Сказка зимнего Синегорья

Волки заскулили, испугались старухи, но тут было чего бояться, взглядом своим жутким могла она и заморозить, и Снежка глаза отводила, чтобы не застыть статуей ледяной. Издалека стражам Морозко ветер вторил, словно целая стая лютых зверей. А Снежка не растерялась да ленту из косы выдернула, бросила ведьме.

— Держи подарок для дочки, пусть не серчает, что я жениха увела! — крикнула девушка звонко, на «авось» надеясь, но ведь не зря же ей Метелица гребешок с лентой вручила! Небось, знала, что в дороге разные чудища да страхи встретятся.

Ведьма тут же выть да ухать прекратила, схватила подарёнку, а кони, свободу почуяв, всхрапнули и помчались дальше над спящим зимним лесом.

Снежка немного успокоилась, села удобнее, на подушки облокотившись. Смотрит на просторы уральские, любуется красотой, нравится ей над холмами лететь, нравится ощущать себя хозяйкой этих мест дивных.

Только подумалось о том, что вот-вот царицей она станет, как захотелось шкатулку открыть да поглядеть, что там внутри-то. Небось украшения какие или камушки самоцветные. Никто и не узнает, что она смотрела — нет ведь никого вокруг. Да и она одним глазочком — лишь приоткроет крышку и тут же захлопнет.

Достала Снежка шкатулку, погладила ее дрожащей рукой и вдруг в отражении крупного лилового камня, который крышку украшал, увидела себя — рот перекошен, глаза как у совы, черты обострились, и стала она чем-то похожа на безумную зимнюю ведьму, что на ленту Метелицы польстилась… Страшная девка в отражении, как шишига лесная. Неужели это она, Снежка, невеста зимняя?

И волки тут же взвыли протяжно, словно упреждая о чем.

Испугалась Снежка да и спрятала шкатулку — вот что алчность с людьми делает. Дальше, пока сани мчались над лесом, почти не шевелилась, вниз и по сторонам не смотрела, страшно было от мысли, что едва своими же руками себя едва не сгубила. Только синева морозного неба с россыпью алмазных звезд манила и успокаивала. В шубе тепло было, а подушки — мягкие, как стог сена. Век бы так лететь над миром.

Но вот повозка снизилась, даже коснуться можно было ветвей еловых. Снежка оглянулась — леса вокруг дикие, жуткие, сосны и березки встали стражами у одинокой скалы, а возле нее гнилым зубом одинокая хоромина торчит, бревна у нее подгнившие, темные от времени, просела изба, видно, что старая-старая, а править то ли некому, то ли не хотят.

Волки, что всю дорогу Снежку охраняли, в лес умчались белыми стрелами, поземка их следы тут же и замела — видимо, кончилась их власть. А из домишки, в котором окошки едва светились, словно там всего-то пара свечек зажжена была, показался старик согбенный — в тулупчике овчинном, холщовых штанах да шапке-ушанке. Простой такой, вовсе и не сказочный. Нос картошкой, брови седые, бороденка рыжеватая торчит, взлохмаченный весь, будто пес, что свое отслужил. Но ни жутью от него не веяло, ни Той Стороной запредельной, да и глаза обычные были, без той пронзительной морозной стыни или бедовой зелени малахитовой, что присущи были волшебным духам гор и лесов. Сероватые глаза его были, прозрачные, с опаленными белесыми ресницами. Но как старик этот среди леса дикого да запредельного оказался? Неужели люди простые и тут жить могут? Хотя мало ли, подумалось Снежке, может, он сторож или лесник?.. Что она вообще про приграничные земли знает — она впервые пытается на Ту Сторону Синегорья попасть. Может, положено так, чтобы человек какой дорогу охранял?

Снежка вышла из саней навстречу старику, все гадая, кто же он такой да что в зачарованной чаще делает. Хоромина его так перекосилась, что казалось, вот-вот в снег упадет… летом, видать, трава до самых окошек зарастает — вон и сейчас сухие палки какого-то кустарника торчат, да еще с шипами острыми. А на них красное что-то, будто выкрасили ветки соком ягодным. Жутковато стало, когда подумалось, что это может быть и кровь.

— Куда путь держишь, девушка, да как тебя по батюшке звать-величать? Что привело к моему порогу? — важно спросил старик, бороденку свою поглаживая. Так мог бы выглядеть заводчанин какой лет сто назад — сейчас иначе люди себя вели, и даже не в одежонке его старинной дело, а скорее в повадках да речи.

— Снежанна Николаевна я, а вы кто таков будете? — осторожничая, ответила Снежка, пытаясь подражать ему в манере вести беседу, и шкатулочку к себе прижала, будто испугавшись, что отберут. — А еду я к жениху своему, Мороз Иванычу, не знаете ли, куда мне дальше? Кони вон встали, что статуи ледяные, с места не могу их сдвинуть…

— Через лес тебе к нему, да только вот внучка моя, Заряна, сама о таком женихе мечтает, никак не могу я тебя пропустить, не обессудь, своя одежонка-то к телу ближе, — развел руками старик, так и не назвав своего имени-звания, а из окошка избы в этот миг выглянула девка — румяна да темноглаза, с косой черною, словно смоль. Брови ее будто углем нарисованы, губки — ягоды, улыбается зловеще, и острые белые зубки видны… острые, как у мелкого хищника, куницы там или ласки.

Смотрит яростно девка, и чудится — из глаз ее сейчас как полыхнет-громыхнет… Хотела было Снежка в подарок ей гребень Метелицы предложить, да вот с перепугу уронила его, пока доставала. Упал он на снег, и вмиг частокол почти до самых небес вырос, скрыв от взгляда и старика странного, и внучку его чертовку. Но перед тем, как вымахал забор этот, успела Снежка увидеть, как девка эта лишачихою обернулась — шерстью заросла с головы до пят…

И поняла перепуганная девушка — тут бы подарочек не пригодился, сожрало бы ее чудище и не подавилось. Вместе с гребнем.

Страшно стало — сани с лошадками по ту сторону частокола остались, но зато тропинка среди сугробов появилась. И вела она вглубь леса. Вздохнула Снежка и пошла по ней — авось куда и выведет.

* * *

Долго ли шла Снежка по лесу — она не помнила. Но все слилось воедино, и деревья одинаковыми казались, и сугробы, в которые девушка проваливалась, нечаянно с тропы оступаясь, и сухой валежник под соснами, что топорщился ветками, будто чудище рогатое… Метель кружева белые плела и развешивала их на зеленых сосновых ветках, словно вырезанных из нефрита, а по медно-красным стволам узоры чудные рисовала.

И холодно было Снежке, и стыло, а отступать некуда — теперь она на Той Стороне, куда смертным пути нет. Кто же она теперь? Неужто сама нечистью стала? И кружить-летать теперь между соснами с ветром северным, петь с ним колыбельные старым деревьям, что уснули под белым покрывалом снега… петь родному Синегорью, что застыл в хрустале дивных зимних грез.

Возле высокой ели, что росла посреди поляны, сейчас засыпанной снегом, девушка без сил упала, шкатулку даже выронила. Чувствуя, как руки леденеют, Снежка их под мышки засунула, а сама свернулась калачиком, улеглась возле сугроба, не понимая уже, где находится, что с ней… Мысли тоже замерзли, казалось, в голове лишь льдинки перестукивают в гулкой тишине морозной.

Даже не испугал раздавшийся из-за ближних деревьев волчий вой — протяжный и тоскливый. В сугроб зарылась — там тепло было, хорошо, словно Снежка на перине лежит да одеялом пуховым прикрылась.

А метель дальше пела, кружилась, снегом засыпая. Замело Снежку, и поняла она — не найдет ее никто, век лежать под елью этой, в лесу зачарованном, под саваном снежным.

Тут треск раздался странный — будто по лесу шел великан, ломая деревья. И стонали, плакали сосны, и несся по воздуху морозному запах смол, словно рыдали деревья, чувствуя приближение неведомой силы чудодейственной. И когда треск приблизился, показалось Снежке, что чудище именно за ней идет. И в это миг затряслась ель, под которой девушка лежала, словно постучал кто по ней огромными кулаками.

Но тут же вихрь снежный поднялся, и в пелене этой кружевной будто сквозь тюлевую занавеску увидела Снежка себя же, но в детстве — идет девчоночка махонькая в шубейке, платком баушкиным перемотанная, и концы его связаны на спине крест-накрест. Утопает малявка в снегу едва ль не по пояс, но идет — упрямо, как будто что-то важное пытается отыскать.

— Что ты, девица, среди сугробов моих ищешь? — слышится голос Морозко. Это он идет по лесу, сосны гнет, он тучи снежные зовет, он ветра северные гонит.