Скажи смерти «Да»

Ничего не скажешь, догадлив мистер Ханли, и план неплох — но Ленчик еще не все карты выложил на стол и рано прибегать к таким мерам. Еще не дай бог поймет, что это я навела. Тогда он может подкинуть компромат в ответ, пусть это и не в его интересах. Да и, главное, я этим ничего не добьюсь — передышка неплоха, но зачем она, когда неоткуда ждать помощи? И только в этот момент осознала, что мистер Ханли был мне на самом деле совершенно не нужен — оттого, что он кое-что выяснил и, может быть, узнает что-нибудь еще, разве изменится что-то? Видимо, когда я нанимала его, то искала неосознанно любой защиты, хоть какого-то успокоения — как человек, страдающий аэрофобией, как бы невзначай интересуется статистикой катастроф авиакомпании, которой ему предстоит лететь, а в полете заглядывает в глаза стюардессам, обслуживающих его, ища там что-нибудь обнадеживающее. А когда заканчивается полет, он с недоумением думает, чего это он вдруг, и холодно бросает им слова прощания, считая что они ничего для него не сделали и он мог бы спокойно без них обойтись.

Да нет, конечно, Ханли свое дело сделал, и я это признаю. Но услуги его и его партнера мне не нужны — он сам сказал, что если захотят убить, и так убьют, и двадцать охранников не помогут. Если бы он предложил мне взять подряд на отстрел Ленчика и его людей — это бы меня обрадовало.

— Спасибо, Джим, но у меня нет никаких проблем — мне просто интересна информация об этих людях. А что касается предложения — ну насчет вас и вашего партнера, — давайте подождем результатов вашего расследования…

Вот и пообщались — кладу на стол полторы тысячи в конверте, думая, что попросил он на командировку так же скромно, как и за всю работу, мог бы и побольше, и смотрю, как он из подготовленных для меня снимков отбирает три, на которых нет Оливии Лански, но зато видны все семеро: тот, что напротив меня в ресторане, один в машине и остальные на территории мотеля. Потом он переводит взгляд на конверт с деньгами, который я пододвигаю к нему — и замечаю удовлетворенно, что смотрит он не на деньги, а на мои выкрашенные черным лаком ногти.

— Позвоню вам максимум через пять дней, Олли…

…Что ж, надеюсь ничего не изменится за эти пять дней, а также надеюсь, что ему можно верить — что ничего ни у кого он про меня не узнавал, и фраза про Яшу была случайной. По крайней мере, на мое выговоренное подозрение о неслучайности примера отреагировал он с искренним удивлением. И еще хотела бы надеяться, что и все остальное пока, по крайней мере, конфиденциально. Хотя стоит лишь запаниковать — и чего только не примерещится. Например, что он пытается меня шантажировать слегка, навязывая подключение к делу его самого вместе с партнером. Но надо держать себя в руках — и я держу, и улыбаюсь, когда иду к машине в сопровождении охраны, которая Ханли уже наверняка запомнила. Но раз шеф их ничего не спрашивал, значит, пока они не знают, кто он. И дай бог, чтобы им вообще было все равно — кто я, с кем встречаюсь и все прочее.

Да, стоит запаниковать, и будешь бояться всех. Телохранителей, босс которых может начать выяснять, зачем мне на самом деле понадобились услуги его агентства. И этого частного детектива. И Бейли, и Мартена, и даже Стэйси. Так что в машине уже говорю себе, что всего я знать не могу и веду себя в соответствии с ситуацией, и, хотя надо стараться предвидеть все по максимуму, надо при этом не переборщить и не видеть в каждом потенциальную опасность.

Не знаю, нужен ли мне адрес мотеля, в котором остановился Ленчик со своими бойцами, и адрес мистера Берлина — но информация о том, что ни с кем, кроме этого Берлина, они не общаются и большую часть времени проводят в мотеле, — это ценно. Приехали в чужой город, сказали “здравствуй” местному авторитету и наверняка не сообщили ему, зачем они здесь. Эти люди хотят все провернуть тихонько, чтоб здешняя братва не “упала” в долю. Были бы у меня хоть какие-то мафиозные завязки, я бы, честное слово, рискнула и заплатила бы за то, чтобы разобрались с ними, много заплатила бы — но нет их. Бейли и ФБР я на них натравить не могу — прежде всего потому, что, если будет за что взять русских моих друзей, они наверняка расскажут все, что знают про меня, и скомпрометируют так, что мало не покажется. Копов тоже использовать не могу. Что ж делать-то, черт?!

Тут-то меня и осенило — когда лежала на массажном столе в салоне красоты, куда поехали из ресторана. Осенило, как найти Юджина или хотя бы дать ему знать, что у меня серьезные проблемы, — если он, конечно, жив. Если не ему, то хотя бы Лешему — вопрос, конечно, среагирует ли он на мой призыв о помощи. Он не знает, кто я, но из уважения к корешу, к тому, что я его любовница, может, и откликнется, Кто знает, конечно, где сейчас Леший и что с ним происходит — потому что, если у Корейца в Москве возникли проблемы, то и у него тоже: они же вместе. Но попытка не пытка, и я только выругала себя за то, что такая простая идея мне раньше не пришла в голову. Ведь и в самом деле все проще простого — позвонить в Нью-Йорк, в Яшин офис, найти Виктора, его помощника ближайшего, который тогда вместе с Корейцем сюда прилетал, когда я была в клинике, и позже летал с нами, когда мы вернулись из Москвы и собирались начинать переговоры с Мартеном. Он и с домом мне помогал, и по кое-каким другим вопросам. Прожил здесь полтора десятка лет, английский, естественно, в совершенстве, равно как и знание местных обычаев и законов.

Но главное не это, а то, что Виктор этот должен знать телефон Лешего или, по крайней мере, у него наверняка есть телефон московского офиса того совместного предприятия, которое организовали Яша с Юджином и Лешим. И все, что мне надо, это как-то — завуалированно, разумеется, — сказать Виктору, что у меня возникли серьезные проблемы, являющиеся продолжением ситуации с Яшей, и что мне срочно, очень срочно, нужна помощь, просто жизненно необходима. И чтобы он передал это в Москву — и в тот же день там будут об этом знать. С одной оговоркой: — если с теми, кто должен это узнать, все в порядке.

Думаю вдруг, что я — как человек, сидящий у постели больного — своей умирающей надежды: слежу за линией кардиограммы на экране и замечаю, что пики сердечных ударов появляются все реже. И чувствую, что вот-вот ломаная линия вытянется в прямую, но все равно жду и с радостью встречаю очередной, пусть все менее заметный, пусть уже и не пик, а холмик, бугорок, кочку…

— Виктор, это Олли из Эл-Эй. Помните меня? Как дела?…Понимаю, конечно, понимаю. Юджин давно вам не звонил?…Со времени отъезда? У меня просьба — дайте мне телефон вашего московского офиса… Да, срочно нужен мистер Кан, очень срочно — у меня есть для него очень важная информация… Позвоните сами? Прекрасно, спасибо. Передайте ему, пожалуйста, что…

Нет, не получается. Ну что я, черт возьми, скажу? Что мне угрожает то же, что и Яше? Я и так уже сделала рисковый ход — Кореец озлобился бы жутко, узнай он, что я вопреки его просьбе позвонила на телефон, который, возможно, прослушивается, но он сам виноват, что мне приходится прибегать к этому шагу.

— …что у меня тут та же ситуация, что в январе 95-го… Нет, нет. Все отлично. Просто передайте это дословно — то же, что в январе 95-го… Да, то, что произошло с Джейкобом, — это ужасно. Жаль, что я не смогла приехать на похороны. Конечно, я обязательно прилечу, хочу побывать у них на кладбище… Нет, нет, я не пропала — просто думала, что у вас очень много проблем, не хотела беспокоить… Спасибо, Виктор, — я обязательно прилечу в самое ближайшее время, и мы с вами посидим в ресторане… Нет, помощь мне не нужна, все идет прекрасно — только позвоните им, пожалуйста, срочно. И если будет какая-то информация для меня относительно мистера Кана, скиньте мне, пожалуйста, на факс… Нет, я сменила номер — запишите. Спасибо…

Уже повесив трубку, я посмотрела на стоявшую вблизи охрану — перед тем, как позвонить, ляпнула им, что по неизвестной причине мобильный меня не соединяет с нужным абонентом. Они удивились жутко: это ж не Москва, тут куда угодно с мобильного дозвонишься за секунду — и еще больше удивились, когда я сказала, что телефон-автомат надежнее. Явно заподозрили что-то неладное — да хрен с ними, пусть думают, что надо сделать срочный звонок, а при них разговаривать не хочу.

Немного по-идиотски получилось — набрала номер, по которому звонить не следовало, и наплела какой-то чуши. Если ФБР и слушает телефон… На кой им это через два месяца после смерти Яши? Но все возможно, конечно… Никто ничего не поймет, обычный звонок, ничего такого не сказано. Откуда им знать, какие события имели место в январе 95-го, — только Юджин может понять: это означает, что мне угрожает смертельная, без преувеличения и в буквальном смысле слова, опасность. Только он вспомнит сразу, что первого января в меня стреляли и я попала в реанимацию. Только он, и никто другой, ни ФБР, ни Леший. Так что был ли смысл в звонке? Исключительно в том случае, если Кореец жив и здоров — что очень сомнительно. Я его не хоронила, конечно, но и в возвращение его уже не верила и не ждала. Виктор это косвенно подтвердил: если бы все было в порядке, он бы наверняка знал, равно как и знал бы, если бы все было плохо. Должен же он с Москвой контактировать, коль скоро у них совместный бизнес. Он, конечно, не при делах, как я думаю, и Юджину с Лешим никто, просто Яшин близкий, и он не должен знать, зачем улетел Кореец… Все, хватит гадать, устала!

Уже когда дома оказалась, почувствовала, каких усилий стоил мне этот выезд в город — хотя старалась охране ничего не показывать, но все время оглядывалась по сторонам. Косилась на едущие рядом и проезжающие мимо машины. Даже в ресторане казалось, что вот-вот появится Ленчик с компанией. И звонок это стоил нервов, тем более что все равно ничего не сказала в итоге.

Может, стоило слетать туда самой — в Нью-Йорк? Встретиться с ним, честно рассказать, что происходит — Яша ему очень доверял, я помню. Может, у него там связи есть — должны же были у Яши остаться какие-то связи. Может, подсказал бы какой-нибудь выход, а главное — вместе позвонили бы Лешему: он же должен меня помнить. И я бы узнала у него, что с Корейцем, и выложила бы ему откровенно, что у меня возникли серьезнейшие проблемы и что, если Кореец или он не появится через пару-тройку дней, мне хана. Да прямо открытым текстом и брякнула бы — неужели бы он не прилетел? Да хотя бы узнала бы, что у них там происходит. А может, и не узнала бы: какая-нибудь секретарша вполне могла бы сказать, что господин Семенов, известный близким людям под кличкой Леший, отсутствует, и когда будет, неизвестно. И вряд ли стала бы эта секретарша выкладывать мне, как дела у мистера Семенова. Хотя наверняка бы записала мой телефон в Нью-Йорке, и кто я, и мое сообщение, что я срочно жду от господина (или мистера) Семенова звонка.