Сказка о глупом Галилее

Ученый. А что, собственно, с вашим мужем случилось?

Лариса. Видите ли, его арестовали.

Ученый. А-а, арестовали. Ну, подумаешь. Я думал действительно что-то серьезное.

Лариса. Да, но понимаете, его арестовали совершенно ни за что. И если вы используете ваш авторитет…

Ученый. К сожалению, никак не могу. От меня правительство ждет грандиозных планов, а я приду к ним с какой-то ерундой. (Идет дальше.) Я уже не говорю об Антарктиде. Но хоть бы Енисей дали повернуть для начала… (Уходит.)

6

На сцену выходит Поэт, одетый весьма живописно. Одна половина брюк у него розовая, другая – салатного цвета, свитер тоже разноцветный, а на шее белоснежный шарф.

Поэт (бормочет на ходу).

Одна девчонкаВ дыму вальсирует.Висок под локономЕе пульсирует…

Лариса. Какие трогательные стихи! И очень хорошие рифмы: вальсирует – пульсирует. Очень, очень хорошо!

Поэт (останавливается, смотрит на Ларису с интересом. Игриво). Откуда вы, прелестное дитя?

Лариса. Я Лариса Подоплекова. Тут, вы видели, моего мужа судили.

Поэт (насторожился). Вашего мужа? Ах да, вашего мужа. (Оглянувшись, шепотом). Ну что же. Я вам желаю… Держитесь! (Пытается уйти.)

Лариса. Я вас прошу… Подождите! Вы мне должны помочь!

Поэт. Я вам пока могу помочь только советом. Наберитесь терпенья и ждите. Скоро все переменится. У меня наверху есть связи… Там один чувак… Я ему сам вожу джинсы, виски… Он Агату Кристи в подлиннике читает.

Лариса. Это очень приятно слышать. Но ждать некогда. Вы слышали, что прокурор сказал?

Поэт. Ну мало ли кто чего сказал. Меня вообще местные проблемы не интересуют. Меня сейчас волнует ситуация в Чили. Вот вы послушайте. (Читает нараспев.)

Тонка чилиечкаИ узкогруда.Уткнулась личикомВ стихи Неруды,Но пиночетовецПоднял винчестер.Он метит, падло,В меня и в Пабло.

Лариса. Замечательно! У вас такой боевой пафос. А вы не можете его направить против местных порядков? Написали бы что-нибудь такое… Сегодня здесь, неподалеку, был арестован Подоплеков… Или как-нибудь иначе…

Поэт (шепотом). Неужели вы не понимаете, что именно об этом я все время и пишу? Когда я пишу «чилиечка», я же вас имею в виду. А пиночетовец неужели вам никого не напоминает?

Лариса. Вы имели в виду прокурора?

Поэт (игриво). Я сразу заметил, что в вас что-то есть. Слушайте, давайте я на всякий случай запишу ваш телефончик.

Лариса (грустно). К сожалению, после ареста Сени мой телефон отключили.

Поэт. Вот как! (Возвышенно.) Слушайте, волшебница, вы подарили мне строчку! (Торопливо целует Ларису и быстро уходит, сочиняя на ходу.) А в Чили сонно скрипят уключины, и телефоны у всех отключены…

7

Появляется Писатель, бородатый и с посохом.

Писатель (ворчливо). Эти городские об чем заботятся. Телефон у них отключили, так они и из этого проблему делают. Раньше-то, бывало, люди без всяких телефонов жили, и ничего! Зато лошадей имели, коров. А на игрища, когда девки-то с парнями-то собирались, они руки не для того использовали, чтобы, понимаете, телефоны накручивать. Сейчас, конечно, все слишком ученые стали. Уже и до того додумались, чтобы нашу русскую реку повернуть к азиатам. Прогресс!

Лариса. Здравствуйте.

Писатель. Здравствуйте.

Лариса. А я вас узнала. Вы писатель. Я вашу фотографию на обложке роман-газеты видела.

Писатель. Это возможно. Я там свой роман опубликовал о колхозизации.

Лариса. Вот-вот. Я роман не читала, но фотографию видела. Так вот я и подумала, что, может быть, вы как писатель поможете. Обратитесь в инстанции, призовете общественность, ударьте, так сказать, в набат.

Писатель. Набат, набат. Где же он нонче, набат-то этот? Раньше-то, бывало, когда идешь по сельской-то местности, особенно если в светлое воскресенье или другой какой-то праздник, так от деревни до деревни тебя колокола встречают и провожают, поют, понимаете, на разные голоса. А колоколенки-то, колоколенки! Одна, понимаете, краше другой! Так надо же, все посносили! Троцкисты, военнопленные и другие нерусской национальности. Религия, говорят, опиум для народа. Нет, я не спорю, я сам человек партийный, я понимаю, что опиум. Но помимо-то опиума это ж душа народная жила в тех колоколенках и колоколах. А теперь что? Никаких тебе колоколен, никаких колоколов, только трактора, как вши, извиняюсь, ползают да фырчат: фыр-фыр-фыр. Землю железом давят, структуры почвы, понимаете, разрушают. Ах. (Безнадежно махнув рукой, пытается уйти.)

Лариса. Подождите, прошу вас. Я прошу заступиться за мужа моего.

Писатель. Это за Подоплекова, что ли?

Лариса. Так вы его знаете?

Писатель. Что значит знаю. Сидел тут, смотрел на выдумки на городские.

Лариса. Значит, вы все сами видели, вам и объяснять не надо. Помогите, я вас прошу!

Писатель. Чудной все же народ живет в городах. Ну как же я вам помогу? Я ведь ваших городских дел полностью не понимаю. Я в деревне живу. Сижу себе на сеновале, перышком поскрипываю. Ну иногда, понимаете, съездишь по делам в Москву, в Париж, в Лондон, в Коктебель, в Пицунду, и опять домой, в деревню, на сеновал. Надо же, понимаете, работать, дело свое делать надо.

Лариса. Но вы же писатель. Вы же совесть народа. Некрасов, помните, говорил: «Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан».

Писатель. Как же, помню завет нашего классика и соблюдаю. И даже, отрываясь от своих непосредственных дел, по гражданской линии выступаю. За тот же Енисей бороться приходится, а также таежного гнуса спасать.

Лариса. Кого спасать?

Писатель. Комар есть такой, таежный. Он геологов ваших, городских, кусает, вот они и выдумывают, войну этому гнусу, понимаете, объявили. С самолетов его химией травят. А того понять не хотят, что природа без гнуса существовать-то не может. Я об этом и статью опубликовал в «Литературке». Не читали?