Сказка о Снежной Королеве
Шрифт:
— Я предупреждал тебя, что я ужасный, мерзкий тип. Ну, прости.
Роман завел мотор и развернулся в направлении центра. Все это время, после неожиданного столкновения с Катей, его «Опель» просто бессмысленно колесил по улицам.
— У меня такое чувство, что мы раздавили ее, — сказал Роман тихо. Он никак не мог вытравить из памяти образ Кати, оставшейся на дороге… поистине раздавленной его колесами. Бледное, без кровинки, лицо зеленоватого, слегка лягушачьего оттенка, огромные глаза… да, скорее полные ненависти, чем испуга. И ее слова — «с этой сукой»… Сколько же злости в его маленькой жене! Она вся просто переполнена ненавистью! Холодной, мерзкой ненавистью — ненавистью не только к блистательной Анжелике, но и к его, Романа, счастью с Анжеликой. Жаба… Роман вдруг поймал себя
Рома повел ее на «Матрицу». Анжелика слышала, читала что-то в прессе, видела даже фотку — два человека, как бы подвешенные в воздухе, сцепившиеся руками в непонятном поединке… Кажется, этот фильм называли эпохальным, разрушающим все барьеры… Интересно было посмотреть. Они опоздали, опоздали из-за этих дурацких препирательств в машине, и когда вошли в зал, на экране висел огромный черный паук, железный, и тянулся щупальцами к человеку, погруженному в какую-то липкую жидкость. Рома, видевший уже фильм на кассете, тут же наклонился к Анжелике и начал что-то объяснять, пересказывать начало фильма, он говорил жарко, громко, зрители в зале уже стали оглядываться на них недовольно… Впрочем, Анжелика почти ничего не слышала, другое занимало ее. Голый человек на экране, без волос, без бровей и без ресниц, показался ей удивительно знакомым. Она мучительно напрягала мозг, пытаясь понять, вспомнить… И только когда того же человека показали лежащим в свитере, с бровями, с ресницами и слегка отросшим ежиком волос, Анжелику как током прошибло: экранный герой был копией Макса. Да, чуть другая линия волос, может быть, более жесткий подбородок, но общее впечатление…
— Это главный герой? — резко повернулась Анжелика к Роме.
— Да, — немного удивился тот.
— А как зовут актера, ты знаешь?
— Кеану Ривз.
Анжелика еле сдержалась, чтобы не ляпнуть тут же, что этот парень похож на ее Макса. Вряд ли это было бы интересно Роме, только вызвало бы ненужную ревность. Она, как завороженная смотрела на экран: героя пару раз назвали красавчиком. Выходит, даже по голливудским меркам Макс красив? Анжелика-то знала, что Макс — да, эффектный, сильный, да, когда-то (при первой встрече) она была поражена его необычной красотой, но сейчас все в нем казалось таким привычным… Она замечала: вот появилась пара седых волосков на виске, еще рановато бы… вот прыщик выскочил на щеке, надо бы выдавить и прижечь… Какие-то все больше недостатки подмечала. А сейчас, глядя на огромный экран, не могла отделаться от мысли, что это ее (каким, правда, боком ее, непонятно) Макс, и ей даже было неприятно, когда черноволосая партнерша по фильму прикасалась к герою. Надо отдать должное двойнику Макса: он обошелся без любовных сцен, и даже финальный поцелуй, подаренный ему героиней, пробудивший его к жизни, он пережил в бессознательном состоянии. Поэтому, слегка прослезившись над силой чужой любви, Анжелика вышла из зала довольная и взволнованная. Как будто кино было про Макса и Макс не изменил ей. Взбудораженная, помимо прочего, идеей фильма, Анжелика судорожно соображала, что бы такое сказать и сделать. Хотелось решительных действий. Позвонить Максу, например. Или наехать на Рому. Хотя какая разница, если, по замыслу авторов фильма, весь наш мир — компьютерная игра? Где-то там переключаются какие-то диодики, и тебе становится легче или больнее, ты плачешь или смеешься… а по сути — не происходит ничего.
Действовать — означало вновь почувствовать себя живой. Махать руками и ногами наподобие героев «Матрицы» Анжелика не могла, с взрывчаткой тоже было туговато, а прыгать с крыши на крышу она не стала бы даже со спецстраховкой. И все ощущение дискомфорта, неудобства, непричастности к супергероям Анжелика по-детски решила излить на Рому. Хотя нет: не по-детски. Будь она ребенком, начала бы скакать, палить из воображаемых пистолетов, ходить по поребрику, как по карнизу небоскреба — она делала так в детстве. А сейчас
Анжелика была взрослой женщиной, и в соответствии с логикой женского поведения ее жертвой стал близрасположенный мужчина.— Я думаю о том, что наши отношения стали развиваться как-то не так, — сказала Анжелика в машине. Сказала и ждала, внутренне ликуя, возражений каких-то ждала… Напрасно.
— Мне тоже начинает так казаться, — спокойно ответил Рома.
— Я хочу все изменить, — не сдавалась Анжелика.
— Что изменить?
— Где-то мы с тобой повернули не туда, — деланно беспечно сказала Анжелика. — Все стало слишком серьезно.
— Слишком серьезно, — эхом повторил Рома.
— Мы начнем все сначала, — сказала Анжелика решительно; на мгновение эта мысль показалась ей выходом. — С нуля. Попробуем еще раз.
Рома посмотрел на нее с сомнением.
— Разве это возможно? Разве мы сможем забыть обо всем, что уже было с нами?
— В том-то и дело, что не надо забывать, — живо согласилась Анжелика. — Мы можем увидеть, где мы сделали ошибку. Мы теперь сможем все прожить по-другому.
— По-другому — как?
Анжелика вся была во власти компьютерных мыслей. Если наша жизнь — всего лишь игра компьютерная, типа «дюк нюкемов», что ж, попробуем снова пройти все лабиринтики. Вновь сразимся со всеми монстрами. Тем более что теперь мы уже знаем, где какое оружие лежит.
— Пока не знаю, — ответила она. — Так, как правильно. Чтобы никому не делать больно.
— Моя жена… — начал Рома.
— И я не хочу больше, чтобы ты говорил о своей жене. И о моем муже. Мы ошиблись в этом. У каждого из нас своя жизнь, и мы не должны лезть в жизнь друг друга.
Рома был не согласен:
— Ты думаешь, это возможно теперь?
Где-то уже щелкали единички и нолики, и новая программа была запущена. Анжелика решила обозначить контуры первого (и главного, как ей казалось) монстра. Она уже видела его лицо в предыдущей игре.
— Я не знаю. Но я знаю, что я больше ничего не хочу слышать про твою жену. Ты очень часто говоришь, что ты ужасный, но это все в тебе появляется только тогда, когда ты общаешься со своей женой. Я сегодня увидела ее… и я поняла, что она и есть то черное, мерзкое… Все это такая грязь… Я не хочу.
— Не хочешь чего?
— Я не хочу больше знать об этом, — Анжелика по-киношному взмахнула руками. — И я не хочу, чтобы это хоть как-то касалось меня.
Она ждала, что Рома будет защищать свою Катю, она уже готовила оружие. Но Рома сказал:
— Я очень боюсь, что ты права. В последнее время, когда я думаю о своей жене, мне тоже кажется, что она…
По его лицу пробежало нечто вроде судороги, губы дрогнули.
— В последнее время? — жестко переспросила Анжелика. — А куда ты смотрел раньше?
— Раньше — когда?
— Ты рассказывал миллион вещей, которые были с вами давно и от которых у меня просто мороз по коже!
— Ну, например?
— Да миллион! — Анжелика попыталась припомнить: что он там такое особо ужасное рассказывал? — Ну, например, когда от тебя была беременна девушка. То, что твоя жена чуть ли не пистолет у тебя просила, чтобы ее застрелить!
Наверно, это был действительно удачный пример. Рома даже задрожал, Анжелика увидела, как трясутся его руки на руле.
— Она не смогла бы! Это было сказано от избытка чувств!
— Да? А о чем она собиралась поговорить с твоей любовницей, когда хотела ей звонить?
— Не знаю, — растерялся Рома. — Наверно, хотела просить ее сделать аборт.
У Анжелики вдруг возникло ощущение дежавю — может быть, от одного взгляда на тошно-серую, немаркую, практичную обивку салона. Нечто вроде предчувствия… а когда забеременею я? — к чему эти мысли?..
— Да? Да, конечно, — оборвала она свои идиотские мысли. — А ты знаешь о таком элементарном понятии, как женская солидарность? Твоя жена сама рожала! Она же знает, как тяжело носить ребенка! Сколько нервов это стоит! И о чем она еще собиралась говорить? Может быть, угрожать? Может быть, добиться, чтобы у девушки случился выкидыш?
— В моей жене действительно много такого… — сказал Рома грустно, — и самое главное — это я, наверно, воспитал в ней. Я хотел, чтобы она была жестче. Чтобы не была размазней.