Сказки американских писателей

— Смотрите! — сказала королева Луиза.

Она закрыла свои большие сияющие глаза и замерла. Вздох изумления пробежал по толпе, потому что все увидели, что королева Луиза из огромной жабы превратилась в поразительно красивую рыжеволосую женщину с веснушками на бледном носике. Руки у неё были белые-пребелые, и на локтях были такие нежные ямочки, что ни один рыцарь и ни один волк не удержался, чтобы не облизнуться от восхищения.

— Мама! — воскликнула камеристка.

— Любимая! — воскликнул король, — он уже успел из пса превратиться в самого себя. Старуха, похожая на ведьму, в мгновение ока стала фрейлиной. Она рыдала и стонала — ей было стыдно, что она так чудовищно предала всех, и особенно своего мужа. Вожак волчьей стаи сказал:

— Помолимся, братия.

Розовый куст, в котором теперь не было никакого проку, засох и превратился в обледенелые палки.

Королева Луиза простерла нежную белую руку к камеристке.

— Деточка, — сказала она, — юность своевольна, это естественно. В твои годы я и сама была строптивицей. Но знай: если ты хочешь вернуться домой, твой отец и я — мы согласны, мы будем рады тебе.

Не требуя, чтобы её сопровождали, и не ожидая этого, прекрасная королева Луиза повернулась, слегка поклонившись, и направилась к двери, она прошла через здание монастыря обратно во двор и оттуда — к карете. Сев в карету, она в задумчивости насупилась и снова превратилась в жабу. За ней в карету сели три барана и следом — дочь королевы Луизы, Мюриэл, а потом — его величество король и фрейлина её величества. Раненые рыцари построились за каретой, чтобы сопровождать их домой. Из-за того что в карете теперь оказалось на два человека больше, трое баранов были так зажаты, что едва дышали.

Тем не менее они улыбались как сумасшедшие от радости, что сидят рядом с королем.

Королева Луиза заговорила, и Мюриэл посмотрела на неё, задохнувшись от восхищения:

— Не кори себя, деточка. Конечно, это правда, что после твоего драматичного ухода у твоего отца появились фантазии. Старому дурню было тогда за сорок, а, к сожалению, у всех людей после тридцати или в сорок с хвостиком возникает это ужасное стремление — эта нелепая жажда познания, так сказать. И конечно, то, что ты так мило его разыграла и пококетничала с ним…

— Все это сделала я? — спросила камеристка.

Королева Луиза печально улыбнулась, прочитав испуг и недоумение в глазах маленькой Мюриэл. Мягко покачивалась карета, тихо падал с темного неба снег. И королева Луиза стала рассказывать вновь обретённой дочери о своей прошлой жизни.

Мальчик, сидевший рядом с кучером, сказал:

— Какая удивительная история!

И кучер — мудрый, с серебристой бородой — подмигнул племяннику:

— А ведь ты все это просто выдумал, малыш!

КОРОЛЬ ГРЕГОР И ШУТ

1

Ещё о короле Грегоре можно сказать, что он очень любил свою работу и отлично с ней справлялся. Вот почему он уделял ей слишком много времени — на что постоянно указывал ему Шут — и имел склонность пренебрегать семьей.

И конечно, это правда, что именно из-за его невнимания безумная королева Луиза проводила теперь все больше и больше времени в облике огромной жабы, хотя в своем естественном виде она была прекраснейшей королевой на свете. И возможно, именно поэтому его дочь — если у него, как утверждала королева Луиза, и вправду была дочь — убежала из дома и вернулась только недавно после того, как попала в беду, и ей не от кого было ждать помощи. Король Грегор покачал головой, наморщив смуглый лоб. — Да, все правда, сущая правда, — пробормотал он, теребя длинную черную бороду.

Это, однако, отнюдь не примиряло его с выходками Шута и со всем институтом шутовства. Шут не давал ему ни минуты покоя — все придирался и придирался, нес и нес всякую чепуху, пересыпанную гнусными стихотворными экспромтами, от которых у короля Грегора уши вяли.

— Но что ни говори, — думал король Грегор, прижимая ладонь тыльной стороной ко лбу, — а в моем случае должно быть сделано исключение! Мало мне того, что я женат на сумасшедшей королеве, так я ещё должен терпеть выходки этого Шута!

Никто не знал, как король Грегор страдает. Никто его не понимал. Королева была душой общества, все её обожали. А храбрый король Грегор (как он сам себя называл, хотя, несмотря на все его усилия, прозвание это почему-то так и не привилось среди его подданных) — храбрый король Грегор всегда был честным малым, с которым жестокая прекрасная королева Луиза совершенно не считалась. Он любил её — конечно, любил. Можно с уверенностью сказать, что ни один король на свете не был более предан своей королеве, чем Грегор Луизе.

Но до чего же нелегко быть правителем могущественного королевства и мужем сумасшедшей женщины — вечно, как Сизиф [95] , вкатывать один и тот же камень на одну и ту же гору, изо всех сил стараясь укоренить в королевстве хоть какие-то признаки здравого смысла. Разве Шут, со своей вечной критикой, это понимал?

Нет, Шут этого не понимал.

Обернувшись, король Грегор взглянул на простиравшуюся внизу равнину, где шло сражение, и увидел, что часть его войска слишком далеко продвинулась влево и могла легко попасть в окружение, если бы это заметил противник. Король Грегор подошел к трубачу и ткнул его пальцем в бок.

95

Сизиф — согласно греческой мифологии, основатель Коринфа. За мошенничества, совершенные при жизни, был после смерти принужден совершать бессмысленную работу и вкатывать на гору огромный камень, который скатывался вниз, едва достигнув вершины.

— Трубач, — сказал он, — труби отход.

— Есть, сэр. Рад стараться, сэр, — ответил трубач, проворно вскинул свой инструмент с развевающимся вымпелом и протрубил сигнал. Внизу на равнине рыцари короля Грегора остановились, задрали головы и подняли забрала, чтобы лучше слышать; поняв, в чём дело, они с испуганным видом суетливо устремились направо. Король Джон на соседнем холме с досады ударил кулаком по ладони и топнул ногой.

Король Грегор улыбнулся. Но тут же снова нахмурился и стал обеими руками теребить длинную черную бороду.

В своё время у него возникла великолепная идея насчёт того, как избавиться от шутов, и он написал длинное, весьма красноречивое письмо ко всем соседям-королям, предлагая эту идею вниманию коллег. Идея состояла в следующем. Шут, если разобраться, — это не что иное, как предохранительный клапан для настроений народа: народ подчиняется королю и не имеет права ему перечить, разве что через своего представителя — Шута: тот, как известно, дурак и за свои слова не отвечает. Так почему бы не установить новую систему отношений между королями и подданными, при которой все вопросы решались бы голосованием, чтобы шуты оказались больше не нужны? Конечно, о неудобствах такой системы — он это прекрасно понимал — и подумать страшно, но тут было одно решающее преимущество: поскольку шуты стали бы бесполезны, короли смогли бы их переловить и отрубить им голову.

В конце концов собратья-короли отвергли его идею, и, как зачастую бывает, не потому что она была ошибочной — тут их мнения разделились, — а потому, что, как сказал кто-то из них, «лучше жить по старинке, не умничать». Это, по мнению короля Грегора, доказывало явное незнание истории.

— В старину, — сердито заметил он, — дрались дубинами, утыканными шипами. По сравнению с ними наши современные мечи, копья и катапульты — значительное усовершенствование.

Это никого не убедило, разве что несколько королей оснастили свои армии огромными дубинами с шипами.