Сказки и легенды

– Об этом лучше бы спробить того, кто улыбнулся, чем спорить между собою!
– сказал халиф и ответил:

– Так знайте же. Я улыбнулся тому, кто из вас наибольший бездельник!

Прослыть первым бездельником в Багдаде так же нелестно, как и в Дамаске, как и в Каире. Но - улыбка халифа!

– Ему улыбнулся халиф! Это останется.

А за что улыбнулся - это забудут. Заслуги забываются. Награды остаются.

Когда уста халифа расходятся в улыбку, - это открываются завесы к милости.

А милость халифа - это дверь к почестям. Почести - дверь к богатству. И трое споривших заспорили вновь.

– Значит, повелитель изволил милостиво улыбнуться мне!

– Нет, мне!

– Врете, мне!

– Я первый бездельник во всем Багдаде!

– Нет, я!

– Я!

– Стойте!
– сказал Гарун-аль-Рашид.
– Пусть каждый расскажет сам о себе, насколько он бездельник, - а я уж решу, кому я улыбнулся, и прикажу дать виновному столько палок по пяткам, сколько он будет заслуживать. Рассказывайте теперь.

Палки по пяткам заставили задуматься споривших. Но улыбка халифа - это утренняя звезда. Милость - предрассветный ветерок. Почести заря, и богатство - солнце, освещающее жизнь.

Перед чем человек остановится, - когда его ждет улыбка халифа?

– Меня зовут Бэн-Бэкар, к твоим услугам, повелитель!

– сказал первый из споривших.
– Я благородно рожденный араб. И знаю своего отца, потому что моя мать так же блистала добродетелью, как отец славился своим богатством. Все, что ты, повелитель, можешь окинуть глазом, поднявшись на самую высокую гору, все к восходу и закату солнца, к полудню и полуночи, - все это завоевано моими предками вместе с твоими. Во всех битвах, где твои предки были военачальниками, мои сражались как воины. И, выслушав мою повесть, - я надеюсь, повелитель, ты найдешь, что я первый бездельник в Багдаде, заслужил твою улыбку, но не заслужил наказания, потому что виноват в своем безделье не я, - а все окружающие меня народы. Турки, лукавые сирийцы, пронырливые армяне, хитрые афганцы, черные негры, коричневые абиссинцы, те, что приходят к нам с караванами из далекого Египта, китайцы с косыми глазами, трусливые евреи, предприимчивые монголы, которые являются к нам оттуда же, откуда появляется солнце, из-за необозримых пустынь и высоких ледяных гор, персы с крашеными бородами и красными ногтями, индусы с бесстыжими знаками, нарисованными на их лицах, бедуины в полосатых плащах, сарты, туркмены, киргизы, сомалийцы, сингалезы, воинственные сикки, поклоняющиеся огню парсы, сиамцы, жители Тибета. Разве их всех пересчитаешь и упомнишь? У кого в руках вся торговля? Кто привозит к нам жемчуг из Тутикарина? Индусы! Цветные камни с Цейлона? Сингалезы. Шелк? Китайцы. Ковры, чтобы заглушать твои шаги? Сирийцы. Кашемирские шали, чтобы благочестиво покрывать гробницы предков? Афганцы. Благовонный ладан, аравийскую амбру, чтобы обращать воздух в воздух рая пророка? Сомалийцы. Розовое масло, чтобы превращать гарем в цветник? Турки. Сладчайшие фрукты нам доставляют персы. Мы, победители, мы, покорители, - мы не можем даже жить трудами своих рук. Потому что лучшую сталь выковывают поклонники Брамы. Искусно режут по слоновой кости абиссинцы. Я не мог бы даже растирать в бане разгоряченные и разнеженные тела моих сограждан, потому что этим делом занимаются сильные, ловкие и проворные, как кошки, негры. Каким промыслом я займусь, когда кофейня, где я сижу, принадлежит египтянину, мясная лавка напротив - жителям Дели или Агры, а лечебными травами наискосок торгует иудей? Что ж остается мне делать? Мне, благородно рожденному арабу! Плакать, жаловаться и сидеть целый день, - от восхода до заката солнца, и после заката в кофейной. Я и сижу здесь, сижу безвыходно, жалуюсь на судьбу и пью кофе .уж на последние пиастры, которые остались у меня в длинном, но пустом кошельке. Уж одно это, повелитель, делает меня достойным твоих милостей. А впрочем, пусть будет так, как угодно аллаху!

Гарун-аль-Рашид выслушал его со вниманием и сказал:

– Отчаяние - это собака, которую надо бить палкой, чтобы она не выла. Жалобы распространяют уныние, как скверный запах. Ничего не делать, только жаловаться и возбуждать уныние в других. Да, ты порядочный бездельник, и я с удовольствием дал бы тебе награду. Но послушаем других. Говори теперь ты.

– Твоего раба зовут Абал-Гассаном!
– низко поклонившись, сказал второй из споривших.
– И если ты спросишь обо мне в Багдаде, к моему имени прибавят: "величайший деятель нашей торговли и промышленности". А, между тем, я величайший, самый настоящий, первый бездельник во всем городе, вполне заслуживаю твоей улыбки и не заслуживаю наказания палками, потому что в моем безделье виноват не я, а моя бабушка, да будет благословенна ее память. Ее имя было Абла, и она была плодовита, как все в ее роде. Она родила моему дедушке, - да будет благословенна и его память, - шестнадцать сыновей, не считая моего отца, которые все остались живы. Да считай, что у нее у самой было двадцать два брата, да будет благословенна память всех моих родственников. У каждого из них было по двадцать сыновей. Таким образом, как ты можешь легко сосчитать, повелитель, я родился на свете с шестнадцатью родными и четырьмястами сорока двоюродными дядями. Людьми богатыми и занятыми в разных торговых делах. Каждый дал мне хоть крошечное место в своем деле или постарался устроить меня в чужом, где он имел влияние. И я, право, затруднился бы, повелитель, даже по твоему повелению, перечислить все должности, которые я занимаю и на которых числюсь. Аллах создал день слишком коротким для этого. Ты можешь спросить в любой торговле, в любом обществе, в любом деле, где есть несколько хозяев, - и те ответят, что Абал-Гассан чем-нибудь у них да считается. Там одним из распорядителей, здесь одним из наблюдающих, там одним из советников. Чтобы только обойти все места, где я занимаю какую-нибудь должность, мне не хватило бы времени от одной новой луны до другой. Да я их всех и не помню. Слава аллаху, что они все помнят обо мне и присылают мне вовремя жалованье. А посещать хотя бы некоторые из должностей, - это было бы несправедливостью и могло бы дурно повлиять на торговые дела. Абал-Гассан был в торговле янтарем. А что же торговля самсунским табаком? Одно из двух. Или в их торговле янтарем такие беспорядки, что Абал-Гассан пошел туда посмотреть все своими глазами. Или торговля табаком так из рук вон плоха, что Абал-Гассан туда даже и не ходит. Чтобы не возбуждать подобных толков, мне остается одно: сидеть целый день в кофейной и ждать, пока мне принесут жалованье. Оттуда тысячу пиастров, оттуда полторы, оттуда две. Сюда же в годовщины основания предприятий, в которых я участвую, приходят избранные люди, чтобы благодарить меня за мою деятельность, которую они называют "всеобъемлющей". Дошло до того, что всякое новое предприятие считает непременным долгом пригласить к себе Абал-Гассана, ибо что ж ото было бы за дело без Абал-Гассана? Спроси об этом, - и тебе подтвердит справедливость моих слов, повелитель, весь Багдад. Другого такого бездельника, ручаюсь, ты не найдешь во всем Багдаде. Я бездельничаю, получаю за это почет, жалованье и награды и надеюсь, что ты, повелитель, сочтешь меня достойным награды и не достойным наказания. Но что лучше, - знает один аллах.

Гарун-аль-Рашид рассмеялся и сказал:

– Твое безделье совсем особенного сорта. Ты, действительно, заслуживаешь награды. Но послушаем сначала, что скажет третий!

– Меня зовут Абу-Мустафа, о, повелитель здешних мест!
– с низким поклоном сказал третий из бездельников.
– Я счастлив, что вижу тебя и могу в лицо тебе похвалить твою мудрость. Потому что похвала за глаза - это благовоние, которое курится за стеной. Бесплодная трата драгоценного ладана. А похвала в глаза - это благовоние, которое курится в той же комнате. Удовольствие тому, перед кем оно курится, благодарность и награда тому, кто подбрасывает ладан. Твоя деятельность, повелитель, известна всем. Ты не только днем творишь суд и расправу, но, как мы знаем, и ночью обходишь город, чтоб знать, как спят его жители. И ты, сама деятельность, ищешь величайшего бездельника во всем городе. Мысль мудрая и достойная тебя, как все твои мысли. Ты и он - это будут две крайности. Низ и верх. Всякий, кто хочет что-нибудь измерить, сначала определяет две крайние точки. Ты ищешь величайшего бездельника, чтоб наградить его по заслугам. Меня, как и моих товарищей, прельщает твоя улыбка и страшат твои палки. Как и они, я объявляю, что величайший бездельник во всем городе я. Но чтоб правильно рассудить нас, надо прежде всего определить: что такое бездельник? Что такое безделье? Вопросы, которыми еще никто не занимался. И чтоб разрешить его, надо, по моему скромному мнению, созвать совещание. Это совещание выделит из себя два совещания. Одно для рассмотрения вопроса по древним и ученым книгам, что считалось бездельем в прежнее время. Другое объедет страну и беседами с мудрейшими и почтеннейшими людьми постарается определить, что может считаться бездельем в наше время. Ибо то, что считалось делом в одно время, считается часто бездельем в другое. Оба эти совещания выделят из себя, в свою очередь, третье, которое объедет все известные нам страны и узнает, что считается истинным бездельем у них. Всегда полезно, для сравнения, узнать, что думают по какому-либо поводу и в соседних странах. И вот, изучивши вопрос о безделье основательно и всесторонне, совещания, наконец, смогут точно определить: что же именно должно считать бездельем? Каким условиям должен удовлетворять настоящий бездельник? Тогда новое совещание, разделившись на такое число совещаний, какое потребно, приступит к опросу всего населения, по всем городам и деревням, где имеются лица, удовлетворяющие всем требованиям, которые можно предъявить к настоящему бездельнику. Когда все бездельники будут собраны, совещание приступит к их проверке. Отберет тех из бездельников, которые выдаются среди других своими качествами. Лучших бездельников! И приступит к сравнению их с нами. Кто из нас, в какой мере удовлетворяет достоинствам, проявленным действительными, отборными, лучшими бездельниками всей страны, олицетворяющими истинное безделье, признанное всей вселенной? Только тогда, полагаю, можно будет решить...

Гарун-аль-Рашид, который во время этой речи обнаружил на седле все признаки нетерпения, прервал говорившего:

– Только тогда... Но когда же будет это "тогда"?

– Я думаю, что все совещания окончат свои труды не позднее, чем через семьдесят лет, - да продлит аллах твои дни, повелитель!
– с глубоким поклоном отвечал Абу-Мустафа.

– Но тогда на свете не будет ни вас, ни меня! Я улыбался, несомнено, тебе. Дать ему пятьдесят палок по пяткам! Именно ему. Величайший бездельник тот, кто выдумал совещание!
– сказал Гарун-аль-Рашид. Тронул поводом своего коня и ускакал.

А верный визирь его Джиабекир остался исполнить приказание халифа.

Вот что случилось в Багдаде, - закончим благочестиво наш рассказ. Во имя аллаха, единого, великого и милосердного.

НЕ ТЕ ПЯТКИ

(Восточная сказка)

Мудрый Джиаффар, заботливый правитель города, заметил, что по улицам и базарам Каира бродят, пошатываясь, люди/ с бледными, словно восковыми, лицами, крупными каплями пота на лбу и мутными глазами. Презренные курильщики, опиума. Их было много, очень много. Это обеспокоило заботливого правителя города. И он созвал к себе на совещание всех наиболее почитаемых, знатнейших и богатейших людей Каира.

Угостив их сладким кофе, рахат-лукумом, финиками, начиненными фисташками, вареньем из лепестков роз, янтарным медом, винными ягодами, изюмом, миндалем и орехами в сахаре, он встал, поклонился и сказал:

– Святой муфтий, чтимые муллы, уважаемый кади, почтенные шейхи и вы все, кого знатность, власть или богатство поставили выше людей! Только один аллах в своей премудрости знает, на что существует это безумие. Но весь Каир курит опиум. Люди похожи на воду, и недовольство - на тот туман, который поднимается над водой. Люди недовольны жизнью здесь, на земле, и ищут другой в мечтах, которые навевает на них проклятый сок мака. Я созвал вас, чтобы спросить у вашей мудрости совета: что нам делать в такой беде?

Все вежливо молчали. Только один кто-то сказал:

– Устроить людям жизнь здесь на свете получше!

Но на него посмотрели, как на дурака.

Поднялся сам муфтий, поклонился и сказал:

– Жители Каира - ленивцы. Среди них много воров. Они плуты, мошенники, обманщики. И если каждый из них не продает родного отца, то только потому, что нет покупателей. Но они благочестивы. А это самое главное. К благочестию их и надо обратиться. Против желаний сильна только мысль. А мысль - это благовонный дым, который исходит от пламенных слов. Горят и пылают слова, от них струятся мысли и фимиамом заволакивают умы слушателей. Позволь мне, заботливый и мудрый правитель города, обратиться к благочестивым жителям Каира с пламенными словами о вреде курения опиума.

Заботливый правитель города ответил:

– Аллах дал человеку язык, чтобы говорить. Я позволяю обращаться к жителям с какими угодно словами, только бы эти слова не были против полиции. Можно говорить, что угодно, об аллахе, но ничего о полиции. Аллах всемогущ, и сам сумеет наказать виновного. Это его святое дело. Но полиции касаться я не позволю. Во всем остальном язык свободен, как птица. И слова - как птичье пение.

В ближайшую пятницу в самой большой мечети Каира муфтий поднялся на возвышение и сказал:

– Создания аллаха! Вы курите опиум, потому что это одна из радостей жизни. Бросьте, потому что это только одна из радостей жизни. Что такое жизнь? Что говорит нам о ней пророк, да будет над ним мир и благословение? Не увлекайтесь радостями этой жизни, тленной и скоропреходящей, - потому что там вас ждут радости вечные, которым нет конца и нет перерыва. Не увлекайтесь богатством. Там ждут вас горы алмазов, рубинов, бирюзы. Золотом вытканы там палатки из драгоценных шалей, пухом, нежнее лебяжьего, нашиты подушки, и мягки они, как колени матери. Не увлекайтесь едой и питьем. Там ждет вас еда, которую вы будет есть вечно, не зная пресыщенья. И розами пахнет там свежая ключевая вода. Не увлекайтесь охотой. Дивными птицами, красоты неописанной, словно покрытыми драгоценными камнями, полны там леса. И из каждого куста на вас будет смотреть газель. И вы будете стрелять их золотыми стрелами без промаха, несясь на конях, быстрых и легких, как ветер. Не увлекайтесь женщинами. Там будут служить вам покорные гурии, прекрасные, вечно юные, не знающие старости, не знающие забот, кроме одной: быть вам приятными. Их глаза полны любви, а слова - музыки. Их вздохи наполняют воздух ароматом цветов. Когда они танцуют, они похожи на лилии, качающиеся на своих стеблях. Ваш опиум дает вам это только на мгновение, а там, - там это вечно!