Сказка о глупом Галилее

Человек с приемником. Но я надеюсь, вы-то меня не выдадите.

Рабочий. Я-то не выдам, но за них (показывает на зрителей) не ручаюсь. Так что вы уж, папаша, лучше от греха подальше.

Рабочий подталкивает Человека с приемником к выходу. Тот спотыкается, падает. От удара с приемником что-то происходит, и звуки глушения сменяются чистым и ясным голосом диктора.

Радио.…как мы уже передавали, был арестован прямо в зале театра, где он откровенно и резко критиковал существующую систему и призывал к соблюдению основных свобод и прав человека. Наблюдатели полагают, что столь необычная оперативность, которую власти проявили при аресте и предании суду инженера Подоплекова, объясняется их решимостью навсегда покончить с остатками инакомыслия…

Человек с приемником (торопливо поднимаясь). Слышали? Ну, теперь-то вы слышали?

Рабочий. Не слышал и слышать не хочу.

За сценой слышна трель милицейского свистка.

Ну вот видите, дослушались, достукались. Мотай, папаша, отсюда. Сейчас же поймают.

Человек с приемником. Бегу, бегу. (Убегает.)

Рабочий. Ну и мне тут делать нечего. (Убегает.)

На сцену выскакивает Горелкин в пижамных штанах, шлепанцах и в форменном кителе.

Горелкин (не обнаружив никого на сцене, обращается к залу). Кто тут чего говорил о Подоплекове? Чего молчите? Думаете, я ничего не слыхал? Думаете, если Горелкин при смерти, так он уже ничего и не слышит? Нет, Горелкин все слышит и все видит. Эй, гражданин! (Свистит.) Да-да, к тебе обращаюсь. Сядь на место. Сказано, не выходить из ряда, значит, не выходить. Вот так. Распустились, понимаешь. Никакой дисциплины. Никакой сознательности. Еще говорят, свободы им не хватает. Да вам дай свободу, вы ж тут все вообще перевернете. (Продолжает бормотать что-то насчет свободы, уходит.)

9

Автоматчик, лязгая засовом, открывает дверь в клетку Подоплекова и закрывает за вошедшим внутрь Защитником. Защитник стоит перед Подоплековым, улыбаясь, но тот в апатии и ни нa что не реагирует.

Защитник (протягивает руку). Позвольте от всей души крепко пожать вашу руку.

Подоплеков (не глядя на Защитника, вяло протягивает руку). Пожмите.

Защитник (трясет руку Подоплекова). Восхищен! Искренне восхищен вашим мужеством. Вы так прямо, откровенно, при всем народе высказали свои принципиальные, критические убеждения.

Подоплеков. Вы что, смеетесь? Какие у меня убеждения? У меня их отроду не бывало.

Защитник. Ну зачем так скромничать? По-моему, у вас убеждения есть и вполне определенные.

Подоплеков. Убеждения, убеждения… Длинный язык у меня есть, а не убеждения.

Защитник. Значит, вы чувствуете, что вели себя как-то не совсем правильно?

Подоплеков. Что за вопрос? Вы же видели сами, как я себя вел. Характер такой дурацкий. Всегда лезу узнать, что, где, чего. Все мне интересно. Сидел бы себе, помалкивал в тряпочку, как другие. Да что там говорить!

Защитник. Очень рад от вас все это слышать. Когда человек сам понимает свои ошибки, начинает осознавать пагубность своих поступков, это уже и есть первый шаг к исправлению. А если вы к тому же прямо и принципиально осудите свое недавнее поведение во весь голос, моя задача защитить вас значительно упростится.

Подоплеков (настороженно). Я не понимаю, о чем вы говорите.

Защитник. Слушайте, мы должны вместе разработать определенную и четкую программу вашей защиты. Вот сейчас судьи выйдут, я попрошу дать вам немедленно слово, и вы сразу, без обиняков, не виляя, со свойственным вам мужеством скажете, что, оказавшись в тихой, спокойной, располагающей к размышлениям обстановке, обдумали свое неправильное поведение, осудили свое преступное прошлое и глубоко раскаиваетесь, что своими действиями нанесли непоправимый ущерб народу и обществу.

Подоплеков. Я ничего не понимаю, ничего не понимаю. Какой ущерб, какое преступное прошлое? Ну, сказал я что-то, ну, не подумал…

Защитник. Вот именно! Вот так и скажете, что не подумали. В конце концов судьи и прокурор, они же люди. Ну да, они действуют прежними методами, они старые, больные, у председателя недержание, а у прокурора, наоборот, моча не идет, ему больно, он нервничает, но все-таки они люди. Они могут понять и простить. Ну, конечно, полностью оправдать они вас не могут, но, учитывая чистосердечное признание и искреннее раскаяние, могут значительно снизить наказание. Ну, дадут они вам лет, скажем, пять, ну, десять от силы.

Подоплеков (хватается за голову). Десять лет!

Защитник. Ну что вы так пугаетесь! Десять лет – это всего две пятилетки. Зато вернетесь, дети уже взрослые, не надо растить, беспокоиться. Они уже к тому времени и коклюшем переболеют, и скарлатиной.

Подоплеков (закрыв лицо руками, сквозь слезы). Десять лет! Десять лет!

Защитник. Я вижу, вас ужасает сама эта цифра десять. Но что такое десять? Это всего лишь единица и ноль. Да и кроме того, в местах заключения тоже есть самые разнообразные возможности. Зачеты за перевыполнение плана. А может, так повезет, что попадете куда-нибудь, скажем, на урановые рудники. Там и вовсе день за три идет. Поработаете и через три года дома.

Подоплеков. Через три года? Лысый и импотент?

Защитник. Ну что лысый – это даже удобнее. Не надо с собой расческу носить, не надо заботиться. А второе это и вовсе ерунда. Дети у вас уже есть, а в остальном я вообще никакого проку не вижу. Слушайте, Подоплеков, Семен Владиленович, Сеня, признайся честно и бескомпромиссно, и ты мне поможешь. А я помогу тебе. Я буду тебя так защищать, я произнесу такую речь, ты даже представить себе не можешь. Я когда в ударе, я такую речь могу закатить, что сам Плевако в гробу от зависти перевернется.

Подоплеков. Слушайте, а вы, может быть, того?.. (Крутит у виска пальцем.)

Защитник (обиженно). Ты хочешь сказать, что я сумасшедший?

Подоплеков. Да не только вы. Председатель, прокурор, заседатели.

Защитник. Нет, Сеня, ты не прав. Так не может быть, чтобы ты один был нормальный, а все остальные нет. Ну сам подумай. Не может же быть так, чтобы все были сумасшедшие. Я, прокурор, председатель, заседатели, зрители. Нет, так не может быть. Скорее всего сумасшедший кто-то один.