Сказки темной Руси

Разбудило утро светлое загулявшего богатыря в баньке чужой. Проснулся он, потянулся, хотел с лавки слезть, да не тут-то было! Ни ногой, ни рукой двинуть не может: обессилел наш воин могучий, лежнем лежит, прохлаждается, взгляд жалкий, а из глаз то ли вода, то ли слеза бежит – непонятно.

Но валяться в одиночестве ему судьбой недолго назначено было. Тем же утречком побежал Егорка к баньке своей – Банника врасплох застать. Глядь, а там былинный богатырь валяется: вымытый и трезв, как стекло (хотя, стёкол малец в глаза не видел, в его деревне окна бычьим пузырем закрывали). Выбежал хлопец из бани, нашёл рогатину и с ней к врагу лютому подходит. Ткнул Егор рогатиной в тело гладкое, богатырское, а оно не шевелится. Ткнул ещё. Взмолился тут добрый воин:

– Не губи меня, крестьянский сын! Ехал я от стольного града Киева, с великого пирования почестного, к себе домой во землю ляховицкую, к супружнице милой Василисе свет Микулишне. А дорога то была по проселочкам, через леса да подлесок. Застала меня ночка тёмная у баньки рубленной. В ней и надумал заночевать. Заснул крепко-крепко, а как пробудился, так встать не могу. Дивится на это дело Егорка:

– Видать, без нечистой силы тут не обошлось. Побегу, отца покличу, – и понесся в дом за тятенькой.

Рассказал домашним новость невиданную. Те выслушали и айда к бане: матушка с батюшкой впереди, кошка следом, за ней собака, и даже глупая слепая курица за шумной компанией увязалась, крыльями машет, кудахчет.

Оглядела крестьянская семья богатыря, да и призадумались все. Каждый свою думку вперёд толкает: баба настаивает на порче княжеской, пёс в лес тянет – разбойничков искать, кошка во всём винит блох; а курица Егора в ногу клюёт за то, что тот, в угоду Баннику, чернушке голову свернул.

– Банник! – догадался отец.

И стал у Ставра Годиновича выспрашивать:

– Ты, богатырь, дверь как отпер, поклонился ли хояину-батюшке три раза, спросил у него позволения заночевать?

– Нет.

– А порог переступив, снял ли с себя крестик православный да запихал его под пятку?

– Нет.

– А когда в бане помылся, оставил Баннику водицы грязной в ушате, веничек неополосканый да мыльца кусочек?

– Нет.

– Ох и дурная твоя башка!

– Хочу пирожка.

– Погодь, не время пироги жевать. Давай, проси у Банного духа прощения, покайся да поклонись ему три раза.

– Поклоняться я никак не могу, к лавке присох!

– Ну ладно, лежи, мы за тебя челом побьем.

Поклонилась вся семья, вместе с кошкой, собакой и курицей, три раза духу банному. Попросили они хором прощения. Сорвали с груди Ставра Годиновича крестик православный и в богатырский сапог запихали, а затем дали воину водицы медовой испить да ушли в дом пироги печь.

А былинник поскучал-поскучал в одиночестве и захрапел. Тут выходит из-за угла Банник злой-презлой и давай кричать, ругаться! Ведь деваться то ему некуда – надо заклятие снимать (семья крестьянская, хошь не хошь, а добрый ритуал совершила). Покряхтел Банник, поскрипел и давай шептать Ставру в ухо – злые чары развеивать. Поколдовал, поколдовал и исчез. А навсегда иль нет – никто не знает, не ведает.

Тем временем, Егоркина маманька напекла пирогов, накормила семью, остатки со стола в корзинку положила и пошла к баньке – богатырешку проведать. А за ней, лоб хмуря, муж побежал, за мужем – сын, за сыном – кошка, за кошкой – собака, за собакой – слепая курица. Примчалась процессия к Ставру, тот спит. Разбудили они его и давай пытать:

– Как, добрый молодец, здоровьице?

Открыл богатырь свои очи ясные, потянулся, встал с лавки, оделся, обулся и накинулся на пышные пироги. А поев, пообещал деревню от ворогов избавить.

– Дык нет у нас ворогов!

– Это только кажется, что ворогов днём с огнём по белу свету не сыскать. Их сегодня нет, а завтра набегут, налетят – никого на семена не оставят! В общем, свистите, как появятся. Я мигом прибегу да дружину хоробрую приведу.

Раскланялся великий, могучий богатырь и исчез. Жди-пожди его теперича! А Егора родные спать повели.

Баю-бай, сыночек,

баю-бай, не срочно

нам со злом махаться;

впервой черёд – проспаться,

во второй – покушать,

а в третий – сказки слушать.

Банник – дух бани, крохотный голый старичок, с покрытой плесенью бородой, который шпарит моющихся кипятком, раскалывает камни в печке и стреляет ими в людей, затаскивает их в горячую печку или сдирает клоки кожи. Надо оставлять баннику хороший пар, свежий веничек и лоханку чистой воды. А уж если ты попал под руку баннику, надо выбежать из бани и позвать на подмогу овинника или домового: «Батюшка, выручи!» Банников в бане может быть несколько: банник, банная бабушка, жена Банника – обдериха и их дети). Вымывшиеся оставляли на полке ведро и веник для банников, благодарили их, приглашали: «Хозяин с хозяюшкой, с малыми детишками, гостите к нам в гости!» Банник дух-охранитель: защищает баню чужих банников, чужой нечисти и пришлых людей. Банник может погубить родильницу, если ее оставить в бане одну, или украсть младенца, заменив его своим ребенком. Дети банника обычно уродливы и плохо растут. Чтобы задобрить банного хозяина, под полком новой бани в чистый четверг страстной недели закапывали задушенную черную курицу, а затем уходили, пятясь задом и кланяясь.

Медведи-двоедушники

Прослышал сердобольный богатырь Чурило Пленкович, что в славном граде Саратове живут-поживают два медведя-великана, которые богатырей из беды спасают, заблудшим помогают, а всё остальное время на цепи сидят, брагу пьют и народ честной на ярмарках веселят, пляшут да на гармониках пиликают. И судачат, что внутри у них две души: одна медвежья, другая человеческая. А посему медведи те – двоедушники.

Обидно стало Чуриле за мохнатых товарищей богатырских, за названых братьев самого Добрыни Никитича и Сухмантия Одихмантьевича.

– Надо бы у них человеческую душу наружу выпустить, али же оборотить медведей в людей, и дело с концом!

Но сказать одно, а сделать другое. Как из косолапых лишнюю душу выпустить? Ну, или как превратить их в людей? Никто не знал.

Пошел Чурило к злющей ведьме Яге с бочонком медовухи в руках – та всё знает, всё примечает, за всеми следит, а на мед также падка, аки и пчелы.

– Тук-тук-тук, Яга!

– Чай пришла моя беда?

– Не беда, а бедка, заводи обедку, будем брагу пить, о делах говорить.

– Эх какие такие дела от тебя, богатыря?

Высунула бабка нос из избы, понюхала воздух недоверчиво, но всё же распахнула дверь пошире:

– Ну, заходи, коли пришел, на пороге стоять – ноженьки не уважать.

Взобрался Чурило Пленкович еле-как в избушку на курьих ножках, просела изба, застонала, богатырю отомстить пообещала. А тому и дела нету, знай себе за стол садится, прихорашивается, златые кудри на палец наматывает.

– Никак соблазнить меня хочешь? – замотала крючковатым носом ведьма. – Ты это брось, я с такими, как ты, в два счета расправлюсь! Али забыл?