Сказки черепахи Кири-Бум
Шрифт:
Ёж Иглыч был уверен, что сказки рассказывают только о плутах.
А Кабан, тот вообще ничего не думал, стоял и чавкал.
Обвела черепаха всех маленькими глазками, сказала:
– Расскажу я вам сейчас о медведе Тяжелая Лапа.
«Не обо мне», – сразу довольный, распрямился и сел пошире медведь Михайло.
«Не обо мне», – вздохнул с сожалением и опустился на свое место Енот.
– О медведе Тяжелая Лапа надо рассказывать. Он плут, и притом большой, – сказал Ёж Иглыч.
– Вот и расскажу я о нем. Это моя новая сказка. Ты ее почетче выбей, Ду-Дук, чтобы легко читалась она, и чтобы,
И Ду-Дук застучал о березу крепким клювом. На землю посыпались белые пахучие стружки.
«Стареньким стал медведь Тяжелая Лапа. Осунулся, сгорбатился – совсем старичок. Уж и не ходил ни к кому. Все больше сидел на завалинке у берлоги, позевывал да на солнышке грелся. И вот приходит как-то перед обедом к нему Смерть и говорит:
– Готовься. Пора.
Села на пенек и давай точить ножик о половинку кирпича. Поднялся медведь Тяжелая Лапа.
– Что ж, – говорит, – пора так пора. Схожу вот только к речке, искупаюсь последний раз да раков поем.
Выкупался медведь в речке. Поел раков. Простился со знакомыми. Настелил в берлоге свежих кленовых листьев. Лег и глаза закрыл. Лежит, слушает, как точит Смерть ножик свой, и вспоминает прожитые годы.
Вспомнилось медведю: шел он как-то по роще. Смотрит: гнездо Сороки на березе разрогатилось. Как дал по нему слегой, далеко сорочата улетели. Шмякнулись о землю и не дышит ни один. Недели полторы все летала Сорока по роще и все приговаривала:
– Р-разбойник! Р-разоритель!
А медведь Тяжелая Лапа смеялся. Гулко, по-медвежьи:
– Гы-гы-гы…
Вспомнил медведь, как поймал однажды зайца в чаще и привязал его к осине вниз головой. Слетелись к нему вороны и ну клевать. Вопит заяц на всю рощу:
– Караул! Погибаю!
А медведь Тяжелая Лапа стоял в сторонке и смеялся:
– Гы-гы-гы…
И многое другое вспомнил медведь Тяжелая Лапа. Всю свою жизнь в памяти перебрал и видит: нет ничего в ней светлого. Вся она из одних шалостей да безобразий сложена. И вот умрет он сейчас и будут говорить о нем в роще:
– Жил когда-то среди нас медведь Тяжелая Лапа. Всю жизнь он только и умел, что пакости другим делать.
И зашевелились у медведя реденькие волосы на голове. Выполз он из берлоги. Бурый. Щеки впалые. Уши в стороны торчат. Ни на кого не похож.
– Нельзя мне, – говорит, – умирать пока.
– Почему это? – спрашивает Смерть, а сама ножик о ноготь пробует: хорошо ли наточен.
Смотрит на нее медведь выцветшими глазами и говорит:
– Понимаешь, оглянулся я сейчас на прожитое и вижу: столько я за жизнь горя всем причинил, что и сказать даже страшно. Умру я, и никто меня добрым словом не вспомнит.
Пожала Смерть узенькими плечами:
– Я-то здесь при чем? Пришло время умереть тебе, значит, должен ты умереть.
– Это я понимаю, – говорит медведь. – Но исполни последнее желание мое: дай мне подышать еще хотя бы часа два. Хочу я перед смертью биографию свою подправить немного.
– Ладно уж, так и быть, – говорит Смерть, – даю тебе два часа жизни. Иди.
И села еще точить свой ножик.
Спустился медведь Тяжелая Лапа к речке. Решил он свалить через нее сосну. Будут ходить по ней с берега ка берег звери и хорошо о
нем думать. Покрепче сосну выбрал, чтобы подольше мост его служил роще. Уперся в нее грудью, крякнул, а сосна и не шелохнулась даже. Уперся еще раз, и опять она ни с места.И понял тут медведь, что стар он сосны с корнем из земли выворачивать. Только и может он теперь, что топтаться возле них да покрякивать.
И так ему жалко самого себя стало, что откуда вдруг что и взялось. Заходила в нем кровь медвежья по жилам. Крякнул, уперся плечом – и легла сосна через речку. Крякнул еще раз – и еще одна вытянулась. Сел тут же, где стоял, и никак отдышаться не может. Глядь, а уж по его мосту Заяц прыгает, раздвоенной губой причмокивает:
– Вот это мост! Сто лет пролежит и все будет как новенький.
– Я сделал, – сказал медведь Тяжелая Лапа.
А Заяц засмеялся:
– Ишь ты, так я тебе и поверил. Ты всю жизнь всем только разные пакости делал и чтобы такой мост положил! Не обманешь.
И другие звери пришли и тоже сказали:
– Не обманешь.
И тоже засмеялись.
Горячился медведь Тяжелая Лапа, доказывал:
– Честное слово, я. Смотрите, даже плечо оцарапал, когда сосну валил.
– Какой из тебя вальщик, – сказали звери, – ты на ногах-то чуть стоишь. Дунет ветер покрепче, и упадешь. Скажи уж лучше по совести: чужое доброе дело за свое решил выдать.
Обвел медведь всех печальными глазами и опустил голову. Понял он тут, что опоздал подправлять свою биографию. За всю свою долгую жизнь он никому ничего хорошего не сделал, и сколько бы он теперь ни говорил, что это он мост через речку навел, никто ему не поверит.
И о другом подумал медведь Тяжелая Лапа: вот умрет он сейчас и останется в памяти у всех не только как безобразник и озорник, но еще и как обманщик. Будут теперь говорить о нем в роще:
– Вы помните, как медведь Тяжелая Лапа обмануть хотел нас? Кто-то построил мост через речку, а он решил его за свой выдать. Да мы ему не поверили.
И будут добавлять при этом:
– Он уж такой был: умел только плохое делать.
«Эх, начать бы все сначала. Но к речке от берлоги уже шла по тропинке его Смерть и поглядывала на часы».
Выбил Ду-Дук последние слова сказки. Отлетел в сторону. Поглядел, как получилось. Остался доволен
– Все, – говорит, – одного припечатали.
– Что припечатали, то припечатали, – зашуршал Ёж Иглыч колючками. – Так их, Кири-Бум, этих плутов, чтобы знали, как мошенничать.
Особое место
Черепаха Кири-Бум рассказывала сказки, дятел Ду-Дук записывал, остальные внимательно слушали, и только Лиса совсем не интересовалась сказками. Солнце свернуло с обеда, а Лиса еще не завтракала. Глядела она беспокойно по сторонам: чего бы поесть. Лежит возле Енота сверток и, чувствуется, с едой, но как выудить его. Енот с Лисой не дружит.
«Да и вообще у меня здесь друзей нет», – думала Лиса.
Целый год почти она не жила в родной роще. Надоела своими плутнями, и решили однажды звери повесить ее. Но Лиса и тут нашла выход. Попросила: