Скажи "Шалом"

— Потаскуха! — прошипела самая лучшая из всех жен и удалилась.

Она была к ней явно несправедлива (и кто знает, не сыграл ли тут свою роль древний женский инстинкт). Франци была слишком уж хороша. Ни один нормальный кобель не устоял бы перед тем таинственным сексуальным сиянием, сверкавшим в ее глазах, и прелестью ее движений. А ее серебристая, волнистая шкура! Она же должна быть как следует уложена! И мы решили постричь Франци, чтобы поддержать ее сексапильность перед очередной демонстрацией, для чего позвонили в собачью парикмахерскую. На следующий день появились двое экспертов, пробились через собачьи орды, оккупировавшие наш сад, и забрали с собой Франци. Она прошла как маленькая светская львица, ее поклонники лаяли, выли, и бежали вслед за машиной еще несколько километров. Мы сидели дома, мучаясь в неведении.

— Что мы могли поделать? — вздыхал я. — Ведь она слишком неопытна в таких вещах…

Франци все не возвращалась. А то, что предстало перед нами на следующий день, оказалось уродливой, розовой мышью. Я никогда не мог себе представить, что Франци была столь маленькой. Франци продемонстрировала столь безобразное превращение, что невозможно было себе представить. Она не перебросилась с нами ни единым словом, она не вертелась, а только неподвижно встала у окна.

Но что же произошло?

Наш сад больше не мог вместить множества псов, прибегавших целыми толпами. Они снесли проволочную сетку, лежали тут и там и прыгали, брызгая слюной, на забор дома, чтобы быть поближе к Франци. И если раньше так было только с кобелями нашего квартала, то теперь сюда сбегались все псы города, страны и всего Ближнего Востока. Среди них были даже две собаки-эскимоса; они вынуждены были выбросить свои сани, на которых примчались прямо с Северного полюса. Никакого сомнения: в своем нынешнем состоянии Франци была столь сексуальна, как никогда ранее. Ведь теперь она была голая. Она лежала в окне, предоставляя себя, обнаженную, жадным взглядам своих поклонников.

Наш дом превратился в какой-то центр Эроса.

Когда какой-то особенно дикий жених, настоящая невоспитанная уличная скотина, одним ударом вышиб нам дверной засов, мы вызвали полицию, пока другие собаки не прервали нам и телефонное сообщение. Полиция была занята. А у нас не оказалось сигнальных ракет, чтобы подать сигнал бедствия. Еще плотнее замкнулось кольцо осады вокруг нашего дома. Рафи, мой старший сын, предложил поджечь цветы в саду и под прикрытием дыма отступить до ближайшей почты, откуда мы, возможно, получим связь с полицией. Но поскольку при этом пришлось бы оставить дом, мы вынуждены были отказаться от этого плана. Внезапно появился Цулу, обнаруживший проход через чердачное окно, он прорвался в кухню и ввязался там со мной в смертельное единоборство. В его глазах сверкало отчаянное решение сначала изнасиловать Франци, а потом рассчитаться со мной. Франци бегала вокруг нас, помахивая хвостом, и лаем подбадривала Цулу. Остальные члены нашей небольшой семьи искали укрытие за опрокидываемой мебелью. Псы снаружи придвигались все ближе и ближе.

— Прекрати уже! — прозвучал задыхающийся голос моей смертельно бледной жены. — Отдай им Франци.

— Никогда, — прохрипел я. — Я не позволю себя шантажировать.

А потом — даже сейчас, когда я пишу эти строки, моя рука дрожит от волнения — как раз, когда мы прощались с последними минутами жизни в ожидании неизбежного конца, вдруг лай за окнами прекратился, и собачьи стаи разом рассеялись. Я осторожно высунул голову наружу и приложил руку к уху, чтобы услышать громогласный бой барабанов атакующей кавалерии, которая, как известно, всегда появляется в последний момент, чтобы спасти скальпы несчастных поселенцев… Но я не смог обнаружить ни единого следа причин столь организованного отступления. Скорее всего, произошло совершенно обыкновенное чудо.

На следующий день Драгомир объяснил нам, что случилось:

— Вы знаете? Вы не знаете? Во всем городе в один момент потекли все суки. Вот ведь как бывает. И сразу всем хорошо.

С тех пор в нашем доме царит привычное однообразие. Франци, розовая мышь, снова превратилась в собаку с белой шкурой, которая интересует только людей. Собакам с округи она и глаза не кажет, вот и все дела. А Цулу, когда проходит мимо нашего дома, даже не поворачивается. А откуда в таком случае появились маленькие шнауцеры, которых родила Франци, мы понятия не имеем.

Инструкция по эксплуатации

Как всегда в начале недели я открыл свою комнату и сел за письменный стол, чтобы сочинить кусачую сатиру на наш истэблишмент. Заголовок не составил для меня особых проблем: "Открытое письмо истэблишменту". Это я написал ему, прямо туда, на самый верх.

Но после этого дело захромало. Напрасно мучил я свой мозг, из которого, собственно, и должна была появиться моя статья, — как вдруг внезапно услышал громкое жужжанье. Оно звучало как "з-з-з". Сразу же после этого на мое левое ухо села муха и начала там лакомиться.

Поскольку наша квартира уже две недели герметично закрыта, очевидно, эта муха родилась уже тут. Я имел, таким образом, дело с редким экземпляром местного, домашнего насекомого, что меня, впрочем, нисколько не остановило от того, чтобы согнать ее с моего уха. Что, в свою очередь, нисколько не остановило ее от того, чтобы через несколько звонких кругов с радостным жужжанием вновь вернуться на мое ухо. Это занятие мы повторили многократно.

Я начал злиться и подошел к окну, чтобы рассмотреть этого аборигена получше. Был ли этот экземпляр мужского или женского пола, я не мог точно установить, к тому же подошел я недостаточно близко. Для меня так и осталось тайной, почему именно эта муха нашла именно мое ухо столь вкусным. Ведь второе ухо она посетила столь же охотно. Однако затем его привлекательность заметно поблекла: муха хотела только мое левое ухо, и никакого другого. Стоило мне защититься рукой, как она садилась на мою руку, а когда я хотел ее отогнать этой рукой, она садилась на мое левое ухо. И тогда я решил эту муху умертвить. Хоть я и противник смертной казни, но жизнь тяжела и жестока, особенно летом. Разумеется, я должен был осуществить это намерение спокойно и хладнокровно, без суеты. Я считаю довольно диким бить кого-либо, а тем более рассматривать сам акт казни как некое удовольствие. Но, тем не менее, я терпеливо дождался, пока этот абориген не достигнет пределов досягаемости моей руки, чтобы стремительным ее движением с ним покончить. И мне ничего другого не оставалось, как набраться терпения и скорости реакции.

По меньшей мере десять раз муха уже была в моих руках, и каждый раз она уходила от меня, снова садясь на мое левое ухо с ловкостью привидения и невообразимой скоростью реакции. Я повторял свое нападение снова и снова, казалось, мой кулак уже настиг ее в пустоте и раздавил, но другой абориген вставал на место павшего товарища, как наполеоновский гренадер, — но нет, это была все та же муха, которая прилетала пожужжать на мое ухо. Я узнавал ее по большим глазам и наглой ухмылке. Чтобы не потерять остатки самообладания, я отправился — под непрерывными атаками мухи на мое левое ухо — на кухню, порылся и нашел там большую хлопушку и вернулся обратно в кабинет, неся хлопушку в руке, а муху на ухе. Но здесь я столкнулся с новыми трудностями. Разумеется, я мог дотянуться до мухи сильным ударом правой, но при этом, также без сомнения, мое левое ухо — и не только оно — испытало бы весьма болезненные ощущения.

Потому тут требовалась продуманная тактика. Я загнал муху в комнату и там закричал на нее по-венгерски, что гарантировало (как и у любого другого живого существа) наступление паралича. Но в данном случае он, к сожалению, не наступил. Лишь примерно через четверть часа этого сотрясания воздуха в качестве компенсации я получил лишь разбитую цветочную вазу, упавший горшок с цветами, обрушившуюся настенную картину и расцветшее левое ухо. Обстоятельства заставили меня принять компромиссное решение. Я вспомнил про свою тетушку Зельму, которая держала в Будапеште парикмахерский салон. В одном углу ее салона в течение всех летних месяцев всегда стояла тарелочка с наколотым сахаром, предназначенная для того, чтобы собирать всех летающих чудовищ. Точно такая же тарелочка стояла сейчас и на моем письменном столе, разбавленная для удобства пищеварения несколькими каплями воды.

Действительно, муха немедленно покинула мое ухо, просвистела в пикирующем полете над тарелкой, подхватила порцию сахарной пудры и вернулась обратно на мое ухо, где начала спокойно употреблять свою добычу. Как только запас был сожран, она раздобыла тем же путем новый, а потом следующий, а потом еще один. После четвертого или пятого пике я вычислил интервал ее полетов и врезал хлопушкой одним точно выверенным ударом. Обломки тарелки и мебели падали еще несколько минут.

Человек с нерешительным характером, возможно, впал бы на моем месте в панику. Но я не таков. Я могу переключить себя на воинственный лад. Муха, москита вульгарис, как знает даже каждый необразованный, всегда летит на свет и полностью избегает темноты. Потому я погасил свет в комнате и открыл обе створки окна, чтобы наверняка убедиться, что солнечный свет выведет на свободу моего летучего мучителя. Для верности я размахивал над головой темным полотенцем, чтобы избежать посещения мухой моего левого уха. Через какое-то время я и сам выпрыгнул в окно, закрыл его спиной и вернулся в дом.

Вы не поверите — комната была полна мухами. После 28 я прекратил считать, поскольку должен был спросить себя, не посчитал ли я случайно одну муху дважды. А мою единственную местную жительницу я признал без труда по тому, как она с громким жужжанием приземлилась на мое левое ухо. Ее жужжание я тоже признал, хотя жужжала вся комната.

В качестве последнего средства я прибег к репелленту. И поскольку все было поставлено на карту, предварительно я изучил инструкцию по эксплуатации:

"Полностью очищает дом от насекомых. Безопасен для людей и домашних животных. Для достижения наилучшего результата в борьбе с летающими насекомыми рекомендуется закрыть все окна и двери и распылить средство во всех направлениях. Приблизительно через десять минут снова откройте окна и вынесите мертвых насекомых".