Сказка о сказке

VI

Эли недовольно дернула плечами, ей совсем не понравилось, что Люси сказала: «Жабу твою большую!», будто Эли с этим великаном дружила. Ничего она с ним не дружила…

Но Люси над словами не задумывалась, она легко слетела с высокого табурета и стала вытряхивать всё-всё-всё из своего ярко-жёлтого рюкзака. На пол посыпались какие-то листочки, расчески, заколки, фенечки, цветные камушки – много чего, и всё это попадало в небольшую горку. А Люси вдруг бросила рюкзак и заметалась по кофику, захлопала разными дверцами и ящиками. И пока было непонятно, что она ищет, Эли сидела, не двигалась и с тихим интересом смотрела, как подруга разворошила кучу вещей, нашла коробку с красками и кисточками, наполнила склянку водой, взболтала её. Интересно, что ей в голову пришло? Нарисовать что-то? Хм, нашла время! И, странно это, вообще.

– Да-ар! – Эли тихонько потянула подругу за рукав.

– Угу! – Люси даже не повернулась, так была занята.

Эли пожала плечами, а её подруга снова взялась за рюкзак и, быстро перебирая руками, встряхнула его, перевернула, рассмотрела со всех сторон, размешала зелёную гуашь, и с очень серьёзным лицом пошла красить красивые жёлтые строчки, кармашки и вытачки, и блестящие замочки с цепочками и брелоками. С очень серьёзным лицом, будто только что не было разговоров про погоню, Большую Жабу, про то, что времени нет. Будто Люси только и мечтала последние дни взять да покрасить свой рюкзак. И вот, наконец, нашла удобную минутку. С очень серьёзным лицом. И только кисточка мелькала и размазывала, размазывала зелёное на жёлтом.

А Эли никак не могла понять, что с подругой творится, и растревожилась не на шутку. Сами представьте: сидит себе человек, сидит и вдруг начинает рисовать прямо на рюкзаке, прищуривается, как большой художник, густо кладёт краску на краску, хотя её класть уже некуда – весь рюкзак позеленел, а самые красивые кармашки просто хрустящей корочкой гуаши покрылись.

– Если думаешь, что я, того, с ума… спрыгнула! Можешь не волноваться. – Люси чуть не насвистывала и нацелилась кисточкой в ту часть рюкзака, что была ещё просто зелёной, травяной, а не цвета сказочного болота.

– Может, объяснишь?

– Объясню, объясню, не бойся, – потянула Люси. – Это чтобы прятаться в траве. Помнишь, эта вредная старуха в мультике говорила: «Вы! Лежите на газоне! И вас! Не видно…»

– Помню-помню. Да, помню! – Эли скривила губы и чуть заметно улыбнулась. – Только ещё раньше она сказала: «Хорошо, что вы такой зелёный и плоский». А с такой штуковиной на спине тебя за версту заметят. Или за две, но точно заметят!

– Ладно, не придирайся. Я не на газоне лежать собралась. А тебе! Тебе краски может не хватить. Вот!

Люси почти обиделась, но потом ещё раз окинула взглядом рюкзак, прищурилась и осталась довольна работой. Потом отдала кисточку подруге, а сама понеслась к любимой витрине с пирожными, что часто заменяла ей зеркало. Впрочем, «понеслась» – слово неточное. Люси так и перескакивала по кофику, как шальной кузнечик, в один миг оказывалась то там, то тут, и уследить за ней было ох как непросто. Эли и кисточку не успела перехватить, как её подруга пропрыгала по всему кофику и вдруг резко припала к любимой витрине, и внимательно стала разглядывать…

Что она там разглядывала – всегда было непонятно, но это стекло с пирожными попадалось ей на глаза часто, чаще, чем обычное зеркало. И дело не в том, что в кофике не было зеркала, просто в обычное Люси смотрела не с таким удовольствием, а в витрину – очень даже мило! – всегда можно взглянуть так, будто тебя сладости интересуют, только сладости, а собственная красота – нет, ни капельки.

И сейчас бы никто не понял, на что Люси любуется. Но вдруг в руках у неё появились огромные ножницы и лихо отхватили большую часть её прически, а остатки стали ровно подстригать, как редкие кустики.

– Господи, дар! Это тебе зачем? – Эли даже заморгала, чтобы ресницами сбросить видение. И решила оставить зелёную краску и свой ещё красный рюкзак, а подругу напоить валерьянкой, чтобы хоть чуть-чуть успокоить.

– Неужели не понятно? – Люси превратилась в хорошенького мальчика и лукаво обернулась. – Этот великан наш, жаба лупоглазая, он нас слишком хорошо разглядел и сразу узнает. А если мы преобразимся как следует, может, и в траве прятаться не придется.

И с этими словами, страшно щёлкая ножницами, Люси потянулась к причёске подруги. Эли сначала дёрнулась, будто бежать собралась, но потом вздохнула и позволила ножницам пройтись по своей голове. Люси работала быстро, она вообще всё делала быстро, и через пару минут Эли тоже стала хорошеньким мальчиком – никто бы не поверил, что девочка согласится так себя постричь. А Люси опять осталась довольна работой, но продолжала что-то выдумывать на ходу.

– Угу, угу! Так! – она пальцем ставила точки в воздухе, а потом понеслась к нескольким ящикам сразу и выгребла из них целую кучу джинсов и джинсовых курточек, и шорты, рубашки, бейсболки. – Теперь одежда! Покрасить! Ты оставь немного краски, надо одежду сделать зелёной.

– Да-ар! Дарагая-я! Ты что, всё на свете собираешься сделать зелёным?

Свой рюкзак Эли замазывала не слишком густо. Ей не краски было жалко, но от того, как яркая красная ткань любимого рюкзака превращается в скучную зелёную дерюгу, прямо на глазах превращается, Эли печально кивала головой. А словом «дарагая» девчонки обычно дразнили друг друга. Иногда колко, чтобы не крутить пальцем у виска (это ведь невежливо!), иногда – просто подшучивали друг над другом, добавляли чуть заметную шутку в слова. И тогда от колючего «дарагая» оставалось ласковое «дар».

Но сейчас Эли чётко сказала – «дарагая», а Люси даже не расслышала насмешку в словах. Она копошилась и копошилась в джинсовой куче, пока не вытащила самые потёртые курточки с заплатками на локтях и джинсы с разодранными коленками.

– Ну, нет! – Люси жалобным звуком потянула воздух. – Нет, на всё краски не хватит. Придется только эти, протёртые. Зато их не жалко!

Тут она заулыбалась, просунула руку в джинсовую дырку и помахала из дырки пальчиками. И сразу стало ясно, что с её умом всё в порядке, что не сошла она с него и не спрыгнула. Но не успела Эли успокоиться, как Люси отбросила кучу одежды и шальным кузнечиком снова куда-то сорвалась. Куда-то пропала, но почти сразу вернулась с большой раскрытой книгой. Эли уже закончила красить свой рюкзак и теперь с новым интересом смотрела на подругу, пыталась отгадать, что она ещё придумает или в книге разыщет?

– Угу! Угу! В путешествие. В путешествие надо брать…

Люси взад-вперед щёлкала страницами и водила по ним пальцем.

– Угу, вот, нашла! «Человеку нельзя долго лежать на снегу…» Нет, не то. Сейчас найду, вот! «Она использовала все волокна кокосовых орехов…». Нет, это тоже не то, не то, не то! Нет, это тоже не подходит. Угу, вот! «…бросила в кофе кусочек льда, чтобы осела гуща…». Нет, и это не то! Это какая-то неправильная книжка про неправильные приключения!

Люси поджала губы – опять обиделась! – и уже собралась запустить книжку подальше, но Эли потянулась и на секунду остановила подругу, кинула взгляд на обложку:

Последнее слово Эли не успела прочесть – книжка-таки полетела в дальний угол – но и не последних ей хвалило, чтобы промолчать и ещё раз тихонько улыбнуться.

Хотя подруги часто говорили одинаковые слова, и даже понимали друг друга с четвертинки слова, они не всегда делали одинаковые дела. Конечно, когда шла работа в кофике, дело было общее. Но когда находился час-другой для отдыха, Эли и Люси находили разные занятия. Эли обычно устраивалась в большом кресле, которое почему-то называлось «бабушкино кресло», хотя никакой бабушки у девчонок не было. Бабушки не было, а кресло было, и Эли каждый вечер проводила в нём чудные часы, читала любимые книжки, мечтала и думала. Думала и мечтала. А Люси тем временем отправлялась в парк развлечений «Луна», где допоздна работал тир «Барборос» с шестью ружьями и шестью пистолетами. Она брала ружьё или пистолет (по настроению) и много пулек, и весело постреливала в разных чудиков и чудовищ, которые появлялись из темноты, бормотали непонятными голосами или страшно рычали, но никогда не успевали увернуться от Люсиной пальбы. Не было шанса.