Сказки Мухи Жужжалки
Шрифт:
Но и этот сон окончился. Настало утро нового дня. Пора князю вернуться к делам своим. И увидел он, что дела-то в княжестве – одни хлопоты да заботы. Войско в полной боевой готовности держать надо. Всегда к нападению или к другой какой-нибудь беде готовым быть нужно. А без его указов оно, что без головы.
– Да! То ли дело во сне, что снится после того, как пригубишь зелье Зыбь-травы. Сплошные праздники, победы, веселье – словно одним только счастьем и дышишь! – подумал князь. И нехотя сел на коня. Осмотрел, все ли в порядке в княжестве, в строгости ли закон соблюден. Нет ли обиженных. Но какие бы дела не делал – всё через силу. И всё-то вспоминается: экое облегчение, едва выпьешь зелья чародейского, едва пригубишь Зыбь-травы. Уж так ему хорошо в тех снах было, что на эту самую явь глаза не глядят. И всё-то ему стало вокруг скучным казаться. А тут еще
Откуда ни возьмись, опять возникла старуха-знахарка с чашей в руках. И своим скрипучим голосом опять стала уговаривать князя:
– Только пригубь, князь! Боль как пыль сдует! Зыбь– трава всё лечит!
Но осерчал князь на старую знахарку за то, что отвлекает его во время забот о княжестве. И замахнулся на неё, прикрикнув:
– Сгинь с глаз моих долой, карга проклятая! Не до снов мне твоих чародейских! Мне о княжестве радеть нужно!
Да только сам руку и отдернул. Потому что чёрным вихрем старуха закружилась на месте. И вдруг стая черных ворон налетела и каркающей тучей укрыла старуху от княжеского гнева. Но через мгновение растворилась воронья стая. И на том месте, где знахарка Чёрного Татя только что стояла, теперь расчудесная красавица со смоляной косой до пят возникла. Та самая, из тех снов. И ту же самую чашу в руках держит и приветливо чёрными крыльями своими за спиной чуть колышет. Улыбается ему и сладко шепчет:
– Что же, князь, забыл меня? Не доверяешь? Испей! И боль ран своих услади! И дальше дела свои твори. Кто ж тебе мешает? Ты вольный человек, что хочешь, то и делаешь!
Как завороженный, князь руку опустил покорно, а другую протянул и принял чашу из ее прекрасных молодых рук. Вздохнул, что греха таить, не по силам ему было боль терпеть. И выпил князь зелье проклятое. Пока пил, запрокинув голову, исчезла и молодая чернокрылая чаровница, и чаша растаяла. Удивился князь, но почувствовал, что боль и вправду улетучилась. Отправился дальше княжество объезжать! Да только что-то не ладились дела в этот день. Всё раздражало его. Уж не казалось ему родимое княжество таким прекрасным, как раньше. Таким любимым и самым главным в его жизни делом.
Народ, что слушал его с почтением, казался ему нерасторопным, скушным, не стоящим его усердия и заботы. Да и в сон его потянуло. Отправился среди бела дня в опочивальню, да не дошел. И, точно пьяный, упал у порога. Такого позора с князем в жизни не случалось. А ему всё равно стало: и что слуги о нем подумают, оттаскивая его к постели, и что дела все заброшены. Нет! Не болит более его душа за родимое княжество. Точно беглец с поля боя, скрылся князь от забот в своих снах. Всем-то он там доволен и счастлив. Опять во сне у ворот того княжества оказался. Звезда к ногам его с неба упала и в ту прекрасную девицу обратилась. Она не то в полу-полёте, не то в полу-плясе кружила перед ним, завораживая своей красотой. Дивным узорочьем сплетались плавные движения её рук и чёрных крыльев за спиной. Словно невзначай, коснулась чернокрылая красавица точь-в– точь таких же, как и защищающие и его княжество, ворот. Тоже с виду неприступных. И они распахнулись, как крылья бабочки, – легко, без лязга чугунных засовов, без скрипа. И девица чудным кружением своих чародейских плясок увлекла за собой князя вовнутрь того княжества– сна. И увидел он это княжество в ярком сверкании звезд. Таком, что и луна и солнце в том небе лишними будут. Некоторые звезды падали с неба время от времени, обращаясь в прекрасных девиц. И они тоже парили в плясках и пели дивно. За спиной у каждой крылья чёрные – чёрнее ночи по ветру полощутся, посверкивая перьями. Ни красавиц, ни плясок таких он наяву никогда не видывал. Скинула с головы покрывало та первая, самая дивная из всех девиц, и оно, не касаясь земли, подплыло к князю, увеличиваясь на глазах. В летящий по воздуху ковер превратилось её покрывало. Присела красавица на этот ковер, а он и не прогнулся даже, так и висит в воздухе. И сказала она князю:
– Садись, князь, рядом. Владения твои осматривать будем. Наяву-то всё сам да сам. А здесь мы, как вольные птицы, летать будем!
Четыре других чернокрылых девицы взяли ковер за четыре угла и, взмахнув крыльями, поднялись в воздух. Если б не их красота неземная, руки, как присмотрелся князь, и не руки вовсе, а птичьи лапы чёрно-сизые, как и их крылья – ну чисто вороньи! Но не стал князь об этом размышлять. Лень ему стало думать-рассуждать. Летая
среди звезд, удивлялся князь, как богата его земля. Были видны и терема, и сады, и луга, и поля, и леса меж ними. Но одновременно видны были и клады потаенные, закопанные в ту землю. Светились они тихим ясным светом из-под толщи земли. Удивлялся князь, видя всё это. А между тем летели они всё выше и выше. И глядя сверху на княжество, изумился князь, что других земель и княжеств не видно. Будто одно его княжество на всей земле осталось. И спросил он у девицы:– А где шатры стана врага моего, Чёрного Татя? Того, что на востоке с моим княжеством соседствовать вздумал и всё войной моему княжеству грозил? Почему его не видно?
А она запела в ответ голосом завораживающим, звенящим, точно звёздная ночная тишь:
– Нет больше на земле твоих врагов. Исчез Чёрный Тать! Только одно по всей Земле-матушке твое великое и всесильное княжество простирается. Одна печаль, что ты это свое княжество ради того, разоренного наяву, покидаешь. Сироты мы без тебя! Останься здесь с нами, князь наш светлый! Зачем тебе в ту тяжкую явь возвращаться? Здесь ты соколом летаешь, а там от боли мучаешься. То княжество войнами, как тело твое ранами истерзано. А здесь – жизнь без печали.
С этими словами чернокрылая девица протянула руку и схватила на лету сверкающую, падающую с неба звезду и протянула ее князю. Свет ее был так ярок, что сначала ослепил князя. А вскоре и вовсе глаза его болеть стали.
Князь зажмурился. Всё для него погрузилось во тьму. Но вдруг тьма эта стала плотным сгустком и превратилась в старую знахарку, которую князю Чёрный Тать к нему прислал. Она стояла в потёмках его опочивальни. Глаза ее горели, словно две зажженные свечи. В руках она держала всё ту же чашу с зельем Зыбь-травы. Она смеялась каркающим голосом. Князь понял, что проснулся. И так ему захотелось тот сон досмотреть и сказать красавице, что согласен он княжить в том княжестве и никогда больше не возвращаться сюда, в явь! Что не хочет больше князь защищать своё княжество, здесь на земле, как прежде.
Он протянул руки к чаше Зыбь-травы, которую цепко держала в своих птичьих лапах старуха-знахарка. Но она прямо по воздуху отодвигалась от него, ни разу не повернулась. А летела, насмешливо глядя в глаза князя.
– Хочешь вернуться? Ха-ха! Хочешь птицей вольной летать? Ха-ха! Кар-кар! Там княжить хочешь? Свое княжество бросить? Кар-кар! Ха-ха!
– Да! Да! – шептал ей князь, протягивая руки к чаше.
Была глубокая ночь. И князь увидел, что, протягивая руки к чаше с зельем Зыбь-травы, он упорно шел за нею, словно на поводке. И не заметил князь, как он вышел из спальни, стремясь приблизиться к желанной чаше. Охранники попытались преградить ему путь, но он отругал их, потребовал, чтобы они не мешали ему. Не посмели они ослушаться своего князя, хоть и встревожились не на шутку. А возражать ему боязно было. Он-то совсем чумовой стал.
Так, босой, с протянутыми руками, князь спустился с крыльца своего терема вниз. Вот уж и сад, что буйно рос вокруг его терема, остался позади. А подлая старуха только каркает и каркает, смеясь над князем. И словно летит прочь от княжеского терема, не оборачиваясь и не касаясь земли. Задом наперед. А чашу всё держит на вытянутых руках и дразнит князя:
– Вот она, чаша с Зыбь-травой! Куда хочешь, вмиг доставит. Да только не знал ты, глупый князь, что раз от раза зелье мое дороже! – каркала старуха.
Князь бежал за нею, а догнать не мог! А она всё хохотала. И чёрные перья прорастали по её протянутым рукам, цепко держащим чашу. И руки её стали терять прежние очертания, превращаясь в вороньи крылья. Длинный, горбатый нос стал удлиняться ещё больше, превращаясь в серый вороний клюв. Лицо тоже стало прорастать перьями. Вскоре вся голова её стала вороньей. Круглые вороньи глаза мигали и сверкали красным огнем. Но и это не отпугивало князя. Тем более что силы его покидали, и тело болело жестоко. Наоборот. Он же помнил, что лишь это зелье облегчает его страдания как никакое другое лекарство.
– Так какая же твоя цена за проклятое зелье? Почём Зыбь-трава? – прохрипел князь.
– Отвори ворота своего княжества! Дай приказ своим стражникам отворять! Впусти моё войско, – ответила она, пряча чашу с зельем в своих вороньих крыльях.
– Да что ты выдумала, проклятая! Чтоб я княжество родимое предал?! Чтоб я виновным стал в его гибели? Чтоб я рабом на погибель свою стал у Чёрного Татя? – возроптал князь.
– Да ты уже раб! Раб зелья! Раб Зыбь-травы! – мерзко хохотала старуха, стоя спиной к воротам, ещё защищающим княжество.