Сказки уличного фонаря

Я головой кивал, улыбался, соглашался.

— Не много осталось-то нам, дотянем как нибудь до могилки, — и сентементальность сменила поучением. — По мне бы — сечь нужно всех от мала до велика. И в школе, и дома. Распустились все!

— Все, — кивал я участливо.

— Во-во! Пьянь и наркоманы. Да разврат всюду, куда не посмотреть. А упреже властных сечь. Они, нехристи, народ губят и девок еще смущают красивой жизнию, чтоб не рожали. Сечь нужно всех! Что для душ одна польза!

Бабка совсем похоже замерзла, задрожала и пошла домой.

И я постоял немного, закрыв глаза и подставив физиономию мартовскому ласковому солнцу. Потом приоткрыл один глаз и посмотрел на палку бабки Зинаиды, робко представив, как она, словно аароновский жезл летит мне по морде отпускать грехи.

ЗАВОД

— Я гудела, в семь бежало на антоповском мосту! — тяжело дыша и кашляя, прокричала раскрасневшаяся Галина на весь цех.

— Как? — спросил, нахмурив брови, бригадир токарей. — Как ты гудела?

— О-ой! — затрясла головой Галина. — И-извините, пожалуйста, Илья Валентинович! Я хотела сказать, что я бежала, семь гудело на антоповском мосту. То есть, я бежала, когда семь гудело. То есть семь часов гудело, когда я бежала на антоповском мосту. А! — и рассмеялась громко девушка. И весь цех рассмеялся вместе с ней.

Илья Валентинович тоже не выдержал, усмехнулся в седые усы, но, бросив взгляд на портрет Сталина на стене, сразу же сделал подобающее случаю серьёзное лицо.

— А когда шесть гудело, ты где бежала? — спросил, прищурившись, бригадир.

— Когда шесть гудело, тогда я и проснулася, — тихо ответила Галина.

— Что же мне, значит, прикажешь делать с тобой? Опоздание больше шести минут — это серьёзное нарушение трудовой дисциплины. Пять лет… — покачал головой бригадир.

— Ну, Илья Валентинович! — зарыдала уже Галина. — Я ведь быстро гудела, то есть… — и закрыла лицо руками, всхлипывая, и было не понятно, плачет она там или смеётся.

— Антоповка, значит, у нас ой-как далёко находится! — сказал, жестикулируя кулаком Илья Валентинович. — А немец на Москву идёт и с каждым опозданием на работу советского человека, кующего победу, приближает фашистов к столице на целый шаг. И к тебе, Галя, значит, приближает.

Галина открыла лицо, поморгала и представила, как вместо Ильи Валентиновича стоит злой фашист с агитплаката. Шапка-ушанка бригадира с загнутыми и завязанными назад кроличьими ушами очень походила на немецкую ушастую каску. И халат поверх фуфайки тоже походил на немецкую шинель. Да и само лицо Ильи Валентиновича с прямым длинным носом и большими скулами было совсем не славянским. И даже штангенциркуль в руках у него при быстром взгляде напоминала «шмайсер».

— Ну-ка, отойдём, Галя, — предложил бригадир.

Они отошли в сторонку, за токарный станок и Илья Валентинович сказал девушке:

— Первый и последний раз, поняла?

Галина радостно мотнула головой, что красная косынка съехала на глаза.

— Поняла, — пролепетала она и поправила косынку.

— Но это не всё, — стараясь как можно суровее сказал бригадир. — Останешься после смены и… — сделал он паузу, — и поговорим тогда.

Всю смену у станка Галина думала о предстоящем разговоре, даже один раз так отвлеклась, что запорола деталь. Чего этому старику от неё надо? Что неладное он задумал?

Вечером Илья Валентинович позвал Галину в прокуренный кабинет, усадил за стол и налил ей в стакан с потемневшим подстаканником чаю. Закрыл на ключ дверь и начал ходить по кабинету.

— Знаешь ли ты, Галя, что есть законы, которые не надо нарушать? — спросил он незло, причёсывая седые, местами жёлтого, словно ржавчина, волосы.

— Я больше не буду, — заволновалась Галина.

— Да Бог с твоим прогулом, я не об этом. Я в общем смысле. Вот, к примеру, нельзя совать палец в токарный станок, иначе его оторвёт, так?

— Так, — согласилась Галина.

— А если сунешь палец и будет больно, кто за это наказал бригадир или сама? — спросил бригадир.

— Кто? Тот, кто сунул, — старалась Галина правильно ответить.

— Правильно. Пей чаёк-то, — сказал Илья Валентинович и закурил «Казбек».

— Вот так мы своими незаконными делами наносим сами себе вред. Понятно? Не товарищ Сталин нас наказывает, не товарищ Молотов, а мы сами себе вредим. Советская власть установила законы, которые, если будем все соблюдать, то и жить будем нормально и врага победим. И, в конечном счёте, построим светлое будущее. Понятно?

Галина кивнула и в три глотка выпила чай.

— Спасибо, Илья Валентинович, — поблагодарила она.

— Ещё? — предложил бригадир.

— Нет, спасибо, — отказалась девушка.

— Ну, как хочешь, так вот есть законы во вселенной, которые, если мы нарушаем, то также делаем себе плохо. Понятно?

Галина кивнула головой и закашлялась от папиросного дыма.

Илья Валентинович затушил папиросу в пепельнице, подошёл и открыл дверь настежь.

— Сейчас проветрится, — замахал руками. — Сам знаю, что надо бросать, ну никак не получается пока. Курю ведь уже лет тридцать. Вот, кстати, зная, что купить нельзя, что вредно, сам себе делаю плохо.

— А товарищ Сталин тоже курит, — робко сказала Галина. — Значит и другим можно.

Илья Валентинович сел напротив.

— Не товарищ Сталин устанавивал законы.

— А кто? — спросила Галина. — Маркс и Энгельс?

Илья Валентинович рассмеялся.

— Маркс диктовал, а Энгельс записывал! — сказал весело. — Разве ты не замечала, что если похвалишься, обязательно будет наоборот? А? Разве не было у тебя в жизни такое, что как только скажешь, что всё хорошо, обязательно будет плохо?