Сказки старого дома

Джинн задумался:

— Да, пожалуй.

— Выпить хочешь?

— А что у вас есть? — и джинн, высунувшись уже по пояс, начал внимательно оглядывать стол.

— Сладкое греческое вино.

— Не диковинка. У меня его хоть залейся. О, соленые грибочки из северных стран! И вы их оскверняете сладким вином?

— Оскверняем?

— Конечно. Грибки требуют особого напитка. Бражка называется. Только на севере и делают.

Синдбад со вздохом поднялся, порылся в одном из шкафчиков и поставил на стол корявую стеклянную бутылку с какой-то мутной жидкостью.

— Она? — спросил джинн.

— Она, — подтвердил Синдбад.

— Тогда я выхожу. Поставьте лампу на пол. Я выберусь без дыма и огня.

Поставили. И действительно — словно вытек из лампы, превратившись в благообразного старика среднего роста. Отодвинул ногой лампу в сторонку и устроился за столом.

— Кто-нибудь еще будет? — берясь за бутылку с брагой, спросил джинн. — Нет? Ну, тогда я один. Грибочки пододвиньте, пожалуйста. Далековато за всем этим добираться на север. Сейчас даже мне тяжело стало. Устаю быстро. Так что спасибо за угощение. Ваше здоровье!

— Уважаемый джинн, — полюбопытствовал пытливый Аладдин, — а не будет нескромным как-то взглянуть на ваше жилище изнутри? Интересно, какая у вас там обстановка?

— Взгляни. Чего уж там. Как я понимаю, опять я тебе в руки попал. Не хочу портить отношения. Отойдите от лампы. Я ее сейчас увеличу.

И лампа стала быстро разбухать, став даже выше стола. Аладдин подошел к ней и по плечи склонился в горловину. Изнутри послышался женский визг и плеск воды. Аладдин отпрянул и обернулся к нам с мокрым лицом.

— Так они у него там голые! А обстановочка шикарная.

— Понятно, что у каждого свое представление о спокойной старости, — сказал Ахмед. — Так что всё же будем с лампой делать? Опасна она для каждого обладателя. Заманчивая штука для всяких махинаций. Аладдин свою проблему решил и без нее. Я бы советовал избавить мир от нее раз и навсегда.

— Это ты к чему клонишь? — подозрительно спросил Ахмеда джинн, перебегая глазами по нашим лицам, и не переставая при этом дожевывать грибочки.

— Оставим ее Синдбаду. Пусть завезет на какой-нибудь необитаемый остров и засунет подальше в какое-нибудь потайное место. Или, может, бросить тебя в море, где поглубже? — спросил Ахмед у джинна.

— Нет, лучше на остров. Сырость не люблю. А вы не глупые ребята. И не жадные. Полезу домой. Да пребудет вам всем счастье! — и джинн влился в свою уже уменьшившуюся до обычных размеров посудину.

— Синдбад! — скомандовал Ахмед.

Тот взял лампу и спрятал в шкаф. Никто даже не попытался что-то возразить или спросить. Вот что значит понимать друг друга даже без слов! А Аладдин, вытирая лицо развязанной чалмой, попросил совета:

— Как мне одеться-то на свидание с Будур? — и все в ожидании квалифицированных рекомендаций заинтересованно уставились на Шехерезаду.

Она немного подумала и начала повествовать самую подходящую случаю историю:

"— Однажды известный парижский модельер Жан-

Поль Готье [16] …"

Тут ее голос стал падать, а лицо приняло удивленное выражение.

— Нет, это что-то не то. Откуда взялось? Не понимаю. Виновата… Да одевай, что хочешь, Аладдин! Было бы только чисто и аккуратно. Побрякушками всякими не злоупотребляй.

16

Жан-Поль Готье — один из столпов современной парижской моды.

— Я вижу, все уже устали, — подвел итог ночи Ахмед. — Давайте расходиться по домам.

В каменном доме на улице Ткачей уже обычная дневная суета. Не успеваю открыть дверь в свои гостевые апартаменты, как навстречу из комнаты выходит Зубейда, держа под мышкой брыкающегося чертенка с обиженной физиономией.

— Меня уносят, — увидев меня, деловито сообщает Джамиля. — Говорят, что нельзя заходить к гостю, когда его нет дома, — и, обращаясь уже к Зубейде, — Поставь же меня, наконец! Ты же меня уже вышла. Чего вы смеетесь? Подумаешь, нельзя так нельзя. Зайду в другой раз. Свои колени для моего сидения приготовь, Сержи-сахеб. Я тебя еще ни разу не сидела, — и, окинув взглядом Зубейду с ног до головы, о чем-то понимающе хмыкнула и испарилась.

— Спать, спать и только спать, — говорю я Зубейде, упреждая всякие вопросы. — Чертовски устал. Или как нужно у вас говорить? Может, иначе — устал как шайтан?

— Все равно, Сержи-сахеб. Чёрт и шайтан одно и то же.

— А здравствуйте и салям алейкум?

— Тоже так и так у нас говорят. "Здравствуйте" обычно говорят, когда в разговоре участвует иностранец.

— А ты умница. Грамоте как училась?

— У меня отец учитель в медресе. Может быть, Сержи-сахеб хочет, чтобы я его помыла перед сном? Гюльнара-ханум говорит, что я должна и это делать.

Да-а, вот задачка-то. Это значит раздеваться догола, а Зубейда будет мне всё мыть. Как-то стеснительно. С другой стороны, заманчиво. В этой жаре у меня одежда уже к телу липнет, и кожа не дышит. Эх, была не была!

— Ты знаешь, Зубейда, у меня на родине мужчины моются сами. Здесь другие порядки, к которым придется привыкать. Мыться-то всё равно надо.

— Тогда я пойду, скажу, чтобы принесли побольше теплой воды. Я вас позову. Вон там, — Зубейда указала на угол комнаты, — разная одежда. Гюльнара-ханум принесла, чтобы вы себе что-нибудь выбрали.

Иду в угол. Чего тут только нет! И всякие штаны. И всякие рубахи. И всякие халаты. Выбираю пока тонкий и легкий явно не для улицы халат. Раздеваюсь догола и набрасываю халат. Отлично. Свободно и по полу не волочится. С террасы заглядывает Зубейда.

— Всё готово, Сержи-сахеб.

Выхожу на террасу и сворачиваю в туалетную комнату. Несколько бадей с водой. В имитации ванной стоит скамеечка, на которую, скинув халат, я и сажусь. Зубейда уже в надетом прямо на платье длинном кожаном фартуке, полив водой, намыливает мне голову. Долго и привычно теребит волосы пальцами, моет лицо и споласкивает. Затем еще раз. К телу она приступает с самой что ни на есть настоящей морской губкой. Всё шло хорошо до пояса. Потом мне пришлось встать для продолжения. Вот тогда и начались трудности. Со спиной и ниже Зубейда справилась в два счета. Но когда я повернулся к ней лицом, то ниже живота начались какие-то странные и нерешительные маневры. В конце концов я забрал у нее губку и сам обработал свои интимные места.

— Спасибо, извините, — виновато пробормотала Зубейда, принимая обратно губку.

С ногами покончено быстро. Несколько кувшинов воды сверху — и я чист. Процедура помывки завершилась. Выбираюсь из "ванной". Мне накинули на голову огромную простыню и осушают через нее волосы. Затем простыня оказывается обернутой вокруг меня. Зубейда присаживается на корточки и вытирает мне ноги ниже колен. Затем снимает фартук, забирает мой халат и распахивает дверь, приглашая выйти и переместиться в жилище.