключицам рассыпались мурашки, кожей она впитывает наши взгляды и стоит, струной вытянувшись, словно на выставке экспонат.

И если бы я не знал, что это Ада. Решил бы, что не только брат Финна умеет открывать портал в тот мир.

Но это она, она пришла сюда за своим дневником.

Приближаюсь, расстёгиваю пару верхних пуговиц на рубашке и смотрю, как Финн подхватив ее под ягодицы, усаживает на мой стол, прямо поверх вороха бумаг.

– Ну что, Ада? Вот мы здесь втроём, - взглядом он бороздит ее лицо.

– Чем ты хочешь заняться?
– в его голосе появляются хрипловатые нотки.

И я тоже, против воли, ощущаю возбуждение, пальцами задерживаюсь на третьей пуговице, и понимаю - сейчас тот самый редкий случай, когда я испытываю растерянность.

Ведь мы ни о чем с Финном не договаривались.

Я лишь хотел показать ему, что она околдовала нас, что придет за дневником.

Я собирался правду из нее вытрясти, что эта мерзавка о нашей семье успела пронюхать и насколько опасна.

– Финн, - она упирается ладонями в стол, когда он наклоняется, губами ловит темный сосок.

И глядя на эту сцену, как он ласкает женщину, которую я считал своей собственностью, о намерении правду из нее выбить я забываю, как и о том, что это просто чары, меня опутывают прочные сети, тянут меня к ней, вижу только соперника, и отталкиваю его.

Она вздрагивает, когда спустя миг перед глазами возникает другое мужское лицо, не даю ей опомниться и за волосы наклоняю к себе, ртом ловлю влажные, искусанные губы, проталкиваюсь языком.

Она держится за мою шею, по разбросанным папкам катится прямо на меня, голым телом врезается в мою грудь, чувствую ее кожа к коже и получаю разряды тока.

Она тоже ощущает, это напряжение, с трудом разрывает поцелуй и отворачивает лицо, и отталкивает меня, как в скалу бесполезно бьётся, и шепчет:

– Финн, сделай что-нибудь, не позволяй ему, скажи ему...

Смотрю на Финна.

Делать он ничего не собирается, горящими глазами изучает ее тело, сидит в моем кресле и наблюдает, уверяется, что я был прав, она нас обоих дурила.

Шире развожу ее бедра.

– Финн!
– она повышает голос, пытается сжаться и глупо прикрывается руками.

– Что Ада?
– откликается он. Мнет в руках ее платье, раздается треск ткани.
– Тебе же раньше нравилось.

Ей и сейчас понравится, я не изменился.

– Боже мой, - она переводит взгляд на меня, заслышав вжиканье ширинки. Дёргает ногами, когда я везу ее по столу ближе к себе. Отчаянно цепляется за углы, зачем-то продолжает прикидываться, и вдруг громко всхлипывает.
– Финн, я не хочу, не надо, скажи ему, что так нельзя, я твоя невеста, ты меня любишь, Финн!

– Ада, заткнись, - за подбородок разворачиваю ее лицо к себе, мне это уже надоело. В вино ей подсыпали порошок, она не опьянеть должна была, а маску сбросить, предстать, какой есть, порочной и расчетливой.

– Я не Ада!
– выкрикивает она мне в лицо.

И тут же за дверью раздается глухой, но ощутимый шлепок, словно что-то тяжёлое брякнулось об каменный пол.

На автомате отпускаю Аду и отступаю от стола.

Я не слышал шагов, был полностью поглощён ей одной.

А теперь осознаю себя, уважаемого ректора, в кабинете со студенткой и сыном, который наблюдает, как я чуть было не отодрал его невесту прямо на столе.

Невеста ползет по столу подальше от меня.

Финн, притихнув в кресле, смотрит на дверь.

Безумие рассеялось, в тишине застегиваю брюки, широким шагом пересекаю кабинет и распахиваю дверь.

И тут же шагаю за порог и прикрываю створку.

– Что ты здесь делаешь?
– наклоняюсь к развалившейся на полу Агнесс. Она пробует встать, но ноги разъезжаются, вечером в ресторане осушила полсклада, смешивала и вино, и бурбон. С тех пор, как один сын сбежал тормоза ей отказывают напрочь.
– Ты почему не дома?
– за плечи ставлю ее на ноги.

– Ни ты, ни Финн не вернулись, - говорит она едким, разбавленным спиртным голосом. Отбрасывает с лица растрёпанные волосы.
– Ушли с этой проходимкой. И с концами.

– Тебя это разве волнует?
– одергиваю на ней платье.
– Или дома алкоголь закончился, пришла пополнить запасы?

Она замахивается, и ладонью, увешанной массивными перстнями, лепит мне пощечину.

– Ещё, - чуть поворачиваю лицо, показывая, что осталась другая щека.

– Я больше не согласна все это терпеть, Магнус, - она опускает руку.
– Ты прикрываешься нашим браком, а сам...

– Что сам?
– обрываю и обхватываю ее за плечи, тяну к лестнице.
– Твой отец отдал свое кресло в академии в обмен на брак с тобой. Ты хотела красивой жизни - она есть. Захотела стать главой попечителей - стала. Вздумала рожать детей - я не запрещал. Чего ты от меня ещё хочешь?

– То есть ты все, что мог дал?
– спиртное в ее венах кипит, она повышает голос.
– А кто сыновей под свои темные делишки пристроил! От кого сбежал один, а второго теперь разыскивают!

– Не ори, - сжимаю ее локоть, почти сдергиваю ее по ступенькам вниз.
– Ты сама в курсе. Что мои знания передаются по наследству.

– Опять твои знания! Вся жизнь - знания! Какие там любовные утехи, я старая, а ты вечно молодой, так засунь свои знания себе в...- из ее рта льется неразборчивый мат, она вырывается, на всю академию орет и ломая каблуки несётся по коридору.

Мрачно смотрю ей вслед, тру лицо.

Как ей не надоели скандалы.

Я не умею пока. И рецепта вечной жизни не знаю. И молодость моя временна, у всего есть конец.

Но я же работаю.

Над тем самым вечным.

И хотя бы не мешать мне можно?

Взбегаю вверх по ступенькам, в голове крутятся ее слова.

Любовные утехи меня давно уже не волнуют, она права, у меня нет преемников - вот о чем я думаю, Финн готов что угодно делать, рецепты подделывать, менять имена, колесить по стране и мошенничать, лишь бы не повторять мой путь.

Это меня заботило, но несколько месяцев назад в академии появилась новая студентка Ада Вьенн.

И я провалился в беспамятство.

Останавливаюсь перед кабинетом, берусь за ручку. Отсчитываю секунды и жду чего-то, мне с этой дрянной сукубой опасно в закрытом помещении находиться вместе, о чарах я знаю, но весь день разбить их не могу.