Сказки старого Волхова

– Ты это брось, сволочь! Привык все себе, гнида, грабастать! Отвыкай! – Кувалда отвесил хлипкому вору легкий подзатыльник и продолжил: – Чай, забыл, что половину добрых другов наших гридни побили? Они, могет, опять по лесу шастают, нашей погибели жаждут! Стосковалась шея по топорику?

В темном лесу зашелестело-заулюлюкало, и среди густых листьев показались осторожные нечеловеческие глаза. Затем и другие – густыми лохматыми ресницами рядышком. Появившиеся ниоткуда лешаки прислушались да стали перешептываться.

– Дядько! Опять они собираются друг друга грабить да убивать! Давай подмогнем кому…

– Забыл, Лешка! Нам эти перепалки людские не важны совсем. Пусть хоть усе меж собой подерутся-перекалечатся! Я даже так сей же час свершу, чтобы нихто из леса моего живым не вышел. Во как! Зайдут да не возвернутся! – ответил коварный Вересень, злобно хихикая в древесную бороду.

Замолчал Лешка, задумался. Всхлипнул носом-шишкой, и потекла смола по коре сырая, тягучая.

А с подветренной стороны ржанье лошадиное раздалось. Далече еще, но ясно, что конные люди идут. Другие. Супротивники лихих разбойников. По большому тракту пойдут, не иначе. И почуял Лешка, что едет средь них человек, родной и близкий ему.

– Ах, чтоб их всех тудыть-растудыть! Никакого спокою нет в потаенном лесу нашем. Надоели! Уж я вам сейчас задам! – всклокотал Вересень и быстро начал в росте увеличиваться.

Взметнулись коростою дерева-ноги в вышину, и поскакал старый лешак по лесу, как очумелый. Ветер раздул-разогнал до бури бешеной. Деревья, аки малые щепки, поломал, листву-траву разбросал, кусты с кореньями вырвал, и по болотам запрыгал так, что темные воды выплескивались и по лесу текли беспорядочно. А больше всего на дорогу проезжую Вересень взъелся. Пробежал по ней грузным кабанчиком и повалил сосны да елки в разны стороны. Прыгал, ногой деревянной дрыгал, скрипел да гудел, на пол версты бурелома непролазного наломал. Так тракт человечий завалил, что не проехать теперь ни на телеге, ни на лошади. Да и пешком, пока сквозь чащобу пройдешь, всю одежду о сучки пообкорнаешь.

Ну, начудил старый лешак, да и дальше в темный лес помчался, как петух ошпаренный. А Лешка не пошел за ним, близ полянки остался, ибо что-то заныло опять под корою древесной у него, защекотало подмышками. Слеза-смола потекла по стволу и в землю холодную пала.

Разбойны люди, непонятно как, давно скрылись из виду, но знал молодой лешак, что не ушли они далече, а вернутся скоро с лихой ватагою да под елями темными скроются. Ибо готовят тати смертоубийство да грабительство.

Солнце перешло на вечернюю сторону, как лес малость успокоился. Затих, отдыхая от бесчинства старого Вересня. Заслышал Лешка, что конь рядышком копытом землю проминает, колесо старое скрипнуло да вожжа молодецки свистнула.

Ехала по дороге телега старая. Сивый мерин вел ее, кивая головой усталой, гривой лохматой помахивая. На телеге три человека сидели: два мужа и девица. Один парень – лапотник, а второй – в кольчуге воинской. Позади подводы еще один конь, привязанный, землю топтал. Боевой конь, хороший. Ему бы не в поводу так идти притороченным, а на буйну сечу скакать, чтоб ярый всадник разил неприятеля.

– Олеся, смотри! Что за диво? – молвил светловолосый парень.

– Чего узрел, Болька?

– Будто полыхнуло светом зеленым из мешка с железками.

– Чур, тебя, привиделось. Солнышко зраком играет, тени-зайчики бегают, вот и видится то, чего нет вовсе.

– Не-не, вот! Смотри, опять! – настаивал Болеслав. Теперь уже Олеся и второй человече, могучий дюже, обернулись на пыльный куль, лежащий в углу телеги.

– Может, и привиделось. – задумчиво прошептал кольчужный. Немного помолчал, но продолжил: – Сказывают, что был такой богатырь великий. Усыня.

– Это ж батько мой! – выпалил Болеслав.

– Да ну, правда, что ли? Тогда понятно, почему ты, деревенщина, вчерась на меня полез бесстрашно. Усыня, бают, отчаянным был.

– Ой, вот опять! Зеленый свет полыхнул! Близко-близко!

Теперь уже гридень не отводил взгляда от мешка и продолжил:

– Меч у Усыни имелся. Необычный. Из камня небесного выкован. Крепости и силы невиданной. Так вот, говорят, когда ворог рядом, меч тот чудесный багровым пламенем светился яростно. На битву звал! Сам из рук человеческих рвался на злого ворога!

– Правда-то, батько сказывал… – подтвердила Олеся. – Только алый цвет – не зеленый. Зеленью лишь руда медная старая покрывается. Но – не светится.

– Вон! Вон!

Олеся остановила лошадь, и все путники моментально уставились на старый холщовый мешок, из которого действительно пробивался слабый, едва видимый, зеленый свет. Будто неожиданное зеленое солнышко, за тучами темными спрятанное.

Моргнуло и померкло. Потом вновь засветилось.

– Матвей, ну-ка, пособи.

Гридень взялся за край мешка и осторожно стал высыпать железки на дно телеги. Грохот поднялся, да пыль трухлявая, ржавая вверх взлетела. Железные крюки, обломки ножей, проржавленные бармицы, затупленные наконечники грузно шмякались и глухо гремели. Чуть высыпав металлический хлам, Матвей немного подождал, и когда вновь зазеленело в самом мешке, продолжил поиски. Со второго раза среди остального железного лома вылетели обломок меча и осколок нагрудной пластины. Матвей довольно хмыкнул и решил продолжить, но глазастый Болеслав остановил его:

– Меч! Меч светится!

И, действительно, малый обломок боевого меча едва светился зеленым сиянием. Потоки изумрудных лучей свободно гуляли от обломанного конца до каленой крестовины и уцелевшей рукояти. Потом все зеленые ручейки вместе собирались в округлое навершие, и оно вспыхивало, словно дорогой драгоценный камень.

Матвей взял в руку обломанный меч, повертел, махнул пару раз и протянул Болеславу:

– Ну, не ведаю… Может быть, чудодейный меч это. Колдовской. Но, сломан, вишь. Раза в три наращивать надо… Прибереги, вы, кузнецы, переплавите-перекуете или нож сладите…

Болеслав принял обломок грозного оружия и осторожно провел по нему ладонью, стараясь не касаться режущей кромки, что все еще острой оставалась.

Пока мужи разговаривали, девица потихоньку телегу по тракту правила. Чудный меч, конечно, но им мешкати неможно. Надо быстрей темный лес миновать да домой ворочаться до сумерек.

Но немного они проехать успели.

– Ох, батюшки! – послышался крик Олеси. – Как же дале-то?

И тут путники увидели, что дорога впереди вся завалена сухими деревами да кое-где перерыта, будто вспахана. Это проказник Вересень, человечий род ненавидящий, ходулями тяжелыми проборонил.

Задумались, замешкались. Мужи вышли, сосну ближайшую павшую осмотрели, да поняли, что не сдвинуть ее вдвоем. Тяжела да сучковата. Пока тащишь, – много раз за другие деревья зацепится. Да застрянет.

И тут обломок меча багровым тревожным сиянием засверкал! Будто кровию налился человеческой. Оторопел Болеслав.

Разорвал тишину свист молодецкий. Из-за дерев повалили лихие разбойники. Тати грязные, в шматье драном да с дубьем стоеросовым. Бегут страшные беспощадные! Глаза навыкате. Орут-гогочут, окаянные!