Сказки старого дома-3

Дом, Дом, где ты, Дом!

Утро воскресенья. Без мамы и бабушки дома как-то сиротливо. Залежей грязной посуды я не оставляю. В холодильнике есть что перекусить. Всё равно словно не хватает какого-то привычного, живого тепла. Со временем это, конечно, пройдет, но пока еще я не очень комфортно чувствую себя, заходя в мамины комнаты.

Выхожу на улицу. Ахмеда нет. Во дворе тоже. На стук в дверь не отвечает. Воскресенье же. Поскольку мы сильно упростили перемещение, то он теперь, наверное, проводит выходные в своем Багдаде. Последовать за ним? Дурацкий вопрос! А зачем бы я тогда сорвался из Парижа? Очень хочется хоть денек полюбоваться Зубейдой. Куда там до нее каким-то пошлым райским гуриям! Поскольку я в отпуске и свободен от Парижа до среды, то не возьму греха на душу и не откажусь от Багдада. Хорошо еще, что, уходя в прошлый раз от Ахмеда, я прихватил с собой и свои восточные манатки. Быстренько возвращаюсь домой и переодеваюсь.

Стоп! Что-то я забыл. Пересчитываю наличность из последней зарплаты и отпускных, переодеваюсь обратно и выхожу на улицу. Комиссионка. Биноклей всяких туча, но больших морских всего два. Слегка потрепанные в бурях и странствиях, но исправные и недорого. Один из них без футляра. Беру с футляром, и ремешок у него, кажется, крепче. Беру и компас. Не судовой, конечно, но довольно большой в латунном корпусе и с точной разметкой градусов. На судовой, антимагнитный моих денег не хватило бы, а Синдбаду всё равно. У него корабль деревянный. Интересно, отплыл он уже в Китай или я его еще застану? Не застану, так получит подарки в следующий раз.

Возвращаюсь домой и снова напяливаю шальвары. Кроссовки, подарки в торбу и на плечо. Закрываю глаза. Багдад, мечеть, колонна…

Выхожу из мечети и обуваюсь. Жарища страшная по сравнению с Питером! Если не изменяет память, то мне вон в ту улицу. И в самом деле — выхожу на базар. Вот и фарфоровая лавка.

– Здравствуй, Мустафа.

– Здравствуйте, Сержи-сахеб.

– Ахмеда-ага не видел?

– Заходил недавно. Пошел к ковровой лавке.

Странно. Напротив торговой резиденции Ахмеда сидят и стоят несколько мужчин. Оживленно переговариваются между собой, не спуская глаз с дверей лавки. Из двери выглядывает один из помощников Али-Бабы, показывает группе три пальца и скрывается. Некоторые из мужчин разочарованно эхают, а другие довольно смеются. Звон монет, переходящих из рук в руки. Подхожу.

– Салям алейкум, почтенные. Что это такое интересное у вас происходит? Не секрет?

– Салям, — отвечает один из них. — Не секрет. Только посторонись немножко, чтобы не мешать нам видеть. Мы тут спорим на Зубейду.

– Как-как?

– Не местный, значит, не знаешь. В лавке работает девушка по имени Зубейда. Красоты необыкновенной. Обслуживает женщин. Мы спорим, сколько полных динаров Зубейда уговорит оставить в лавке какую-нибудь покупательницу. Вон идет еще одна, — и уже оборачиваясь к другим спорщикам. — Спорю про динар. Покрывало потрепанное.

– Спорю про два динара, — подал голос другой спорщик. — Под покрывалом недешевое платье.

Начался галдеж мнений.

– Мы смотрим, как одета входящая покупательница. Это может показывать, насколько толстый у нее кошелек. Когда она уходит, нам дают знать, сколько денег она оставила в лавке. Не хочешь попытать счастья, незнакомец?

– Нет, спасибо, как-нибудь в другой раз. Желаю вам удачи!

Нет, это же надо! Если и дальше так пойдет, то у лавки Ахмеда возникнет тотализатор, как на скачках, и появятся букмекеры. Захожу в лавку. Зубейда только что покончила с очередной жертвой, которая с улыбкой отсчитывает монеты Али-Бабе и, похоже, жертвой себя вовсе не считает.

За прошедшие три недели Зубейда словно чуть-чуть повзрослела и даже еще больше похорошела. В глазах вместо обычной покорности, послушания появилось достоинство знающего себе цену человека. Ой, только что достоинство в глазах было и вдруг куда-то мгновенно испарилось. Зубейда несется стремительно, как стрела, и повисает у меня на шее.

– Сержи-сахеб, Сержи-сахеб…

Я глажу ее роскошные волосы, целую в лобик, носик, губки.

– Людей бы постыдились, — раздается голос Ахмеда с порога внутренних помещений. — Как я понимаю, торговля тканями на сегодня закончилась прямо с утра. Ты надолго, Серж?

– На два дня.

– Али-Баба, напиши на окне, что Зубейды не будет два дня.

Али-Баба добывает откуда-то большой кусок бумаги, что-то старательно пишет на нем и выставляет в окне. Базарные спорщики внимательно читают, переговариваются и с досадой расходятся.

– Домой пойдете или как? — спрашивает Ахмед.

– Домой.

– Хорошо хоть только на два дня. Чувствую, что от твоих наездов будут нашей торговле сплошные убытки.

Все дружно смеются. Зубейда берет накидку, прикрывает лицо, и мы с ней выходим из лавки. На улице Ткачей всё как обычно. Стучим в дверь. Вылетает чертенок и мигом вскарабкивается на меня.

– Попался, Сержи-сахеб! Зубейда, чего ты смотришь, тащи его домой. Ругать будем.

– А за что меня ругать-то, Джамиля?

– Найдем за что, — и задумалась. — Что-то опять ничего в голову не приходит.

Джамиля со вздохом глубокого сожаления отцепляется от меня.

– Ладно, пойдем я хотя бы тебя с бабушкой поздороваю.

В моей комнате не только идеальный порядок, но даже и свежие цветы. Это льстит и радует. Значит, всё время ждали. Присаживаемся с Зубейдой на оттоманку и замираем в обнимку. Зубейда молчит и только тихо дышит мне в ухо и ласково трется своей щекой о мой висок. Потом отстраняется и начинает расстегивать и развязывать на себе всякие премудрости облачения…

Часа через два слегка уставшая Зубейда уходит за обедом и возвращается с подносом, сопровождаемая Ахмедом, тоже вернувшимся домой.

– Честно говоря, я не ожидал тебя в ближайшее время увидеть. Думал, ты по уши в парижских делах.

– Дела-то идут, но для меня там образовался небольшой перерывчик. Вот и решил заглянуть сюда. Есть тут в Багдаде одна особа, по которой я очень скучаю, — Зубейда стеснительно улыбнулась и скромно потупила глазки. — А у вас тут как?

– Аладдина женили, но что-то он сразу погрустнел. Синдбад уже загрузил свой корабль товарами для Китая и хочет отплыть дня через три. Думали опять собраться у него завтра, но поскольку ты ненадолго, то переиграем на сегодняшний вечер. Зубейда, пойдешь с нами?

– Не знаю, как Сержи-сахеб скажет.

– Ну вот, опять всё та же песня. А свои-то желания у тебя есть?

– Пойду.

Корабль Синдбада, подновленный и подкрашенный, по его словам, готов к отплытию хоть сейчас.

– Эх, Синдбад, как интересно было бы отправиться с тобой в таинственные дальние страны или на колдовские острова. Ну, хотя бы на остров циклопов.

Синдбад с восторгом принял свой новый компас и теперь вертит в руках бинокль, стараясь понять, для чего эта штука.

– Так в чём же дело? Поплыли. Циклопов уже не обещаю — всех истребили, но в мире еще много чего не менее удивительного, — он пытается одним глазом заглянуть в объектив бинокля. — Что-то не пойму: для чего нужна уменьшающая всё штука?

– Ты не туда смотришь. Маленькие стеклышки прикладываешь к глазам сразу оба, а вот это колесико крутишь, чтобы всё стало четко видно.

– Ага, попробуем, — соглашается Синдбад, направляя прибор на дворец халифа. — Чёрт, вот так штука! В жизни подобного не видел.