Сказка о принце. Книга вторая

Но самое главное… главным для него оставалось все-таки не это. На следующий же день после поединка, еще перед утренним Советом, Патрик вызвал к себе Лестина. И сказал, не вставая со стула, прямо и коротко:

– Лорд Лестин, я хочу просить вас.

Передохнул, пережидая боль. Лестин молча ждал.

– У нас вакантна должность министра внутренних дел. Я прошу вас занять ее.

Если старый лорд и ожидал чего-то, то явно не этого. Он удивленно посмотрел на короля:

– Но, сир… вы уверены в правильности выбора?

– Лестин… - Патрик говорил медленно и, казалось, с трудом. – Сейчас мне некого назначить на это место. Я знаю, что вы еще не вполне здоровы, но прошу вас – потому, что знаю, что вы… знаете, что делать, а главное – чего не делать ни в коем случае. Едва я найду кого-то другого… если вы захотите, то сможете оставить это. Но сейчас… мне некого. Помогите мне.

Лестин помолчал. Коротко поклонился:

– К вашим услугам, сир.

– Благодарю. И первое же поручение, которое я дам вам, будет… - он снова судорожно передохнул. Отстранил левой рукой склонившегося над ним Тюльена, взглянул в глаза лорду: - Лестин, найдите мне Вету.

– Но…

– Как угодно. Любыми путями. Если она мертва, я должен знать об этом. Если жива… я тоже должен знать. Пусть она вышла замуж, пусть не захочет вспомнить меня, но я должен знать, что она жива и у нее все в порядке. Мне некого просить об этом, кроме вас. Пустите на эти поиски самых лучших людей, любые деньги… - глаза его лихорадочно блестели, - но найдите мне ее, Лестин!

Лестин наклонил голову.

– Я все понял, мой принц… простите, Ваше Величество.

– Дальше, - продолжал Патрик, даже не услышав последней фразы, - еще одно. Те, кто был сослан вместе со мной – их надо найти и вернуть. Как можно быстрее. Если еще кто-то погиб, похоронить по-человечески. Дальше. Начать новое расследование всех обстоятельств дела. Всех, кто участвовал в заговоре вместе с Густавом – судить. Следствие не затягивать, но провести как можно более тщательно. О всех обстоятельствах и тонкостях дела докладывать мне немедленно.

Как и предполагал Патрик, самым простым и быстрым оказалось найти и вернуть всех, кто был сослан вместе с ним. Правда, он не мог предполагать, насколько тяжелой станет для него та минута, когда в списке выживших, который положит Лестин ему на стол, окажется не тринадцать имен, как он надеялся, а только одиннадцать. Кроме Жанны и Яна, умерла «от болезни легких» Анна Лувье, погиб «в результате драки» Кристиан Крайк. Рядом лежала еще одна бумага: донесение о смерти последственного Августа Максимилиана Штаббса. В тот вечер Патрик не мог больше работать, не мог думать ни о делах, ни даже о сестре. Заперся в своих покоях, потребовав вина, но даже напиться не смог – вино не приносило ни облегчения, ни забвения. Сидел, тупо глядя в одну точку, вливал в себя стакан за стаканом… пока, невзирая ни на крики слуги, ни на мрачно-негодующее «Я вас не звал!» самого короля, не вошел к нему Лестин. Лорд вылил остатки вина в таз для умывания, перетащил сыплющего самыми черными ругательствами Патрика в постель – и почти до утра сидел рядом и слушал сбивчивые, полубессвязные рассказы обо всем, что было на каторге – длинные, со всеми мелочами и подробностями, и молча гладил воспитанника по руке, иногда чувствуя, как волосы на голове шевелятся от ужаса.

Возвращение «партии принца» было делом хоть и не быстрым, но простым. Гораздо сложнее оказалось с поисками Веты. Ее искали в монастырях, в провинции, в работных домах, даже в тюрьмах и больницах – тщетно. Расспрашивали родственников; отец, граф Радич, едва с ума не сошел сначала от счастья, узнав, что дочь жива, потом – от горя, когда король откровенно рассказал, что Вета пропала. Ни у теток в Корвелле, ни у дальней родни в Леренуа девушка не объявилась. Складывалось впечатление, что она просто провалилась сквозь землю – или смогла бежать за границу. В это Патрик не верил, и поиски продолжались, но даже ему самому было ясно, что они могут затянуться на годы.

Не менее сложным оказалось дело со следствием. Нет, оно двигалось, король регулярно получал отчеты от Лестина… и скрипел зубами от отвращения – таким грязным и мерзким казалось ему все, что с этим связано. А когда его попросил об аудиенции граф Радич и сам признался в том, что помогал Густаву, Патрик несколько секунд даже сказать ничего не мог – просто сидел и молча смотрел на него.

– Я не стану просить у вас прощения, Ваше Величество, - сухо сказал Радич, - и готов понести любое наказание, которое вы и суд мне назначите. Но прошу только об одном – пусть об этом не узнает Вета, если… когда вы ее найдете.

– Наказание вам назначит суд, - глухо проговорил Патрик. – А прощения просить вам надо не только у меня, но и у дочери. И у остальных, кому вы с вашим Густавом… ладно, граф, идите. Прошу вас до окончания следствия из города не уезжать.

Побывал Патрик вместе с Изабель и на могиле отца. Теперь он уже не спрашивал мысленно, как это бывало раньше, «зачем?» - стоял молча, глядя на узорный камень и красное с золотом покрывало королевской усыпальницы, тихонько гладил по плечу сестру. Изабель не плакала, смотрела прямо перед собой, только губы ее шевелились, шепча неслышную молитву, а потом прижалась к брату. Вернувшись во дворец, Патрик почти физически почувствовал, что прошлое – ушло. Он такой, каким стал. Он выжил и добился своего, значит, теперь надо – жить.

То же самое, похоже, почувствовала и Изабель. Она все чаще улыбалась, снова стала носить яркие платья, часто, как еще когда-то давно, приходила к брату вечерами – но о прошлом они почти не разговаривали. Нет, конечно, принцесса рассказывала о монастыре, о матери-настоятельнице, о том, как они воевали с холерой, шутила, вспоминая забавные и нелепые случаи, высмеивала Густава – но о том, что было прежде, еще до всего, не было сказано ни слова. О детстве – да, часто, но только о раннем. О том, что было в последний перед судом и ссылкой Патрика год – никогда. В свою очередь, и Патрик о том, что было с ними на каторге, о Гайцберге и своих скитаниях по стране сестре никогда не рассказывал. Но о Вете, о короткой их любви и скоротечном счастье, о том, как пропала девушка, о своей тревоге за нее все-таки рассказал. Изабель, выслушав его, слабо улыбнулась:

– Значит, она все-таки сумела…

– Что сумела? – не понял Патрик.

– Открыться тебе… и добиться взаимности.

– Ты… знала? – не поверил он.

– Конечно. И слепой бы догадался. Она полюбила тебя с первого дня, с первой встречи… и почти год боялась открыться. Вернее, просто не надеялась на ответ. И знаешь, - вздохнула принцесса, - то, что случилось с вами, можно считать благом – для нее. По крайней мере, у нее был этот кусочек счастья.

– Я не могу не думать о том, что это могло стоить ей жизни, - глухо проговорил Патрик.

Изабель погладила его по руке.

– Если б мы знали, где и как сможем упасть, мы не ходили бы по этой дороге, правда?

Рассказал ей Патрик и о гибели Яна. Коротко, конечно: о том, как погиб виконт, как потом помог спастись ему. Изабель долго молчала, опустив голову, а когда вновь посмотрела на него, король увидел на ее глазах слезы.

– Я буду за него молиться, - шепнула она и крепче прижалась к брату.

К усыпальнице маленького короля Августа брат и сестра приходили часто. Патрик испытывал оглушительное чувство вины перед этим мальчиком – отчасти за то, что прежде почти не замечал его и не уделял внимания, отчасти за все, что привело к смерти малыша. Понимал, конечно, что один лишь Господь властен забрать к себе душу в свой срок – и все-таки не мог избыть эту вину. Наверное, что-то похожее чувствовала и Изабель. Она стала еще ласковее к сестрам, проводила с ними как могла много времени, тогда как король позаботился о самых лучших учителях для девочек. Увы, у самого Патрика для Агнессы и Бланки просто не хватало ни времени, ни сил.

Написал Патрик и матери, в Версану. Кое-как сумел вымучить холодные, вежливые несколько строк; рассказал, что жив, пригласил на коронацию. В ответ пришло такое же короткое, сухое послание – Вирджиния благодарила за приглашение, желала счастья, но приедет или нет, не ответила. Изабель, когда брат показал ей письмо, только пожала плечами:

– Теперь это ее дело. Пусть живет, как знает.

Патрик едва заметно улыбнулся. Принцесса не простила мать и до сих пор отзывалась о ней едва ли не с ненавистью, но сам он понимал, что так, наверное, нельзя. Все-таки мать. Он не испытывал теперь к Вирджинии никаких теплых чувств, но и ненавидеть ее перестал. Так, чужой посторонний человек… перед которым обязывают правила вежливости. Судя по тому, что сама бывшая королева за все это время ни разу не написала ни дочери, ни ему – а ведь в Версане сразу же стали известны все подробности переворота – она испытывала к детям примерно то же самое. Ладно, пустое. Бог ей судья.